Из числа этих монахов избиралась администрация сангхи. Разумеется, в отдельных случаях авторитет и знания того или иного проповедника, развиваемые им идеи и взгляды не требовали какого‐то акта избрания. Вокруг такого человека сами группировались ученики и последователи, и таким образом подчас создавался новый центр буддизма, новый монастырь, иногда даже новая школа или секта. Но чаще избирались как глава сангхи, настоятель монастыря, так и несколько его ближайших помощников – ректор, эконом, контролер, казначей. С эпохи Тан над несколькими сангхами района или провинции иногда ставились назначенные властями администраторы, обычно из наиболее уважаемых монахов, руководителей крупных монастырей. Это были своеобразные епископы и архиепископы. Однако, в отличие от своих коллег в христианском мире, высокопоставленные церковные деятели в китайском буддизме не превращались в администраторов и носили свой титул лишь как почетное звание. К реальной власти над сангхами они не стремились, ограничиваясь руководством своей собственной. На практике каждый монастырь, особенно крупный, существовал автономно и представлял самостоятельную ячейку буддизма, центр буддистов того или иного района [1028].
Монастыри и экономика Китая
Структурная рыхлость, характерная для буддизма как религии, не придающей особого значения деяниям в обществе, не означала, однако, что монастыри и монахи вообще были равнодушны к жизненным благам. За многие столетия, прошедшие с первых шагов буддизма, само это учение и образ жизни его адептов сильно изменились, особенно в Китае. Если бикшу были одеты в лохмотья и скверно питались, то позже монахи в богатых монастырях, приносивших немалые доходы, жили припеваючи. В отдельных случаях (например, в скотоводческих районах Тибета и Монголии, где буддизм в специфической форме ламаизма распространился в конце Средневековья) им было разрешено даже есть мясо – но при условии, что животное не убивали специально для них; а для лечения разрешалось иногда пить вино. Что же касается одежд, то их теперь шили из красивых тканей, преимущественно из шелка. По традиции лишь резали ткани на полосы, а потом уже из них кроили платье86.
Древние бикшу не имели права прикасаться к деньгам и пользоваться дорогими вещами и драгоценностями. Теперь же монахи, правда во имя увеличения монастырских доходов, принимали бойкое участие в торговых операциях и порой имели немалое личное имущество. По свидетельству некоторых авторов, только торговля воскурениями, благовониями и другими атрибутами культа в два священных буддийских дня – в новолуние и полнолуние – давала некоторым монастырям доходы, которых хватало на весь месяц [80, 105]. А ведь этот вид доходов был одним из наиболее скромных среди статей монастырского хозяйства. За чтение сутр, совершение заупокойных служб и погребальных церемоний в монастыри стекалось много денег, особенно от состоятельных людей. Кроме того, монахам и монастырям часто подносили богатые дары. Крупные монастыри получали щедрые дары от императора, членов его семьи и богатых землевладельцев. Наконец, монастырям принадлежало немало земли, которая и давала надежный доход [736, 126].
В средневековом Китае, как и в Европе, монастырь, особенно крупный, представлял собой богатое поместье, на землях которого нещадно эксплуатировался труд окрестных крестьян. Кроме пахотных земель, обрабатывавшихся главным образом крестьянами, выплачивавшими ренту, в хозяйстве были обширные садовые участки с плодовыми деревьями, виноградниками, чайными плантациями, а также водяные мельницы, прессы для отжима масла и т. п. [268, 261 – 273]. Многие текущие работы в хозяйстве выполнялись монахами и послушниками (после распространения учения секты «Чань» труд в общем и целом перестал считаться недостойным для монаха занятием), наиболее тяжелые – монастырскими рабами и низшими служками-кандидатами, вербовавшимися из тех же крестьян, стремившихся найти в монастыре лучшие для себя условия жизни.
