32
Ср.: «Сокрушайтесь, плачьте и рыдайте: смех ваш да обратится в плач, и радость — в печаль» (Иак. 4: 9).
«Аще кто возглаголит сам, хотя смеху людем, да поклонится той дни 300» [Смирнов, т. 2, 54]; «Посмеявшеся до слез, пост 3 дни, сухо ясти, поклон 25 на день». Запрет на смех не касался разве только юродивых, чьей обязанностью было «ругаться суетному и горделивому миру», обличать его и осмеивать.
Ср. отголосок представлений о «смеющемся бесе у Достоевского, когда Степан Трофимович Верховенский говорит о сыне: «О карикатура! Помилуй, кричу ему, да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить желаешь? Il rit. II rit beaucoup, il rit trop… il rit toujours» («…он смеется. Он много смеется, он слишком смеется… Он всегда смеется») [Достоевский, т. 10, 171].
В «Повести о Савве Грудцыне» улыбается и Богородица [Изборник, 624]. Это весьма популярный мотив. Так, в греческом Житии Нифонта, которое известно в русских рукописях с домонгольских Бремен, ведший веселую и рассеянную жизнь герой замечал, что, когда он творил в храме покаянную молитву, изображение Богоматери неизменно ему улыбалось.
На историко–культурное значение архиерейского «приятия» святочных игрищ обратила внимание Н. В. Понырко [Понырко, 1977а, 86–87].
«Пляска на пиру русского боярина была лишь зрелищем и, как всякое искусство, — трудом: тот, кто плясал, не веселился, а работал, веселье же было уделом зрителей, слишком важных, чтобы танцевать самим» [Лотман, Успенский, 1977, 159].
Если удастся найти сведения хотя бы об одном скоморошьем духовнике, то вопрос о духовной лояльности скоморохов будет решен положительно и безоговорочно. Впрочем, даже палачам позволялось выбирать духовников: из одного разыскного дела 1636 г. мы знаем, что у суздальского палача Афоньки Иванова был духовный отец — успенский поп Иван [Новомбергский, 442]. Следовательно, отрубленные головы и сеченые спины палачу не вменялись в вину. Это была служба, общественная повинность. Зато за измену жене (Афонька был женат) он вполне мог угодить в геенну огненную.
Цит. по кн.: Беляев, 92, ср. на с. 91 редкое указание такого рода, найденное И. Беляевым в покаянной дисциплине («да отлучен будет обавник... чародей, скомрах, узолник»).
Потом со скоморохов брали особую пеню — как штраф за бороду при Петре [см. Шептаев, 47–68].
«Идеже есть играния, тамо есть диавол, а идеже есть плясание, тамо есть сатана» [Жмакин, прил., 560].
ГИМ. Собр. Барсова. N° 187. Л. 107–108 (сборник середины XVIII в., включающий много старообрядческих сочинений). За указание этого источника благодарю Н. С. Демкову.
«Автор „Моления Даниила Заточника” (Д. С. Лихачев убедительно показал его причастность культуре русских скоморохов) уравнивал как запретные „Богу лгати” и „вышним играти”» [Лотман, Успенский, 1977, 161]. Г. А. Левинтон сообщил мне, что народные праздники имеют тот или иной ореол в зависимости от глагола, который к тому или иному празднику применяется. Интересно, что переходный глагол «играть» употребляется только с существительным «свадьба» («играть свадьбу»; ср. чешское «slavit svadbu», но «svetit svatek», т. е. любой другой праздник). В связи с этим «играющий» скоморох, «веселый», корреспондирует с украинским «весшля» и польским «wesele», т. е. опять–таки со свадьбой. Может быть, скоморох и был «свадебным антииереем», без которого и свадьба недействительна?
Боярыня Морозова не была угрюмой фанатичкой. Это ясно из ее писем Аввакуму в Пустозерск. Собираясь женить сына, она советовалась с духовным отцом насчет невесты: «Где мне взять — из добрыя ли породы, или из обышныя. Которыя породою полутче девицы, те похуже, а те девицы лутче, которыя породою похуже» [Барсков, 41–42]. Ее письма — женские, «бабьи» письма. Мы не найдем в них рассуждений о вере, зато найдем жалобы на тех, кто обносит ее перед Аввакумом: «Што х тебе ни пишить, то все лош» [Барсков, 38–39].
