Встреча Тибета и Запада в 1960-е походила на случайное столкновение в воздухе. Мы были изгнанниками, бегущими в противоположных направлениях. Тибетцы бежали от китайских коммунистов, а мы бежали из своих распавшихся домов, от холодной войны и военно-промышленного комплекса. Мы врезались друг в друга над Индией, как частицы в ускорителе. Ни одна из сторон в действительности не понимала и не учитывала интересы другой. Я искал у тибетцев высоких откровений буддизма, чтобы решить свои экзистенциальные проблемы; они искали у меня поддержки, чтобы выжить в непонимающем и враждебном мире. Как я начинал понимать, мое болезненное противостояние с геше Рабтеном было следствием именно этой проблемы, а не тех споров, которые продолжали кипеть вокруг служения божеству-защитнику, Дордже Шугдену.
Когда я обратился за советом к Далай-ламе по этому вопросу в 1985 году, он передал мне через своего личного секретаря, что это было внутренним делом тибетского народа и нет надобности в том, чтобы этот вопрос обсуждался на Западе. С тех пор споры так и не утихли. Далай-лама продолжал открыто объявлять Дордже Шугдена опасным и злым духом. Он призывал тибетцев оставить его культ в пользу другого божества-защитника по имени Дордже Дракден, который традиционно дает советы правительству через Государственного оракула. Далай-лама приказал удалить изображения Дордже Шугдена из монастырей и храмов. Он не дошел до прямых запретов самого культа, но запрещал его последователям слушать свои проповеди и получать у него посвящения. От работников тибетского правительства в изгнании требовалась подпись под заявлением об отречении от этого божества.
Большинство тибетцев, казалось, следовали инструкциям Далай-ламы, но многие из старейшин школы Гелуг, включая геше Рабтена, отказались сделать это. Близкие ученики Триджанг Ринпоче, младшего наставника [Далай-ламы] и главного сторонника культа, не хотели ставить под сомнение свою верность учителю, который, в конце концов, был наставником самого Далай-ламы. Авторитет Триджанга имел для них больший вес, чем авторитет того человека, которого они считали его учеником. Этот конфликт отражал противостояние между ancien régime старого Тибета, представленного Триджангом и его последователями, и новым порядком, который Далай-лама стремился установить в тибетском сообществе диаспоры. Далай-лама чувствовал, что этот отказ последовать его совету относительно Дордже Шугдена был равносилен непризнанию его в качестве главы Тибета в эмиграции, а тем самым и подрыву его усилий добиться свободы для тибетцев.
Первый видимый знак раскола между двумя лагерями появился в 1991-ом, за два года до нашей встречи в Дхарамсале, когда геше Келсанг Гьяцо, лама, с которым я работал в течение месяца в Институте Манджушри в 1978 году во время своего первого возвращения в Англию, возвестил основание новой традиции Кадампа (НТК [NKT]). Внутри школы Гелуг возник раскол, но не среди тибетских беженцев в Индии, а среди холмов Камбрии. Кроме геше Келсанга, все члены этой новой буддийской школы были западными жителями. Изображения Далай-ламы были запрещены во всех центрах НТК, а его книги изымались из их библиотек. Но вместо того, чтобы сойти на нет как эксцентричная секта недовольных, НТК процветала; сегодня организаторы её утверждают, что открыли больше 1100 центров во всем мире. Когда в 1996 году Далай-лама приехал в Англию с курсом лекций, он обнаружил, что его встречают толпы враждебно настроенных западных монахов и монахинь в темно-бордовых рясах и с плакатами различного содержания, такими как «Твои улыбки очаровывают – твои действия причиняют боль». Они выкрикивали обвинения в его адрес, называя его безжалостным диктатором, который подавляет религиозную свободу и посягает на права человека своего собственного народа.
Согласно информации индийской полиции, вечером 31 января 1997 года шесть тибетских молодых людей покинули Нью-Дели на такси. Они ехали на север в течение ночи, пока не достигли города Кангра, где они сняли на три дня номер в Гранд-отеле. Ночью 4 февраля кто-то из них или все они пробрались в Дхарамсалу. Они направились к Институту буддийской диалектики, расположенному приблизительно в двухстах метрах от дворца Далай-ламы. Оказавшись там, они ворвались в покои местного учителя гена Лобсанг Гьяцо, который сидел в своей комнате с двумя молодыми монахами. Молодые люди в ярости нанесли множественные колюще-режущие травмы трем монахам и перерезали им горло. Оказывая сопротивление, Лобсанг Гьяцо сумел сорвать рюкзак Адидас с одного из нападавших, который был позже опознан служащими в Гранд-отеле как принадлежащий одному из молодых людей. В сумке лежали документы, которые помогли идентифицировать двоих из подозреваемых, а также литературу, посвященную практике Дордже Шугдена.
