Косвенным доказательством измены Аскольда является то, что он, согласно Никоновской летописи, в 875 году «избиша множество печенег», а его сын «убьен бысть от болгар». То есть Аскольд после принятия христианства воюет с союзниками Русского каганата. Теми самыми болгарами и печенегами, которые станут союзниками в войне Киева с венграми, хазарами и византийцами в конце IX века уже при Олеге. Васильева в книге хоть и полагает, что Аскольд был варягом, тем не менее не отрицает факта его крещения: «Достаточно сказать, что, по достоверным греческим сведениям, в 866–867 гг. он принял христианство в качестве государственной религии… В сущности, убийство Олегом Аскольда – это реванш консервативной антихристианской партии, победа «язычества»… Когда новая династия лет через 100 подошла к необходимости смены религии, ей не было смысла афишировать антихристианские деяния своих ранних представителей. В итоге не только древняя киевская династия, но и даже варяг Аскольд оказались в зоне «молчания источников» («Русская Хазария»).
Разумеется, никакой дани Хазарскому каганату славяне во времена Аскольда не платили. Та же Васильева так пишет об этом: «Можно утверждать, что реальная обстановка на юге России в VII–X вв. представляла собой нечто диаметрально противоположное версии, изложенной в «Повести временных лет»: именно юго-восточные русские племена (вятичи, радимичи, северяне, поляне) и составляли главную силу, противодействующую давлению Хазарского каганата; именно они и вели с этим опасным противником постоянную войну. Началась эта война в самый момент миграции нового славянского населения на земли Центральной России (примерно в середине VII в.) и продолжалась она до падения Хазарии в 965 г. Иначе и быть не могло, такова была тогдашняя «геополитика» на территории Русской равнины… Доказательства, между прочим, проступают сквозь текст повествования Нестора. Следует вспомнить, что после взятия Киева и убийства Аскольда Вещий Олег отправился в земли северян и радимичей, подвластных будто бы хазарам, и предложил им добровольно переподчиниться ему. Но ему тут же пришлось вести войну – и не с хазарами, как предполагается по смыслу сообщения (ведь Олег переманивал у них «подданных»!), а как раз с самими же северянами. Что же, русские люди, северяне, хотели лучше подчиняться хазарам, чем единоплеменным словенам? Да нет, конечно. Просто они имели собственную государственность и расценивали вторжение с севера как нарушение суверенитета. Потеря некоторой доли самостоятельности плата за интеграцию в рамках новой, более крупной системной целостности, и факт сопротивления северян достаточно красноречив: они не хотели терять своей независимости – именно потому, что могли и сами ее защитить» («Русская Хазария»).
Таким образом, я могу с ответственностью заявить, что честь создания первого Русского государства принадлежит вовсе не варягам, Рюрику и Олегу, кем бы они ни были по своей племенной принадлежности. И на Севере Руси, и на Юге уже существовали вполне сложившиеся государственные образования, превосходившие по численности населения, не говоря уже о территории, многие европейские королевства и княжества. Зато славу создателей русской империи у Рюрика и Олега не отнять. Правда, если начинать отсчет нашей государственности от Великой Скифии, то эта империя была далеко не первой на огромной территории от Балтики до Черного моря, от Урала (а то и Тихого океана) до Карпат, но тем не менее вклад Рюрика и Олега в строительство русской государственности велик, и недооценивать его не следует.
Нашествие угров сыграло, как ни странно, на руку Олегу, а Хазария, оплатившая разорение Русского каганата, получила вместо Дира и прирученного было Аскольда сильного и хитрого врага, обладающего к тому же немалым политическим опытом. Зато начавшееся при Аскольде сближение Киева с Византией было прервано. Васильева считает, что отношения Руси и Византии вплоть до принятия христианства были враждебными, а экономические связи очень слабыми: «За весь период VIII–X вв. на Руси не было обнаружено ни одного византийского денария – первая находка, и то единичная, относится только к 979 г. Зато в изобилии, начиная со второй половины VIII в., встречаются арабские серебряные монеты – дирхемы, и одиночные находки, и целые клады. Оказывается, в интересующий нас «варяжский» период основной торговый поток шел между Русью и Арабским халифатом, и прервался он только в начале XI в. – по независящим, что называется, обстоятельствам: арабский мир вошел в полосу кризиса, чеканка дирхемов прекратилась. Именно тогда на Руси появились византийские денарии, англосаксонские пенни и др.» («Русь и варяги»).
