Нерассказанная история, однако, начинается с пробуждения. Она повествует о человеке, обладавшем радикальным пониманием, какой должна быть жизнь человека и общества, который провел оставшиеся сорок пять лет своей жизни, четко излагая свое учение и создавая сообщество, которое должно было сохранять его идеи после его смерти. Чтобы достигнуть своей цели, он должен был вступить в спор с брахманами и представителями других неортодоксальных религиозно-философских традиций. Он должен был убедить таких взбалмошных царей, как Пасенади, что его учение заслуживает поддержки. И ему нужно было предугадывать последствия действий его честолюбивых родичей, таких как Девадатта и Маханама. В отличие от мифа, этот сюжет не может быть изложен в нескольких запоминающихся фразах. Эта история складывается из многих переплетенных сюжетных линий, содержит множество персонажей и разворачивается в отдаленных странах и городах, большинство из которых сегодня больше не существует.
...
Правдивая, непредвзятая история о жизни Готамы рассказывает о человеке, обладавшем радикальным пониманием, какой должна быть жизнь человека и общества в целом; который провел оставшиеся сорок пять лет своей жизни, четко излагая свое учение и создавая сообщество, которое должно было сохранять его идеи после его смерти
В течение почти четырехсот лет, прежде чем он был впервые записан на Шри-Ланке, палийский канон существовал в памяти тех монахов, которым было доверено ответственное задание сохранять учение Будды для потомков. В первую очередь, эти ранние компиляторы Канона стремились сохранить Дхамму, учение Будды. Их, по-видимому, не интересовали ни порядок, в котором Готама произносил свои проповеди, ни описания политических и социальных обстоятельств его времени. Они классифицировали его беседы согласно тому, были ли они длинными или средними по продолжительности, объединялись одной темой или излагались в виде пронумерованного списка. Поэтому ни хронология, ни исторический контекст не учитывались. Фрагменты сохранившихся биографических подробностей были рассыпаны по тексту, как иголки в стоге сена. К счастью, монахи продолжали сохранять эти обрывки исторического материала наряду со всем остальным, что они усердно запомнили, независимо от их ценности. Несомненно, за долгое время определенные детали событий забывались, сознательно опускались или путались, а богословские пассажи, напротив, тщательно разрабатывались и уточнялись.
Все же, когда вы собираете эти рассыпанные осколки истории по всему Канону и пытаетесь соединить их снова в порядке их появления, вы обнаруживаете необыкновенную последовательность и связность рассказа. Еще нужно постараться отыскать фрагмент, который не проясняет целое или совершенно не согласуется с любым из других отрывков. Как каждый обитый и потрепанный погодой камень становится на свое место в скульптурном фризе, опоясывающем стены храма, так высокая трагедия о жизни Сиддхаттхи Готамы начинает разворачиваться перед пораженными зрителями.
...
Готама не может быть совершенным, потому что он не Бог. Он не исключал самого себя, когда говорил, что все вещи непостоянны, ненадежны и обусловлены
Тем не менее, привычка – вторая натура. В моих поисках исторического Будды я все еще ищу совершенную личность: того, кто не может ошибаться, чьи мысли, слова и действия рождаются из безошибочного понимания. Но Готама не может быть совершенным, потому что он не Бог. Он не исключал самого себя, когда говорил, что все вещи непостоянны, ненадежны и обусловлены. Он попытался ответить на стоявшую перед ним проблему наилучшим из возможных способов. Когда я пытаюсь представить себя на его месте, я должен забыть все, что знаю о том, что произошло за века, которые нас разделяют. Он совершенно не подозревал, что после его смерти буддизм распространится по всему свету. В беспокойной обстановке своего времени он не мог знать, доживет ли он, его община или его учение до следующего дня.
Принцу Видудабхе, сыну царя Пасенади и «госпожи» Васабхи, было шестнадцать, когда он впервые посетил родину своей матери. Как приличествовало его высокому положению, преемник косальского трона должен был ехать в Капилаваттху на слоне во главе процессии сановников, солдат и слуг. Еще когда он был маленьким мальчиком, он настойчиво просил Васабху позволить ему навестить своего дедушку, Маханаму, в Сакья. Он не понимал, почему, в отличие от других мальчиков при дворе Пасенади в Саваттхи, он никогда не получал в подарок игрушечных лошадок или слоников от отца своей матери. Васабха объясняла это тем, что до Сакья было слишком далеко, хотя на самом деле до владений его дедушки по Северному пути было всего сто тридцать километров. В конце концов после многочисленных просьб она смягчилась и позволила ему поехать на свою родину.
