Желая оформить мир в соответствии со своими представлениями, Абд ал-Малик оказался настоящим революционером. Даже до его окончательной победы над Абдуллой ибн ал-Зубайром он размышлял, как поставить на его обширной империи такое же клеймо, как он уже поставил на Иерусалиме, – места, освященного истинной религией Бога. В 691 г. были снова отчеканены монеты (которые дали Аркульфу обнадеживающую иллюзию того, что Палестина все еще относится к христианскому миру) с изображениями, не имевшими ничего общего с Константинополем: копье в нише для молитвы, Абд ал-Малик, подпоясанный кнутом. Тем временем в Ираке, согласно программе реформ, с монет убрали все следы Сасанидов. Никому не позволялось препятствовать этой политике. Теперь все стандартизированные монеты должны были пропагандировать новую религию Абд ал-Малика. «Вы долго придерживались курса раздоров, шли по пути своенравия, но теперь, клянусь Богом, я загоню вас, как гонят от водопоя чужого верблюда»36 – так грозил ал-Хаджжадж после того, как в 694 г. его назначили губернатором Ирака. Это предупреждение относилось к толпе мятежных жителей Басры, но с таким же успехом его можно было адресовать элите, говорящей по-персидски или по-гречески. Они посчитали тревожными первые реформы Абд ал-Малика, но худшее оказалось впереди. Предстояло объявление даже более решительной войны с прошлым. В 696 г. начали чеканить монеты совершенно нового стиля. На них вообще не было рисунков, только письмена – арабские надписи. Чиновников, давно привыкших считать язык показателем варварства, ничто не могло шокировать больше. Мир, не уставал подчеркивать Абд ал-Малик, перевернулся с ног на голову. Теперь монеты стали не единственным выражением новых лингвистических законов. Есть еще паспорта, налоговые отчеты, контракты, законы, расписки – короче говоря, все, что нужно для управления глобальной империей.
Для должностных лиц, которые внезапно оказались без перспективы занятости, если они не умеют говорить или писать на языке хозяев, это стало настоящим потрясением. Для самого Абд ал-Малика это было нечто несравненно большее. Арабский, по его мнению, – это подходящий язык для империи, поскольку это язык самого Бога. Стены «Купола скалы», выполненные из кубов блестящего золота, украшали надписи, содержащие основные догматы веры эмира: пророчества Мухаммеда и утверждения о том, что глупо верить, как это делают христиане в своей слепоте, в Святую Троицу. Большинство надписей являлись цитатами, взятыми из откровений пророка: самыми ранними уцелевшими примерами фраз Корана. Потомки будут утверждать, что Осман первым собрал их вместе, создав первую священную книгу, и сделал это несколькими десятилетиями ранее. Но отрывки стихов, помещенных Абд ал-Маликом на стенах «Купола скалы», предполагают нечто совсем иное. О том же говорит и полное отсутствие надписей Корана, датированных временем правления его предшественников. Христианские ученые, впервые отметив существование священных текстов, приписываемых Мухаммеду, охарактеризовали их не как единую книгу, а как набор фрагментов с такими заголовками, как «Корова», «Женщина», «Божья верблюдица». (Монах из Ирака, писавший в VIII в., ссылается на Коран, но также на другие писания Мухаммеда, в том числе «Книгу о корове»; Иоанн из Дамаска, высокопоставленный чиновник в последние годы правления Абд ал-Малика, глубоко интересовавшийся верой хозяина, также упоминает о «Книге» Мухаммеда и о других текстах, предположительно написанных им; «Корова» в конце концов стала сурой Корана; «Женщина» – это, судя по всему, тот же текст, что и сура «Женщины» в Коране; «Божья верблюдица», несмотря на имеющиеся в тексте упоминания об этом животном, не похожа ни на одну из существующих сур.) Если так, кто мог обнаружить эти отрывки текстов и собрать их вместе? Тот факт, что именно во время правления Абд ал-Малика Коран получил спонсированный государством новый облик, впоследствии не отрицал ни один мусульманский ученый. В авангарде процесса редактирования (как и многих других) был ал-Хаджжадж. Воин, не знающий себе равных, великолепный губернатор, он к тому же заслужил славу корректора Корана. Хотя некоторые традиции приписывают ему значительно более интригующую роль. Отвергнув предположение, что Бог после смерти Мухаммеда больше не позволял, чтобы его цели становились известны при посредстве смертных, ал-Хаджжадж утверждал: «Я работаю только по вдохновению»37. Он всегда был верным слугой и неизменно подчеркивал, что его собственная роль в собирании, сопоставлении и распределении откровений пророка – работа, конечно, санкционированная небесами, – ничтожна по сравнению с ролью Абд ал-Малика. На самом деле, сообщил ал-Хаджжадж, его хозяин стоит в глазах Бога выше, чем ангелы и пророки38.