Тем не менее Олег все-таки ходил в Византию и прибил щит к воротам Царьграда. Об этом походе подробно пишут русские летописи, но почему-то молчат византийские. Хотя те же византийцы в подробностях освещают поход Аскольда. Последнее понятно, поскольку «прегордый каган северных скифов» в результате склонился перед византийским императором, ибо принятие христианской религии автоматически делало правителя Киева вассалом правителя Константинополя, поскольку главой христианской церкви был император Византии. Что касается похода Олега, то, скорее всего, он состоялся в рамках так называемой «силовой дипломатии». Как мы уже писали выше, Олег был представителем тех кругов в Северной Европе, которые жаждали наладить контакты с Византией даже вопреки воле папы. Поначалу Олег попал в весьма непростую ситуацию: Константинополь входил в коалицию сил, враждебных южным славянским княжествам. И Олегу, дабы завоевать расположение как местной элиты, так и народа, пришлось с ходу ввязаться в чужую войну. Венгры, разгромившие Русский каганат и тем самым развязавшие Олегу руки, оказались крепким орешком. И франку пришлось немало потрудиться, прежде чем он вытолкнул их в Паннонию. Скорее всего, успехи в войне с венграми укрепили авторитет Олега среди славянской знати, а потому многие из южных княжеств и земель добровольно пошли под его руку. Исключением были вятичи, вошедшие в состав Руси только при Святославе, но и с ними франку удалось заключить союз. Во всяком случае, вятичи участвовали в его походе на Царьград. Походе, как полагают историки, неудачном. И Константинополя Олег не взял, и отступные получил небольшие. А торговый договор с Византией можно было, по их мнению, заключить и не бряцая оружием. Вот тут-то и зарыта собака. Олегу нужен был договор равных, а Константинополь в лучшем случае предложил бы его послам, прибывшим с дарами, статус вассала, что автоматически делало купцов из Руси зависимыми от византийских законов, а следовательно, от произвола местных чиновников. В этом случае торговля Киева с Константинополем для русов сразу же становилась невыгодной. Их просто принуждали бы продавать товары по бросовой цене. Право на равноправные торгово-экономические отношения в те времена подтверждалось только силой и никак иначе. В наши времена, кстати, тоже, но об этом предпочитают помалкивать и наши «каганы», и их «императоры». Олег получил от похода на Константинополь главное – договор равноправных сторон и возможность спокойно торговать с одним из крупнейших государств того времени. Взамен он обещал покровительство византийским купцам в своей державе. Щит на воротах Царьграда символизировал это грядущее покровительство. К слову, походы преемника Олега, Игоря, на Константинополь, один крайне неудачный, а другой вполне успешный, предпринимались именно в подтверждение этих ранее заключенных Олегом соглашений. А что касается молчащих византийских источников, то, во-первых, говорить особо было не о чем. Если воины Олега и разграбили окрестности Константинополя, то большого ущерба империи все же не нанесли. А торговый договор с русами в столице империи не сочли столь уж важным, чтобы заносить его в анналы. В конце концов, с Киевом они торговали и прежде, хотя, быть может, и не в таких масштабах. Видимо, в Константинополе не сразу поняли, что странный франк этим договором проложил путь не только в славянские земли, но и в Северную Европу – из варяг в греки и обратно.
«Свидетельства археологии и современных источников показывают, что западнославянское Поморье было неизмеримо более экономически развитым и богатым регионом, чем Скандинавия. Территория наиболее важного экономического центра славян-вендов, города Волина (Юлина, Юмны), расположенного в устье Одера, в несколько раз превышала площадь крупнейшего шведского центра Бирки…
Вот что писал о Волине-Юмне известный немецкий хронист XI в. Адам Бременский: «Там, где Одра впадает в Скифское море, лежит знаменитейший город Юмна, отличный порт, посещаемый греками и варварами, живущими вокруг. О славе этого города, о котором много всем рассказывают, а часто и неправдоподобное, необходимо поведать кое-что, достойное внимания. Юмна самый большой из всех городов Европы. В нем живут славяне вместе с другими народами, греками и варварами. Даже и прибывающие туда саксы получают равные права с местными жителями, если только, оставаясь там, не выставляют напоказ своей христианской веры. Все в этом городе еще преданы губительным языческим обрядам. Что же касается нравов и гостеприимства, то нельзя найти народа более честного и радушного…».