В том, что Аввакум изображал себя «игрецом со человеки», есть и автоирония, оттенок русского балагурства, смех над самим собой (точнее, улыбка). О теоретических основаниях «природного языка» см. в главе второй.
О генеалогическом древе Квашниных см.: Веселовский, 1974, 266 и след, (раздел «Род Квашнин»). Здесь не упоминается Иван Пищаль Родионович, но зато он включен в состав «Ономастикона» (с. 246) с пометой «середина XV в.». Следовательно, имеется в виду именно брат Дуды, Самары и Розлады, а не их выдающийся прадед, тоже Иван Родионович, умерший в 1390 г.
Мирские имена далеко не всегда звучали ласкательно. Кроме Жоха мы найдем среди них такие, как Дурак (князь Федор Дурак Семенович Кемский, середина XV в.), Безнута (Безпута и Распута Кирьяновы, 1560 г., Белоозеро), Безум (Федор Безум Семенович, XV в., из тверского рода Нагих-Собакиных), Лишний, Мордан, Небылица, Нехороший (род дворян Хлоповых, Коломенский уезд). Эти прозвища — не плод плохого настроения и не упражнения в остроумии сомнительного свойства. Это предусмотрительная хитрость суеверных родителей, которые боялись сглазу для своих чад.
См.: РНБ. Собр. Погодина № 1574. Л. 179 об.
Так пишет в своем сочинении об Иване Грозном (1585 г.) пастор П. Одербори (по-немецки «als ein anderer Bapst»). См.: Подосин, 204.
Много интересных наблюдений о ментальности официальной культуры XVI в. и более позднего времени содержится в кн.: Демин, 1977, 32–41, 73–94.
Об отражениях символа в славянских средневековых литературах см.: Cizevskij, 85–114; Панченко, 1973, 118–181; Панченко, 1976в, 32–41.
Так соответствующий текст (Деян. 2) толковали уже раннехристианские апологеты. См.: Boerst, 1989–1991.
Такая концепция могла бы дать импульс славянскому «литературному самодовольству». Но этого не произошло, ибо творцы раннеславянской литературной аксиоматики предвидели опасность духовной и интеллектуальной элитарности и наперед выработали противоядие — подчинение автора тексту.
О люллианских компиляциях этого автора см.: Горфункель, 1962а, 188-213; Горфункель, 1962б, 336–348.
Его сочинение издано в кн.: Ягич, 122 и след.
Ср. крайне важные наблюдения о противопоставлении духовного и плотского начал, о контрастной бинарности и «приращении смысла» в «плетении словес» в кн.: Лихачев, 1979, 118–129.
Любопытно, что публикатор счел необходимым дать под строкой возражение относительно монашествующих лиц: «Вместе так, а порознь не возбраняется». Это точка зрения церковнослужителя середины XIX в., когда кресты в бане (во всяком случае в торговой, городской) уже не снимали и перестали воспринимать ее как нечистое место.
Инициал публиковался неоднократно. См., напр.: Буслаев, 1930, 18, рис. 25.
БАН. 34.5.20. Л. 87 об. См.: Рукописи БАН, 97, рис. 36.
Из Псалтыри, вложенной в 1421 г. в церковь Михаила Архангела смоленской княгиней Ульяной, в иночестве Еленой. Сходный инициал «М», изображающий ту же жанровую сценку, есть и в Боголюбовском Евангелии 1544 г. Этот рисунок — не копия инициала Псалтыри, он восходит к другому источнику. Значит, непристойная перебранка рыбаков принадлежит к топике книжного оформления. Это общее место, а не случайный плод фантазии какого–либо изографа.
Так писал в одном из катехизисных сочинений Карион Истомин (изд. текста см. в кн.: Браиловский, 375).
Здесь разбирается немецкий анекдот о царе-собаке, приводятся средневековые скандинавские аналогии и даются ссылки на египетские и античные источники этого сюжета, который некогда имел мифологическое и культурное значение. Автор касается и пинежской былины.
Из стихотворной декларации 1646 г. самозванца Тимофея Акундинова, вологодского уроженца.
