Поколение шестидесятников XIX в. воспрянуло в эпоху Великих реформ, пережило 1 марта 1881 г., нашло свое место в эпоху консервативной реакции. Оно формировало костяк земского движения, сохраняло дух преобразований, работало на местах в земских школах и больницах, хранило идею Всероссийского Учредительного собрания и Конституции. Это поколение естественно сходит на нет в 90-е годы. Типологически подобно сложилась история шестидесятников XX столетия. Брежневский застой обеспечил ему стесненную, трудную, но долгую жизнь. Эпоха шестидесятников закончилась лишь с крахом советской системы. Они — люди надежды на светлое и прекрасное будущее; люди непрестанной работы, часто вопреки всему во имя этого будущего. Когда же «тяжкие оковы падают», а лик нового мира являет собой отвратительную пародию на долгожданную свободу, что «встретит радостно у входа», давно постаревших шестидесятников постигает немота.
Смена поколений демонстрирует разительное отличие базовых для поколения сфер самореализации и социальных сценариев. От поколения к поколению различаются профессиональные предпочтения и мера соотнесенности человека с государством. Поколение декабристов было государственными людьми. Это были офицеры, чиновники, люди искусства. Российская империя была их государством. Если они и стремились трансформировать это государство, то выбирали путь типичного coup d'etat (верхушечного переворота). Ровно так же было устроено поколение Революции. Они совершили революцию, победили в Гражданской войне, обустраивали свое государство и обустраивались в нем. На какие бы должности не поставила их Партия, какие бы социальные роли они не занимали, это было их государство. Соответственно такому генеральному самоощущению, избирались формы политического действия. Дальше внутрипартийной дискуссии и фракционной борьбы эти люди не шли, и идти не могли. Любая идея широкого народного движения, революции, для них была немыслима. Такие потрясения наверняка бы смели советское государство.
Совсем по-другому было устроено поколение Серебряного века. Государство, общественный строй, система были им чужды. Поражения царизма (например, в русско-японской войне) были их победами. Они охотно играли с призраком революции: пугали революцией, призывали революцию, оплачивали политиков, разрушающих существующее государство. Профессиональная сфера приложения этих людей весьма разнообразна. Люди искусства, политики, бизнесмены, врачи и инженеры, они чаще работали вне государственных структур.
Активно дистанцировало себя от государства, системы, идеологии «поколение истопников». Отчасти оно напоминает уходящих в катакомбу сектантов, полностью отворачивавшихся от социально-политической реальности. Их профессиональное самоопределение сплошь и рядом не имеет институционального статуса (диплома, удостоверения члена творческого союза). Для них это было неважно. Здесь не просматривается активно-деятельное неприятие «системы». Она мешала, стесняла, не давала жить, однако истопники избрали стратегию полного отстранения. «Мы не играем в ваши игры, оставьте нам нашу жизнь».
Совершенно по-другому самоопределялись «наши» шестидесятники. Советское государство было их государством, советское общество — их обществом. Дистанцируя себя от конкретной власти, практики, от ужасов и уродливых порождений советской реальности, они сохраняли идеальную верность исходному посылу. Искали «социализма с человеческим лицом», мечтали о чудесном соединении духовной свободы и уравнительной идеологии. Надежды этого поколения связаны были с эволюцией системы. Тут шестидесятники не ошиблись. Правда, в новом и «яростном» мире места для них не нашлось. Профессионально шестидесятники отражают весь спектр профессий, востребованных советским обществом во второй половине XX в. Некоторые профессии (социологи, джазовые музыканты) возникали из небытия усилиями этого поколения.
Поколение «новых русских» делает деньги, обустраивает свой мир, активно формирует собственную среду и приспосабливает страну к своим вкусам, потребностям и интересам. Когда-то они были физиками, инженерами, экономистами, но за последние полтора десятилетия освоили невиданные в советской реальности профессии, заново, на голом месте, создавали модели поведения и способы деятельности, раздвигали рамки дозволенного и освоенного, покупали недвижимость во Франции и получали вид на жительство в США. Созидая свое благополучие, двигаясь наверх по шкале социального роста, эти люди заодно преображали и преображают Россию. Их сложно описывать и сопоставлять за отсутствием прецедентов и адекватных моделей понимания.
