В церковной литературе начала 60-х годов нет недостатка в признаниях того, что Вселенский собор созывается в условиях всестороннего тяжелого кризиса церкви и в целях преодоления этого кризиса. Вот, например, что было сказано в одном из документов специального собрания кардиналов и архиепископов Франции: «Некоторые из наших современников (одни с волнением, другие из чувства любопытства, третьи не без ехидства) задают очень серьезный вопрос: нужна ли еще в современном мире церковь? Не должна ли ныне церковь перед лицом прогресса науки и техники, быстро изменяющих условия человеческой жизни и ставящих под вопрос наши представления и наш образ мышления… не должна ли она изменить свои догматы или совсем отказаться от них и от своего толкования Библии? Разве, говорят они, перед лицом изменений, происшедших в отношениях между народами благодаря развитию цивилизации и в социально-экономической жизни человечества, церковь, тесно связанная с западной цивилизацией и определенной экономической системой, не оказалась превзойденной во всех областях: в области морали, структуры и ее юридического устройства?» Обрисовывая такую безрадостную картину, собрание кардиналов и архиепископов выражает надежду на то, что Вселенский собор «вновь возвратит церкви ее вечную молодость и актуальный характер ее миссии в нынешнем мире»» 8. Оправдались ли эти надежды, мы увидим в дальнейшем ходе изложения, а здесь ограничимся указанием на то, что авторитетная церковная инстанция признает: не от хорошей жизни католическая церковь предприняла столь хлопотливое и дорогостоящее предприятие, как Вселенский собор.
Был и еще один вариант объяснения, по которому целью созыва Вселенского собора объявлялось указание путей к преодолению действительно существующего кризиса, но не церковного, а общественного, охватившего, как декларировали приверженцы этой концепции, все стороны жизни человечества на современном этапе его развития. Это была позиция, выгодная для церкви и эффектная: Вселенский собор брал на себя функции глашатая путей спасения человеческого рода, церковь же оказывалась руководителем общества на этих путях. Заодно оставались в тени внутренние болячки самой церкви, отвлекалось внимание от накопившегося в ней давно отжившего и устаревшего груза. Тем не менее приписывать проектируемому Собору только социальнореформаторскую роль папство не решилось, ибо слишком уж настоятельными были потребности реорганизации и обновления внутри самой церкви. Эти потребности нашли свое обозначение в ставшем модным к началу Собора итальянском слове «аджорнаменто» — обновление. Обозначенная этим словом модернизация должна была коснуться всех сторон внешней и внутренней жизни церкви.
Первоначально в основе замысла созыва Собора лежали цели, направленные вовне и адресованные к некатолическим христианским исповеданиям и церквам. Первое выступление Иоанна XXIII с провозглашением грядущего созыва Собора (26 января 1959 г.) переносило центр тяжести на вопрос о необходимости «единства христиан» во всем мире. Выдвигалась задача объединения всех христианских и даже, может быть, нехристианских религий. Положительного отзвука у деятелей и в прессе некатолических церквей лозунг объединения не вызвал. Всем было понятно, что речь идет не об объединении, а о присоединении остальных христианских церквей к католической и их подчинении папству.
В выступлении Иоанна XXIII, последовавшем через полгода, акцент в вопросе о целях Собора был перенесен уже на внутренние проблемы самой церкви. Больше уже не говорилось о «Соборе объединения», как он именовался вначале на страницах папского официоза «Оссерваторе романо».
В каком направлении должно пойти аджорнаменто, было с самого начала весьма неясно. Церковным иерархам и другим идеологам католицизма были разосланы своего рода анкеты об их предложениях Собору. Поступило большое количество материалов этого рода, составивших 16 томов. Они не были опубликованы, но сведения о многих из них все же стали известны. Некоторые из предложений имели достаточно диковинный характер. Так, некий церковный идеолог предложил ввести в обиход молитву за обращение демонов, рассматривавшихся им на одинаковых началах с «отделенными братьями», то есть некатолическими христианами. Были предложения о канонизации сожженного церковью в 1498 г. Савонаролы. Сказывалось и наличие среди принявших участие в этом заочном обсуждении и крайне реакционного крыла церковников, всегда добивавшегося верховенства церкви над всякой светской властью на земле. Было и такое требование: «Провозглашение догмата о власти Христа над всеми политическими и гражданскими установлениями». Вполне понятно, что «власть Христа» означала в данном случае не что иное, как власть церкви.
Собор открылся в октябре 1962 г. Он работал отдельными сессиями в среднем по два месяца каждая. Перерывы между сессиями составляли около девяти месяцев, в течение которых действовали подготовительные комиссии. Всего было четыре сессии, и Собор в целом занял немногим больше трех лет. В перерыве между первой и второй сессиями, 3 июня 1963 г., умер папа Иоанн XXIII и его место занял Павел VI, под руководством которого прошли все остальные сессии.
