замечает игумен Варсонофий.
В свете сказанного игуменом Варсонофием становится понятным, почему слово «хилиазм», происходящее от греческого χιλια (тысяча), по отношению к учению святых отцов о «тысяче лет» должно браться в кавычки: «тысяча лет» — это не отдельное «тысячелетнее царство», но «времена Царства» вечного, которому не будет конца. Сам период «тысячелетия» есть «последний день», «день суда». Вот как об этом говорится у св. Мефодия Патарского в «Тайне кущей»: «Так и я, отправившись отсюда и вышедши из Египта — сей жизни, сначала достигаю воскресения, этого истинного праздника кущей, и там поставив мою кущу, украшенную плодами добродетели, в первый день праздника воскресения, во время суда, празднуя вместе со Христом тысячелетие покоя, называемое седмью днями, эту истинную субботу» 23. Здесь, пожалуй, заключается основная ошибка противников святоотеческого «хилиазма»: в «первый день» человеческого мира человечество умирает в Адаме, последней «секундой» этого «первого дня» является всемирный потоп; в «последний день» мира оно воскресает во Иисусе Христе; «огонь с неба», всеобщее воскресение и Страшный Суд — последняя «секунда» «последнего дня», который есть не только «тысячелетие покоя», но, одновременно, и «время суда».
Подытоживая все вышесказанное, заметим следующее: 1) на Втором Вселенском Соборе не было явного осуждения хилиазма ни в каком «виде», нет никаких сведений и о том, что этот вопрос затрагивался на каком-либо другом известном церковном Соборе; 2) Маркелл, против ереси которого была вставлена в Символ веры фраза «Егоже Царствию не будет конца», был, судя по всему, самым настоящим амилленаристом; 3) святоотеческое «тысячелетие» не устанавливает временные границы Царства Христа, которое начинается с «тысячелетнего царства», но им не заканчивается, а устремлено в вечность.
I.2. Новая «неточность» амилленаристов
Убедившись в безосновательности ссылки митр. Макария (Булгакова) на Второй Вселенский Собор как на «соборное осуждение хилиазма», современный амилленарист Алексей Дунаев предложил, разрушив «темницу хилиазма», то есть, признав эту «неточность», «сковать цепью» святоотеческое учение о «тысяче лет» с еретическим хилиазмом. Дунаев пишет: «Следует отметить только две неточности митр. Макария, до сих пор повторяемые православными экзегетами, списывающими свои объяснения из Догматики Макария даже без указания источника. Во-первых, указанные митр. Макарием святые отцы, начиная с Папия, придерживались и буквально-материального (см. фр. 14), а не только духовного понимания удовольствий. Свидетельство о наличии у Папия, помимо буквальных, и духовно-аллегорических толкований (ср. фр. 13) не опровергает сказанное, ибо и в иудейской экзегезе соседствовали эти два, казалось бы, несовместимых плана, а аллегорическая интерпретация рая была необходима для объяснения, как рай может находиться не на земле, а в небесном Иерусалиме… Во-вторых, Второй вселенский собор осудил прибавкой "Егоже Царствию не будет конца" (Лк. 1:33) ересь не Аполлинария, а Маркелла Анкирского, не имеющую никакого отношения к хилиазму» 24.
И далее Дунаев пытается показать основание для замены одной «неточности» другой «неточностью»: «Однако хилиазм Аполлинария подвергся критике со стороны свв. Епифания Кипрского, Василия Великого и Григория Богослова, называвших буквальное понимание тысячелетнего царствия "вторым иудаизмом" и "иудейскими баснями", несовместимыми со всем Священным Писанием» 25. Ход мысли Дунаева понятен: раз указанные святители осудили и отвергли буквальное понимание тысячелетнего царства, назвав его «вторым иудаизмом» и «иудейскими баснями», то нельзя принимать и учение святых отцов о «начале нетления», которое наиболее полно изложил святитель Ириней Лионский, поскольку, мол, это одно и то же. Разберемся по порядку с этой иезуитской загогулиной Алексея Дунаева.
В этой «неточности» Алексея Дунаева, которую он предлагает взамен «неточности» митр. Макария, нет ни научности, ни, тем более, богословия. В самом деле, о какой научности здесь можно вести речь, если, во-первых, имеется недвусмысленное упоминание о духовном прочтении «тысячи лет» самим автором ныне широко распространенного толкования ее как Церкви, то есть блаж. Августином: «Мнение это могло бы быть до некоторой степени терпимо, если бы предполагалось, что в эту субботу святые будут иметь некоторые духовные радости от присутствия Господня. Некогда и мы думали так» 26. Совершенно очевидно, что признание того, что, помимо еретического, есть и духовное понимание буквального «воскресения первого» «во времена царства» не «неточность» митр. Макария, но отражение им действительности. Во всяком случае, имен Иустина Мученика, Иринея Лионского, Ипполита Римского и Мефодия Патарского, учивших о телесном воскресении в «тысячу лет», ни Епифаний Кипрский, ни Василий Великий, ни Григорий Богослов не упоминают. Что касается позиции свт. Дионисия Александрийского и блаж. Иеронима Стридонского, то о ней пойдет речь в соответствующей главе книги.
О каком богословии можно вести речь при игнорировании Предания Церкви в разрешении подобного рода вопросов? Христианский цицеронизм, то есть упор лишь на богословское красноречие, может увести человека далеко в сторону от пути истины. Действительно, в западном богословии не принимается во внимание то, что святитель Ириней Лионский учение о «тысяче лет» излагает как полученное от учеников Апостолов: в протестантизме потому, что Предание Церкви признано необязательным для фундамента богословия, а в католичестве по той причине, что свидетелем Церкви на все времена является очередной «преемник апостола Петра» и его «мозговой штаб» — римская курия.
На протяжении столетий западное богословие с невыразимой легкостью произносило слово «хилиазм», когда вело речь об эсхатологии мужа апостольского Папия Иерапольского, святого мученика Иустина Философа, святых отцов Иринея Лионского, Ипполита Римского и Мефодия Патарского. От многократного повторения хилиазм еретиков и духовный «хилиазм» святых отцов Древней Церкви настолько плотно слились в сознании западных богословов, что для большинства из них стерлась грань между духовным и «грубо-чувственным» буквализмом «тысячелетнего царства». Но отсюда вовсе не следует то, что и богословы Православной Церкви непременно должны принимать этот дискурс. В Православии на пути такого безответственного отношения к богословской проблематике стоит Предание Церкви. Ни научности, ни богословия не может быть при игнорировании церковного Предания. Алексей Дунаев находит возможным «сковать одной цепью» еретический хилиазм и «хилиазм» святых отцов Древней Церкви на основании того, что их объединяет «буквально-материальная» чувственность. К какой нелепости может привести подобного рода теологумен мы можем убедиться, если обратимся ко всеобщему воскресению мертвых. Совершенно очевидно, что и те люди, которые воскреснут для осуждения в геенну огненную, воскреснут «буквально-материально». Но разве можно их соединять на этом основании со спасенными, с теми, кто войдет в Царство Божие?
Этот аргумент противников святоотеческого «хилиазма» особенно поражает: поскольку, мол, разговор идет о буквальном «чувственном Царстве», постольку это мнение не может быть принято. Позвольте, что вы хотите этим сказать? Что Христос по Воскресении не имеет человеческих чувств: не ощущал вкуса «печеной рыбы и сотового меда», которые вкушал, чтобы убедить учеников в
