В предместьях Фазильнагара, где город отступает перед сельскими угодьями и полями, я обнаруживаю впечатляющий кусок белого мрамора с надписью: 24-й ТИРТХАНКАР 1008 [14] БХАГВАН МАХАВИРДЖИ. Ниже поясняющий текст на английском языке: «На этом месте, по общему мнению историков и исследователей, достиг Нирваны Господь Махавира. На этом основании здесь построен великий храм Дигамбар-джайн». На этом месте умер современник и конкурент Готамы Махавира; по крайней мере, так считают некоторые члены строгой джайнской секты дигамбаров [15] .
Пока я пытаюсь найти «великий храм», упомянутый в надписи, меня снова окружает орда деревенских ребятишек. Я догадываюсь, что храм должен быть за высокой кирпичной стеной, прилегающей к памятной мраморной плите. Я иду вдоль стены, пока не нахожу запертые ворота. Мне удается только подтянуться – под восторженные крики и смех, – чтобы заглянуть во двор. Кроме единственного, производящего впечатление заброшенного, здания на одной стороне на территории ничего нет. Кругом валяются какие-то строительные материалы, поросшие травой и сорняками.
Сегодня шестнадцать километров хорошей дороги отделяют Фазильнагар (Паву) от Кушинагара (Кусинары). Больного и ослабшего Готаму должны были нести на носилках. Небольшая группа монахов остановилась, чтобы искупаться в реке Какуттха, тогда Чунда расстелил на берегу накидку для Готамы, чтобы он мог лечь и отдохнуть. Возможно, они провели здесь ночь. И вот мы с г-ном Ханом, на полпути к Кушинагару, приближаемся к реке, через которую переброшен железобетонный мост. Ее широкий зеленый берег окружен тенистыми деревьями. Но я знаю о непостоянстве речных русел на аллювиальных равнинах и не спешу с выводом, что это именно Какуттха и что здесь, на берегу, когда-то лежал умирающий Г отама.
Стал ли я лучше знать этого человека, Сиддхаттху Готаму? Чего я добился, блуждая по этим местам археологических раскопок, следуя по его маршруту через Бихар и Уттар-Прадеш, исследуя шкатулку из мыльного камня, в которой якобы содержится его прах? Когда я взбирался на пик Коршуна или холм над ступой в Фазильнагаре, в моей голове проносилась короткая, волнующая волна ассоциаций. В некоторые особо поразительные моменты я ощущал, как будто Готама был так близко, что я почти мог дотронуться до него. Но как только этот восторг проходил, возвращалось легкое безразличие, а иногда почти полное отчаяние. Я вынужден был признать, что все эти места были не больше, чем еще одна груда кирпичей, еще один холм, еще один кусок земли.
Мы въезжаем на широкую площадку перед отелем Лотус Никко в Кушинагаре. Г-н Хан заглушает мотор; слуга, одетый во все белое, распахивает мою дверь – и воздух наполняется трелью цикад.
Вот что остается: цикады, бурундуки, коровы, вороны, длиннохвостые попугаи, чесоточные собаки,
нимовые деревья [16] , зеленые и желтые горчичные поля, на которых трудятся, не разгибая спины, женщины и девушки в ярких сари. Эти живые, воспроизводящие себя из поколения в поколение растения, птицы, животные и люди – вот все, что сохраняется в памяти. Я никогда не смогу увидеть то, что видел Готама, но я могу слушать пение потомков тех самых цикад, которых он слышал, когда в те далекие годы в Кусинаре наступала ночь.
Прибыв в Кусинару, Готама сказал Ананде, чтобы он отвел его в саловую рощу [17] на краю города, принадлежавшую местным маллам. Когда они оказались там, он попросил, чтобы ему приготовили постель между двумя валовыми деревьями. Понимая, что ему осталось жить совсем недолго, Готама объяснил, как его нужно кремировать и что должно быть сделано с его останками. Это было слишком для Ананды, который разразился рыданиями. «Не плачь и не голоси, – сказал Готама. – Разве я не говорил вам, что все вещи, приятные и доставляющие радость, подвержены изменениям? Как может не умереть и не разрушиться то, что родилось составным?»
Ананда не унимался. «Господин, не умирай здесь, – умолял он, – в этом убогом городке среди джунглей! Если бы мы могли добраться до Раджагахи, или Саваттхи, или Варанаси, там твои богатые последователи организовали бы подобающим образом твои похороны». Я представляю, как Готама отклонил это абсурдное предложение, устало отмахнувшись рукой.
Когда жители Кусинары отправились в саловую рощу, чтобы проявить последние знаки уважения, появился отшельник по имени Субхадда и спросил Ананду, можно ли ему увидеть Готаму. Ананда ему отказал. Но Готама услышал их разговор и подозвал к себе Субхадду. Субхадда спросил: «Почтенный Готама, скажи мне, кто из учителей нашего времени познал истину?» Готама отклонил его вопрос: «Неважно, поняли ли все или ни один, или некоторые из них истину. Я поведаю тебе Дхамму». Он объяснил, что везде, где может быть найден благородный восьмеричный путь [18] – правильное видение, правильная мысль, правильная речь, правильные поступки, правильное поддержание жизни, правильное усилие, правильная внимательность и правильное сосредоточение, – там можно найти людей, которые поняли ступени пробуждения. Затем Готама дал указание Ананде принять Субхадду в общину монахов.