«Новым русским» чужд всяческий идеализм. Они циники и прагматики. Цинизм был не чужд поколению истопников, однако циничный прагматизм новых русских целостнее, мощнее и универсальнее. Они готовы поддерживать любые силы и движения при условии, что с ними можно будет договориться о приемлемых условиях бизнеса. Это первое в русской истории поколение, которое думает в первую очередь о себе, а потом обо всем остальном и не скрывает этого. Их отношение к простому человеку заставляет вспомнить екатерининских вельмож. «Совки» и «козлы» — все те, кто проморгали золотоносные 90-е годы и сохранили в себе советского маленького человека — объект презрительного растождествления. В своем отношении к народу они перекликаются с частью поколения Серебряного века, близкой авторам «Вех». При случае новые русские идут в политику или устраиваются на госслужбу. Однако любая карьера служит как их личным интересам, так и интересам класса новых русских. Они заставляют вспомнить известный афоризм Ренана: «Нация — это ежедневный плебисцит». Новые русские отождествляют себя с российским обществом и современным российским государством постольку, поскольку здесь существуют приемлемые для них условия261.
Описанные нами вариации жизненных сценариев, сфер реализации, профессий и мировоззрений очерчивают процесс развития российского общества. На смену поколению государственных людей приходят люди, уходящие в частную жизнь, скрывающиеся в имении. Физиков и лириков сменяют поэты-концептуалисты и культовые рок-певцы, на смену которым приходят менеджеры, банкиры, диджеи, специалисты по пиару и аналитики рынка ценных бумаг. Кокетничающих отсутствием деловой хватки, непрактичных шестидесятников сменяют новые русские. На смену почти что религиозного культа «простого человека» и этики неизбывной вины интеллигента перед пахарем и фрезеровщиком приходит спокойное презрение к «быдлу». За всеми этими вариациями стоит внутренняя логика развития общества и культуры. Каждая из них свидетельствует об определенном этапе социокультурной динамики. Маятник фиксирует не только шараханья в крайности, но очерчивает кривую общей эволюции.
БЫТ И БЫТИЕ ШЕСТИДЕСЯТНИКОВ
Каждому новому поколению свойственно своеобразное самозамыкание, создание самостоятельного универсума. Новое поколение выделяет себя из культуры, особенно отчетливо дистанцируясь от предшествующего поколения. Рассмотрим этот любопытный социокультурный механизм на конкретном примере.
Шестидесятники отгораживаются от предшествующих поколений вкусами и пристрастиями, стилем и образом жизни. С одной стороны, они слушают магнитофонные записи бардов и участвуют в КВНах. (Заметим, магнитофон, как и телевизор, — техническая примета времени. Эти реалии неведомы предшествующим поколениям, не укоренены изначально в их жизни.) С другой стороны — коллекционируют иконы. В коллекционировании икон нет чего-либо принципиально нового. Иконы собирали поколения купцов старообрядцев. В предреволюционные десятилетия допетровская икона открыта искусствоведами, расчищена реставраторами и введена в художественную жизнь общества. Но затем грянул Октябрь — «великий и ужасный». Борьба с религиозным дурманом напрочь выводила икону из разряда легитимных предметов материальной культуры, допустимых в квартире передового (т. е. вписанного в общество, имевшего шанс на вертикальную мобильность) советского человека. Икона была допустима в доме доживавшей свой век неграмотной бабки. Кроме того, само коллекционирование было занятием глубинно чуждым раннесоветскому человеку. Эсхатологическая горячка, ожидание коммунизма, война предполагали освободиться от лишних, ненужных вещей, воспарить к истине, спасти душу, пожертвовав прахом. В 30-е годы фронтовики и их старшие братья «раздевали» храмы и свозили церковное убранство на тепловые электростанции. Для этих людей коллекционирование икон внеположено существу их культурного и идейного универсума.
Внутри поколения рождаются субкультуры — стиляги, фарцовщики, любители джаза. Шестидесятники в существенной мере — западники. Даже те из них, кто проделал значительную эволюцию и впоследствии стал почвенником, в юности прошел через западнические увлечения. Отношение фронтовиков к Западу сложнее. С одной стороны, именно они прошли Европу в гимнастерках. Они обрушили на СССР вал «трофейного». Фронтовики первыми пережили экзистенциальный и культурный шок, связанный с открытием неведомого советскому человеку фантастического мира западной цивилизации. С другой стороны, они пришли в этот мир как победители. Фронтовики — солдаты Империи. Признавая достоинства Запада, они оставались советскими патриотами. Устремленность к англосаксонскому миру, погружение в английский язык, стремление к общению с иностранцами (В. Аксенов, И. Бродский) им чуждо.