Буддийские монастыри имели также немалое политическое влияние, а подчас становились и мощными военными крепостями, под защиту которых охотно стекалось население. Постоянный приток средств и земель усиливал могущество старых и создавал базу для возникновения новых монастырей. Со временем обогащение монастырей и угрожающий рост их количества стали серьезной проблемой для страны. Налоговый иммунитет предоставлял монастырям такие льготы и преимущества, которые служили сильным магнитом для землевладельцев. Не только задавленные непосильными налогами мелкие крестьяне видели в отдаче земли монастырю и переходе под его покровительство реальный выход из трудностей жизни, но подчас даже крупные землевладельцы шли на то, чтобы создать новый, «свой» монастырь и «отдать» ему собственные земли, освободив их тем самым от налогов. Это представляло реальную угрозу для государства, ибо большое число крестьянских хозяйств выходило из‐под сферы государственной юрисдикции, а вместе с ними из казны уплывали немалые деньги. Кроме того, экономическая мощь монастырей вела к их политической независимости, позволяла им быть чем‐то вроде «государства в государстве», живущего по своим законам. Это было особенно нетерпимым в условиях Китая, где правитель и правительство всегда олицетворяли в своем лице все формы социального контроля и регулирования поведения подданных. Влияние буддийской церкви, особенно монастырей, явно не соответствовало тому положению, которое буддизм занимал в социальной и идеологической жизни страны [415].
Действительно, если в условиях ослабления политической власти, войн, междоусобиц II – VI веков монастыри имели определенный резон для своего существования в качестве автономных единиц, служивших центром притяжения для жаждущего покоя населения, то с восстановлением в Китае централизованного правления в эпоху Тан их претензии на экономическую и политическую независимость стали приходить в резкое несоответствие с политикой китайского правительства.
Антибуддийские выступления в эпоху Тан
Первые два века эпохи Тан были для буддизма периодом расцвета, но в то же время это был период подготовки решительного наступления конфуцианства против чрезмерно усилившегося буддизма.
Начало резким выступлениям против буддизма положил известный танский конфуцианец, один из крупнейших китайских поэтов, философов, ученых и государственных деятелей Хань Юй. В ряде своих произведений, в частности в сочинении «Юань-дао» («О дао»), Хань Юй выступил с обвинениями в адрес буддизма и даосизма, которые будто бы затмили своими ложными догматами и обрядами истинный свет учения великого Конфуция, истинное дао. Требуя, чтобы китайцы отрешились от плена ложных догм и возвратились в лоно истинного учения древних мудрецов, Хань Юй призвал расстричь монахов, сжечь все их писания, превратить их храмы в обычные жилища [63, 127 – 129; 664, 221 – 224].
Его призыв не остался без внимания. Правда, благоволившие к даосизму танские императоры не вняли призывам Хань Юя против Лао-цзы, которого они считали не только своим однофамильцем, но и родоначальником. Зато они с большой готовностью откликнулись на антибуддийские призывы, что и понятно, ибо это отвечало экономическим интересам государства [736, 143].
История китайского буддизма знает немало подобных случаев. Он был объектом нападок еще тогда, когда только-только приживался на китайской почве и накапливал силы. С течением веков атаки на буддизм возобновлялись не раз. Время от времени императоры различных династий закрывали и разрушали храмы, расстригали монахов и монахинь, проводили секуляризацию монастырского имущества, прежде всего земель. Особенно сильные удары по буддизму нанесли в 446 году император У-цзун из династии Северная Вэй и в 574 году император У-цзун из династии Северная Чжоу [267]. Однако буддизму всякий раз удавалось восстановить и умножить свои силы; в эпоху Тан он вступил, будучи в расцвете. Но тут его в 842 – 845 годах ждал еще один, самый серьезный удар, нанесенный, как ни странно, тоже императором по имени У-цзун, на этот раз танским.
У-цзун не был правоверным конфуцианцем наподобие Хань Юя. Напротив, его считают приверженцем даосизма [664, 220]. Однако даосизм в эпоху Тан не был уже родственным буддизму учением, как несколько веков назад; теперь это был ревнивый соперник удачливого и процветающего учения Будды [993, 435 – 480]. Даосские духовники императора, в частности Чжао Гуй-чжэнь, сыграли свою роль в организации преследований буддизма [775, 568]. К этому же, как упоминалось, стремились конфуцианцы: в стране еще были свежи воспоминания о гневных филиппиках недавно умершего Хань Юя. Словом, и серьезные экономические причины, и личные симпатии, и объективное, и субъективное – все смешалось воедино, сплелось в могучий кулак. И этот кулак обрушился на буддийскую церковь в Китае.
