4:10–11).
Воспевание ласк в Библии — как это не вяжется, скажут многие, с идеей духовной жизни, с самой мыслью о ней как о пути боли, скорби и лишений! Но мир, сотворенный Богом, хорош весьма. И заданные Им константы нашего бытия так же хороши — наша сексуальность, эмоции, вообще вся полнота внутреннего и внешнего мира. То, что мы видим красоту и радуемся ей, что наш интеллект может проникать в глубины тайн бытия, что в любви мы жаждем всецелого единства с любимым человеком, — все это проявления творческой руки Бога, Его благой воли и промысла. Грех против Творца — видеть в чем-то из этого скверну или нечистоту, против этого восстает и Писание и Предание Церкви.
Да, как любой другой аспект нашего бытия, наша сексуальность повреждена падением, наложившим отпечаток на человеческую природу. Однако это не повод отсечь ее — но исцелить, как ищем мы в Боге просвещения ума, а не его потери, исцеления чувств, а не бесчувственности.
Потому, ища и находя в этих и иных стихах Песни иносказание, толкователи не погрешали против истины, но упускали ряд ее очевидных граней — этот текст имеет пшат, прямой смысл, ничуть не меньший и не худший, чем любая связанная с ним аллегория.
Запертый сад — сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник: рассадники твои — сод с гранатовыми яблоками, с превосходными плодами, киперы с нардами, нард и шафран, аир и корица со всякими благовонными деревами, мирра и алой со всякими лучшими ароматами (Песн. 4:12–14).
Сравнения снова указывают, что весь рассматриваемый фрагмент — это серенада, ведь любимая недоступна. Она сравнивается с безусловными благами, местами отдыха и блаженства для знойного юга: садом, полным благоухающих тенистых мест, источником или колодцем с прохладной водой. Но сад, наполненный благовонными травами, заперт и источник закрыт камнем — это однозначно образ девства, с чем согласны как иудейские, так и христианские толкователи [28].
Встреча у источника знаменует собою обручение ветхозаветных праведников со своими невестами: у источника Елиезер нашел жену для Исаака, сына господина своего Авраама, — Ревекку (см. Быт. 24: 11–28), у источника Иаков встретил свою любовь — Рахиль (см. Быт. 29: 2–15), а Моисей — Сепфору (см. Исх. 2: 15–20).
И нигде источник не представлен просто как место действия — в нем преподается вода. Ревекка являет милость и поит верблюдов Елиезера, Иаков отваливает камень, который пастухи могли сдвинуть с места, только собравшись вместе, и поит овец Рахили [29], а Моисей отгоняет от источника узурпировавших его пастухов и поит овец. Закрытая, праздная, не утоляющая жажду вода через преподание становится знаком милости, любви, заботы — началом благословенных союзов, от которых родилось множество праведников!
И завершается этот ряд образом из Евангелия от Иоанна — встречей Христа и самарянки у колодца (см. Ин. 4: 4–42). Здесь нет ни брачного, ни вообще какого-либо полового контекста, хотя евангелист и не скрывает, что ученики были удивлены, увидев Учителя беседующим с одинокой женщиной (см. Ин. 4: 27). Здесь образ воды раскрывается в полную силу — вода живая, текущая в вечную жизнь (см. Ин. 4: 14), вода, которой полон Бог (см. Ин. 7: 37–39) и которую Он хочет дать любому жаждущему без серебра и без платы (Ис. 55: 1; Зах. 14: 8).
…Садовый источник — колодезь живых вод и потоки с Ливана (Песн. 4:15).
Сила жизни — сила любви — заключена не только в прекрасной деве, как в запечатанном сосуде, но в каждом сердце. Каждый из запечатанного источника, где вода тухнет (сравните слова Христа о потере и сбережении жизни — души из Мф. 16: 25, указывающие, что, лишь расточая себя, мы можем себя же сохранить), может превратиться в весенний поток, бегущий с горы и претворяющий бесплодную пустыню мира в благоуханный сад, где цветут корица и шафран! Этими водами любви полно будет Царство: Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизии даром (Откр. 22:17) — говорит о невечернем дне Иоанн Богослов.
Поднимись ветер с севера и принесись с юга, повей на сад мой, — и польются ароматы его! — Пусть придет возлюбленный мой в сод свой и вкушает сладкие плоды его (Песн. 4:16).
В завершении главы к монологу влюбленного добавляется голос невесты — серенада услышана, он готов был насладиться ароматами из запертого сада и призывал на помощь ветер, но вот — возлюбленная готова открыть.
Пришел я в сад мой, сестра моя, невеста; набрал мирры моей с ароматами моими, поел сотов моих с медом моим, напился вина моего с молоком моим. Ешьте, друзья, пейте и насыщайтесь, возлюбленные! (Песн. 5:1).
Стих логически завершает предыдущую главу. Юноша желал войти на мирровый холм (4: 6), сравнивал уста любимой с медом и молоком (4: 11), говорил, что ее ласки для него слаще вина (4: 10), и вот он вкусил от всех этих яств. Вкушение или испитие, как метафора сексуальной близости, встречается в Ветхом Завете; в Притчах прелюбодейная жена презентует саму себя в подобных образах: воды краденые сладки, и утаенный хлеб приятен (Притч. 9: 17).
Таким образом, логично было бы предположить, что перед нами кульминация — брак влюбленных. Но в последующих стихах и главах потерям, поискам и обретениям вновь не будет конца. Именно эта странная динамика текста позволяет настаивать на аллегорическом толковании — если обычные влюбленные рано или поздно либо вступают в брак, либо окончательно расходятся, то отношения Бога и человека — или избранной Им общины — похожи на томление влюбленных, где юноша тверд и последователен, а девушка уклончива и непостоянна.
Эти отношения закончатся свадебным пиром лишь по завершении истории мира: И сделает Господь Саваоф на горе сей для всех народов трапезу из тучных яств, трапезу из чистых вин, из тука костей и самых чистых вин; и уничтожит на горе сей покрывало, покрывающее все народы, покрывало, лежащее на всех племенах. Поглощена будет смерть навеки, и отрет Господь Бог слезы со всех лиц, и снимет поношение с народа Своего по всей земле; ибо так говорит Господь (Ис. 25: 6–8).
Последняя часть стиха не является речью жениха — безымянный хор, о котором мы говорили как об отдельном участнике повествования, благословляет брак и наслаждение благами этого союза.
Я сплю, а сердце мое бодрствует; вот, голос моего возлюбленного, который стучится: «отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя! потому