Это было поздно вечером. Возможно, ясная осенняя луна сияла сквозь полог листьев дерева сал. Готама обратился к небольшой группе присутствующих монахов и сказал: «Если у кого-нибудь из вас есть какие-нибудь сомнения в моем учении, спрашивайте сейчас». Монахи хранили молчание. «Если вы молчите из уважения ко мне, тогда, по крайней мере, спросите друг у друга». И вновь никто не произнес ни слова. Готама сказала: «Значит, вы все пробуждены. Внемлите, монахи: все обусловленные вещи преходящи, внимательно следуйте по пути [19] !» Затем он также замолчал. Это были его последние слова.
Везде, где может быть найден благородный восьмеричный путь – правильное видение, правильная мысль, правильная речь, правильные поступки, правильное поддержание жизни, правильное усилие, правильная внимательность и правильное сосредоточение, – там можно найти людей, которые поняли ступени пробуждения
На следующее утро во время посещения святилища в Кушинагаре, которое отмечает место смерти Готамы, меня переполняет странное воодушевление. Черная каменная статуя лежащего Будды в желтых одеждах простирается вдоль стены мрачного помещения. Святилище, функциональное бетонное здание, возведенное в 1956 году, лежит в центре еще одного ухоженного парка с прекрасными деревьями и клумбами, раскопанными основаниями монастырей и кирпичными стволами ступ. Здесь Готама лег между
валовыми деревьями, принял Субхадду в монахи и произнес свои последние слова. Здесь же те монахи, которые еще не достигли полной свободы ума, «рыдали и рвали на себе волосы, заламывали руки, бросались на землю и катались из стороны в сторону, крича: “Слишком рано! Слишком рано скончался Будда!”. Другие же с внимательностью терпели и говорили: “Все обусловленные вещи непостоянны – к чему вся эта суета?”»....
Внемлите, монахи: все обусловленные вещи преходящи, внимательно следуйте по пути!
В 1996 году я открыл для себя Интернет. Я работал в Шарпхэме директором недавно основанного Шарпхэмского колледжа по исследованиям буддизма и вопросов современности, который только запустил годовую программу для двенадцати студентов. Один из наших учеников ранее развивал компьютерные технологии и научил меня пользоваться Интернетом в качестве инструмента для исследований. Из любопытства я ввел в поисковик имя своего двоюродного дедушки Леонарда Краске, белой вороны в нашем роду, который оставил свою жену и медицинскую карьеру ради карьеры актера и художника в Соединенных Штатах.
Поисковик выдал множество ссылок, большинство из которых были связаны со статуей рыбака в городе Глостер в Массачусетсе. «Человек у штурвала» оказался самой известной работой скульптора Леонарда. Памятник был заказан к 300-й годовщине основания города в 1623 году, и бронзовая статуя была представлена общественности и открыта 23 августа 1925 года. Она изображает трехметрового рыбака в штормовке, вцепившегося в штурвал своей лодки, которой он правит, прорываясь сквозь североатлантический шторм. Но, с моей буддийской точки зрения, этот памятник, воспевающий героизм американского индивидуализма, представляет собой образ человека, держащего восьмиспицевое колесо Дхаммы. Ловец трески превратился в бодхисаттву, который ищет пробуждения, направляя лодку своего драгоценного человеческого тела посредством восьмеричного пути сквозь опасное море сансары.
Согласно архиву острова Эллис, Леонард приехал в Нью-Йорк в 1913 году в возрасте тридцати четырех лет. Прежде чем стать скульптором, он служил актером в бостонском театре Копли во время первой мировой войны.
Он жил и работал в заливе Бэк Бэй, а летом его художественная студия располагалась в Рокки Нек, в нескольких километрах от Глостера на полуострове Мыс Энн. Его «легко можно было узнать по преждевременно седым волосам и румяному цвету лица». Он никогда больше не женился и, кажется, жил в полном одиночестве. Учитывая щегольские позы, в которых он предстает на своих фотографиях из архивов Исторической ассоциации Мыса Энн, есть повод задуматься, а не был ли он геем? С конца 1920-х Леонард обратил свое внимание на цветную фотографию и стал одним из первых некоммерческих фотографов, которые работали с цветной пленкой. Он умер в Бостоне в 1950 году, за два с половиной года до моего рождения. «Деньги почти ничего не значат для меня, – цитировали его слова в некрологе в Бостон Хералд. – Я делаю только то, что мне нравится, поэтому я предполагаю, что мой образ жизни не соответствует представлениям большинства людей о том, как нужно жить. Лично мне кажется, что это большинство людей чудаки, а не я. Люди следуют за стадом. А я – нет. Никогда не следовал. И никогда не буду».