17 февраля в лондонской газете Индепендент было обнародовано, что «гневное божество является основным подозреваемым в трех убийствах в Дхарамсале, гималайской столице Тибетского правительства-в-э-миграции». История получила широкую огласку, таким образом сделав проблему, которую Далай-лама считал внутренним делом тибетцев, достоянием широкой общественности. Усилия индийской полиции по поимке подозреваемых, Тензина Чозина, двадцати пяти лет, и Лобсанг Чоедрака, двадцати двух лет, оказались тщетными. Оба молодых человека прибыли из Чатренга, тибетского региона, известного своей верностью Дордже Шугдену. Они отправились в Индию за несколько лет до этого, чтобы записаться в монахи в тибетских монастырях на юге Индии. Считалось, что они, скорее всего, ускользнули в Тибет через Непал. Были опубликованы их фотографии, был предупрежден Интерпол, но парочка убийц все еще остается на свободе.
Я не знал близко гена [10] Лобсанг Гьяцо, но я встречал его несколько раз во время проживания в Дхарамсале в 1970-х, а позже переводил часть его учебника по буддийской психологии. Он произвел на меня впечатление доброго и образованного человека, и я знал, что он стал одним из самых откровенных союзников Далай-ламы в споре, развернувшемся вокруг Дордже Шугдена. Но кем были Тензин Чозин и Лобсанг Чодрак, его предполагаемые убийцы? Были ли они, как подозревали в тибетском правительстве в изгнании, наемными убийцами, посланными «Обществом Дордже Шугдена», организацией, основанной в Дели в июне 1996 года с целью выступить против политики Далай-ламы? Или они были только парой фанатиков, озлобленных монахов, которых охватило чувство несправедливости? А возможно, они были китайскими агентами, посланными в Индию, чтобы раздуть пламя конфликта, который разделил тибетское сообщество за границей? Вероятно, мы никогда этого не узнаем. И «Общество Дордже Шугдена» и НТК решительно осудили убийства и твердо заявили, что они не имеют к ним никакого отношения.
В октябре того же года я возвратился в Тибет, чтобы работать над вторым изданием
Путеводителя по Тибету. В небольшом квартале в сердце старого города Лхасы я обнаружил недавно вновь открытое святилище под названием Троде Кхангеар, которое, к моему удивлению, было посвящено Дордже Шугдену. Основным алтарным образом было изображение Цонкапы, основателя школы Гелуг. С левой стороны от него стояла новая статуя Триджанга Ринпоче, младшего наставника, в то время как в застекленном шкафчике справа размещались почитаемые изображения самого Шугдена. (В одном квартале к югу отсюда я нашел Триджанг Лабранг, бывшую резиденцию младшего наставника, которую превратили в комплекс квартир и офисов.) Недавно тибетцы увидели большое изображение Дордже Шугдена над головой поддерживаемого китайцами молодого Панчен-ламы на его официальных фотографиях [11] . Неудивительно, что коммунистические власти стремятся поддерживать почитание божества, о котором Далай-лама говорит, что оно «приносит большой вред в деле по решению проблемы Тибета и угрожает жизни Далай-ламы».
Незадолго до того, как я оставил Дхарамсалу, Ани Джампа, английская буддийская монахиня, попросила меня быть ее переводчиком в разговоре с Лингом Ринпоче, старшим наставником Далай-ламы. Она объяснила Ринпоче, что вскоре покинет Индию, чтобы посетить другие азиатские страны, и спрашивала, не мог бы он предоставить ей сунг-ду – защитный шнурок с узелками, – чтобы она смогла обезопасить себя от козней злых духов. Линг Ринпоче засмеялся и сказал, что все, что она должна была сделать, это принять убежище в Будде, Дхарме и Сангхе (общине). Если бы она искренне посвятила себя этим трем руководящим принципам, обязательным для всех буддистов, этого было бы достаточно, чтобы защитить ее от любых вредных влияний, с которыми она могла бы столкнуться. Я был поражен этим простым ответом, который был совершенно четким и однозначным в отличие от всей этой суеты вокруг духов и защитников, которые так занимали умы тибетцев. Вспоминая об этом сегодня, я вижу, что этот совет был естествен для старшего наставника, который неизменно отказывался вступать в конфликт вокруг Дордже Шугдена.
Этот спор отмечает новую фазу в разрушении и распаде тибетского государства. Боги больше не выполняют свою функцию. Чем бы мы это ни объясняли, тибетский ancien regime не справился со своей основной задачей: гарантировать целостность государства и обеспечить безопасность своего народа. Ламы были убеждены, что могущественные и невидимые защитники оберегали Тибет от врагов. Геше Даргье торжественно сказал пред нашим классом в Библиотеке в начале 1970-х, что китайская оккупационная армия в Лхасе была уже почти побеждена, потому что защитники вызвали вспышку дизентерии среди солдат. В действительности оккультный защитный экран тибетцев оказался бесполезен против диалектического материализма и оружия Народной Освободительной Армии Китая. За редким исключением, руководители Тибета были не в состоянии оценить, насколько серьезно изменилась геополитика в Средней Азии в двадцатом веке. И сегодня, пятьдесят лет спустя, тибетцы в эмиграции, вместе с организациями ярых западных буддистов, все еще ведут жаркие споры о том, чье божество-защитник сильнее.