Собор принял 16 пространных документов, одни из них именуются конституциями, другие — декретами и декларациями. По своему содержанию эти документы касаются всех сторон церковной жизни и идеологии. В данном контексте мы коснемся лишь тех вопросов, которые связаны с внутрицерковными организационно-структурными делами.
Вселенский собор протекал в атмосфере повышенного интереса к вопросам внутренней структуры церкви и управления ею.
Речь шла в соответствии с Символом веры о единой, святой, всемирной (католической) и апостольской церкви. Эта емкая формула открывала возможности разнообразных и даже кое в чем противоположных толкований. В применении к данному вопросу решающее значение имело указание на апостольский характер церкви, поддающееся любому толкованию.
Оно означает, во-первых, указание на то, что Христос поручил свою церковь руководству апостола Петра. А так как преемником Петра является римский папа, который даже некоторым образом представляет самого апостола, то ясно, что именно папа олицетворяет собой церковь в целом. Можно, однако, истолковать вопрос и по-другому. Церковь возглавляется не апостолом, а апостолами. И если теперь папа воплощает в своем лице апостола Петра, то ту же роль в отношении других апостолов играют епископы. Получалась установка, фигурировавшая в соборных дебатах: коллегия епископов «составляет во главе с папой римским… неделимый субъект полной и суверенной власти над вселенской церковью». Многоточием в приведенной цитате у нас заменены слова: «…но ни в коем случае не без него» 9, то есть папы. Мы отделили это придаточное предложение, чтобы подчеркнуть главное в приведенной цитате: оно заключается в тезисе о правах епископов как непосредственных преемников христовых апостолов и в соответствующей сему толкованию формуле об апостольской церкви.
Как Иоанн XXIII, так за ним и Павел VI сочли необходимым поддержать вытекавшее из такой трактовки вопроса расширение власти епископов в церкви. Принятые Собором документы предусматривали ряд реформ в управлении ею, шедших в указанном направлении.
На четвертой сессии Собора Павел VI объявил о своем намерении создать при Святом престоле постоянно действующий Синод епископов. Это означало формальное признание принципа коллегиального управления церковью. В состав Синода должны входить, как установил папа, патриархи, епископы, представляющие духовенство отдельных стран и регионов, представители монашеских орденов и, само собою разумеется, кардиналы курии. Синод собирается каждый раз по специальному распоряженияю папы, который и председательствует на его заседаниях, хотя он может в отдельных случаях уполномочивать на это своего представителя.
В соборных декретах принцип коллегиального управления церковью нашел свое выражение и в учреждении региональных епископских конференций по отдельным странам или группам стран. Этим нововведением осуществлялась не только некоторая демократизация управления церковью, но и его децентрализация. Центральные органы церкви, и прежде всего сам папа, передавали часть своих полномочий местам, давая им возможность вести более гибкую политику и тактику применительно к местным условиям. Все это было направлено к усилению маневроспособности и, значит, боеспособности церкви в целом.
Возникал, однако, весьма деликатный вопрос о непогрешимости папы. Несмотря на то что этот догмат, установленный I Ватиканским собором, с момента своего провозглашения до нашего времени не перестает быть одиозным в общественном мнении чуть ли не всего мира и даже в самом католическом духовенстве, расстаться с ним церковь не может: это означало бы отказаться от использования сильного идеологического и политического средства. Нужно было, таким образом, и Собору при общем курсе на демократизацию и децентрализацию управления церковью сохранить в неприкосновенности учение о непогрешимости. Об этом сильно беспокоились многие ораторы в ходе соборных обсуждений. Например, кардинал Руффини грозно осуждал даже тень попытки со стороны соборных отцов стереть грань между Петром и другими апостолами (т. е. папой и другими епископами) по их роли в основании церкви и руководстве ею10. С другой стороны, даже ораторы, выступавшие за возможное расширение прав епископов, не упускали возможности при любом удобном случае подчеркнуть, что таковое расширение ни в коем случае не должно в какой бы то ни было мере умалять папскую непогрешимость и полновластие. В конце концов все соборные решения, касавшиеся новых прав епископата, оказались уснащенными многочисленными оговорками, подтверждавшими папскую непогрешимость и его всевластие не только в отношении вновь созданных «демократических» церковных институтов, но и в отношении самого Вселенского собора. Любое решение, какой бы то ни было церковной инстанции, включая Вселенский собор, лишалось силы, если с ним не согласен папа. Все решения Собора могли считаться принятыми только после их утверждения папой. Монархический режим остался, таким образом, в церкви непоколебленным.