Кузен Будды Маханама сердечно приветствовал прибывших в Капилаваттху Видудабху со свитой и поселил их в доме для гостей. Молодой принц не мог понять, почему кроме его дедушки только дядя приветствовал его. Ему сказали, что все младшие члены правящего рода выехали за город. Тем не менее, во все время пребывания Видудабхи его щедро развлекали и всячески оказывали ему гостеприимство. Сразу после отбытия принца один из его солдат обнаружил, что он забыл свой меч, и вернулся, чтобы забрать его. Войдя в покои, он увидел, что женщина моет молоком скамью, где сидел принц Видудабха, и услышал ее надменное бормотание: «Здесь сидел сын рабыни Васабхи!» Когда он сообщил то, что он услышал, генералу Караяне, командующему армией, разразился скандал. Юный принц, который был глубоко оскорблен и скомпрометирован этими словами, тут же поклялся: «Эти сакьи моют молоком скамью, на которой я сидел; когда я взойду на трон, я перережу им глотки и вымою ее их кровью!»
Когда царю Пасенади рассказали о том, что произошло, он пришел в ярость, лишил Васабху и Видудабху их царских привилегий, обрил их, одел в рубище и вновь сделал рабами. Узнав, как Пасенади поступил с женой и сыном, Г отама отправился во дворец, чтобы ходатайствовать за них. Он признал, что сакьи поступили неправильно, обманув царя, но утверждал, что происхождение матерей царицы и принца не имеет значения. «Главное – каков отцовский род, – сказал он. Так как Васабха была дочерью правителя провинции Сакья Маханамы, а Видудабха был рожден от самого Пасенади, то, кем были их матери, – совершенно неважно. Царь, который был эмоционально привязан и к жене и к сыну, внял его рассуждениям и восстановил своих близких в их прежнем статусе.
Готама и Пасенади в это время разменяли уже восьмой десяток. Хотя царь все еще мог считать принца Видудабху преемником трона, вряд ли другие придворные– особенно верные традициям брахманизма– могли допустить, что будущим царем Косалы станет юноша, в чьих венах течет кровь рабыни. Пасенади понимал, что положение его рода на престоле было шатким. Положение Готамы в Саваттхи точно так же было поставлено под угрозу раскрывшимся обманом его родича Маханамы. Его враги могли считать, что он вместе с братьями Маханамы, Анандой и Ануруддхой, участвовал в предательстве сакьев. Кажется, что с этого момента идиллическая жизнь Готамы в роще Джеты закончилась.
Хотя сегодня сложно установить точную последовательность событий, кажется весьма вероятным, что Готама оставил Саваттхи в атмосфере подозрений и вернулся в Раджагаху. Здесь ему тоже пришлось пережить нелегкие времена. Когда Готаме было семьдесят два года, его первого мецената, царя Бимбисару, сместил с престола его сын Аджатасатту. Чтобы старый царь не смог вернуть себе власть, Аджатасатту заключил своего отца в тюрьму и заморил его голодом до смерти. Мать Аджатасатту, царица Дэви, сестра царя Пасенади, узнав о случившемся, не смогла оправиться от шока. В то же время двоюродный брат Сиддхаттхи Девадатта, став наставником Аджатасатту, попытался захватить власть в монашеской общине.
После безуспешных попыток убедить Будду, в силу преклонного возраста, удалиться на покой и передать руководство общиной ему, Девадатте, последний пытался навязать своему двоюродному брату пять дополнительных правил для монахов. Согласно им, монахи должны были (1) жить в лесах, (2) укрываться только под ветвями деревьев; (3) не входить в дома мирян, чтобы получить еду или (4) принять в дар одежду; (5) употреблять только вегетарианскую пищу. Готама отказался ввести эти правила. Мало того, что они строго ограничивали социальную мобильность монахов, они превращали общину в аскетическое движение, наподобие джайнского. Тем не менее, Девадатта заявил, что сам он примет эти правила, и призвал других последовать его примеру. Значительное число более молодых монахов присоединялось к нему, тем самым внеся раскол в общину. Девадатта и его последователи удалились на покрытый лесом холм, лежащий вне границ города Гая, чтобы блюсти свой строгий устав. Также возможно, что Девадатта или его мирские сторонники покушались на жизнь Готамы во время этой борьбы за власть.