Это мнение и не думал отрицать и сам командир правоверных, никогда не отличавшийся скромностью. Возможно, век пророков действительно окончился, но это вовсе не означает, считал Абд ал-Малик, что Богу не нужен посредник на земле. Посредством новых монет он объявил миру, каким видит свою роль, – khalifat Allah – заместителя Бога. Как Мухаммед был избран, чтобы нести в мир слово Божье, так и Абд ал-Малик назначен трактовать его и объявлять человечеству. И кто возьмется утверждать, на кого возложена более тяжелая ответственность? Титул халифа, впервые представленный широкой публике именно Абд ал-Маликом на новых монетах, подразумевал господство в царствах, которые были не менее сверхъестественными, чем земными. Если по приказу Абд ал-Малика строятся дороги и дамбы, тогда через него люди могут вознести молитву о дожде39. Его грозные воины стоят на страже на границах империи, но все же они не такие грозные, как сам халиф, охраняющий дорогу, ведущую на небеса. Он – имам руководства (направления)40.
Эти хвастливые претензии не являлись обычной бравадой. С размахом честолюбивых стремлений Абд ал-Малика могли сравниться только использованные для их выполнения его собственные потрясающее упорство и творческие способности. К моменту его смерти в 705 г. «лоскутное одеяло» завоеванных территорий, которые двумя десятилетиями раньше находились на грани полного распада, превратилось в мощное государство. И действовал Абд ал-Малик ничуть не менее эффективно, чем его предшественники. Более того, все его действия были освящены сознанием долга человечества перед божеством, которое не допускало возражений. «Истинное благочестие перед Богом есть покорность»41 – так сказал Мухаммед. Но значение этого стиха, изображенного на стене «Купола скалы», слегка изменилось. «Повиновение», которого требовал Бог, стало практически именем собственным.
Вера, которую провозгласил Абд ал-Малик, повелитель империи, раскинувшейся от места, где солнце встает, до того места, где оно садится, получила имя. Слова, запечатленные на «Куполе скалы», стали подходящими для всего мира: «Религия в глазах Бога – это ислам».
Древний город, как потрепанный жизнью ветеран, часто имеет отметины давно прошедших войн. В Сирии нет города более древнего, чем Дамаск. Слава о его удовольствиях – от климата до слив – была тоже древней, и некоторые раввины даже считали этот город вратами рая. Спустя век после завоевания его арабами и четыре – после правления Константина Дамаск так окончательно и не избавился от знаков своего языческого прошлого. Над переполненными рынками возвышались высокие массивные стены, и человеку, попавшему туда впервые, могло показаться, что они окружают неприступную крепость. На самом деле стены являлись внешней оболочкой некогда главного городского храма. Культы здесь были такими же древними, как сам Дамаск. Хотя Юпитер – божество, в честь которого изначально построили святилище, больше не сидел в нем на троне, стены все же избежали разрушения от рук ликующих христиан, которые посвятили этот храм своему собственному Богу. Теперь, спустя семьсот пятнадцать лет после рождения Христа, на храм предъявила права новая вера. От собора, который всего лишь десятилетием раньше существовал в этих стенах, не осталось и следа. На его месте возвели потрясающе красивый новый монумент, выложенный мрамором и украшенный мозаикой. Его так богато украсили, что, говорят, потребовалось восемнадцать верблюдов, чтобы увезти выручку строителей. Но кто были его новые хозяева? Надпись на одной из стен давала на этот вопрос исчерпывающий ответ, не оставлявший никаких сомнений: «Наш Бог – один Бог, наша религия – ислам, и наш пророк – Мухаммед, мир ему и благословение»42.
Двумя с половиной десятилетиями раньше, когда Абд ал-Малик строил «Купол скалы», он делал это с оглядкой на иерусалимские церкви, имея целью свести к минимуму доктрину Святой Троицы. Валид, старший сын Абд ал-Малика, он же халиф, ответственный за роскошную новую мечеть в Дамаске, в вопросах веры был еще более самоуверен, чем его отец. Он не оглядывался на нелепые ошибки христиан, а попросту игнорировал их. Валид считал себя истинным мусульманином, покорным Богу, и другие, менее важные религии его не интересовали. Такая самоуверенность в общем-то не была удивительной. Роскошь мечети Валида стала очевидным свидетельством масштаба благ, которые одобрявший его деятельность Бог обрушил на приверженцев ислама. Сверкавшие драгоценные камни, мерцавшие жемчуга, поднятые из глубин океана, высокие колонны, вывезенные из разграбленных соборов, и яркие мозаики, изготовленные выдающимися мастерами своего времени, – все это указывало на непревзойденный размах Khalifat Allah. Ходили слухи, что одна из колонн мечети была сделана из великолепного трона43 царицы Савской. Как ислам содержал в себе все лучшее и самое благородное из других вер, так великая мечеть Дамаска заключала в своих стенах огромное количество сокровищ, накопленных исчезнувшими царствами, осколки, измененные и пущенные в дело новой глобальной империи.
