под моим относительным контролем), понятие, из него вышедшее и от него зависящее, тоже принадлежит мне. Это мое понятие, так как это понятие моего образа. Оно обладает универсальным, общим измерением, одинаково значимым для всех и во все времена, но вместе с тем оно мной подписано, я приписываю, вменяю, присваиваю его себе в силу права собственности на образы, которые потребовали его возникновения. Образ — это наша мета, поставленная на мысли, подобно тому как наносят клеймо на кожу своего животного. Истина одна, говорит Аверроэс в своем «Рассуждении», но пути к ней могут быть разными (философия, религия). Да, истина одна, но каждый с ней связывается по-своему, путями своих образов достигает понятия.
Латиняне в большинстве своем не примут этого и будут опровергать аверроистскую идею о том, что мысль возникает у человека исключительно на основании деятельности его воображения, а не на том основании, что индивид с рождения имеет в распоряжении свой разум — способность своей души, форму своего тела. А между тем это сильная идея. Способность мыслить сама по себе не принадлежит никому, будучи исконной способностью всего вида, которую каждый в период своей недолгой жизни оживляет и делает в определенной степени своей благодаря работе своего воображающего тела. Неужели всё дело в добавленном слове? «Мне всё равно,— ответ аверроиста XIII века,— ведь это и зовется мышлением».
5. И всё же приобретение остается двусмысленным присвоением. Человек приобретает понятие через образы в своем теле, но, приобретая его своим уникальным путем, он одновременно лишает себя индивидуальности. «Тот, кто обретает,— пишет Мишо,— с каждым обретением теряет». В нашем случае мыслящий обретает общее и теряет нечто от образа, который обеспечивает ему доступ к этому общему. В этом смысле понятие образует точку осмоса между собственным и общим, место пересечения единичного и универсального. Индивид оставляет свою мету на понятии и придает своей мысли стиль, особую окраску, но в то же время универсализируется вплоть до анонимности.
Из этого следуют неявные, но важные политические выводы. Аверроэс располагает «людей суждения», то есть философов, на вершине общества. В некотором роде всё делается и должно делаться для них, ради них, и это главный критерий оценки города. Благим является то общество, которое порождает мысль, максимум мысли, позволяя людям получить максимально возможный доступ к истине через религию (что делает по-настоящему возможным только ислам). Но это совсем не означает, что общество подобно пирамиде, на вершине которой назходится группа индивидов. Дело в том, что философы, понимаемые как совершенные мыслители, индивидами уже не являются. У них есть тела, мы их видим, они одеты, они говорят и перемещаются в общественном пространстве, но, поскольку они философы, они уже не есть эти конкретные тела. Философы есть совершенные мысли, а совершенная мысль не имеет имени.
Общество, иначе говоря, не служит какому-то классу людей на основании того, что они самые одаренные и, в качестве образцов, самые ценные. У общества есть вершина, но мысль на этой вершине уже не является чьей-то, связанной с кем-то мыслью, она уже не опирается на тело и на опыт этого тела, на его жизнь, историю и путь в истории. В противовес идее постоянного связывания в некоторых текстах можно найти предположение, что всё это в конце концов исчезает. Совершенная, сбывшаяся мысль — это мысль, прошедшая через тело, им произведенная, вышедшая из него, но в конце своего пути уже не имеющая субъекта, опоры: она существует уже не как мысль конкретного индивида. Совершенное мышление — это уже не конкретное сознание, не удел конкретного разума, не контакт с конкретным взглядом. Философ — не конкретный человек. Он — вид, действие вида, его торжество.
1. Одно из самых известных повествований в мусульманской традиции связано с ночным путешествием (isrâ’) Пророка и его вознесением на небо (mi‘râj). В нем рассказывается о том, как Мухаммед, ведомый ангелом Джибрилем, в одну ночь перенесся на дивном крылатом звере с женским лицом из Мекки в Иерусалим, а затем оттуда взошел по небесам к Богу. Есть две самые известные версии этой широко распространенной в исламской литературе истории: первую приписывают Ибн Аббасу, двоюродному брату Мухаммеда, вторая изложена в книге «Лестница Мухаммеда». В суфизме эта история стала совершенным образцом духовного опыта, экстаза, но и философия ее подхватила — не для того, чтобы описать прорыв духа, грядущую жизнь и конечные цели, но в первую очередь чтобы ответить на вопрос о том, что есть человек и что значит мыслить.
Об этом заходит речь в тексте Ибн Туфайля «Живой, сын Бодрствующего». В своем рассуждении о том, что́ мыслитель, будучи на необитаемом острове, способен созерцать в наивысшей точке своего интуитивного познания, Ибн Туфайль подхватывает головокружительную формулу, которая в апокалиптической традиции служит для характеристики одного из ангелов, встреченных Пророком на пути его вознесения. Что видит Хай ибн Якзан, философ-самоучка, в небесах над своей головой? Дивное создание, существо-мириаду, одно- и многоликое одновременно, с семьюдесятью тысячами уст, каждые из которых — с семьюдесятью тысячами языков, и все прославляют «Бога», Истинного.
2. В этом довольно привычном для ислама образе нет ничего ужасающего. Он не похож на гидру, которую упоминает Марсилио Фичино, обличая в своей «Платоновской теологии» учение Аверроэса о едином Разуме, этом «монстре» с бесчисленными органами и конечностями, чья «голова сохраняется, а ноги отсекаются и вновь вырастают». В теологии существо с семьюдесятью тысячами лиц — это Ангел, и в тексте Ибн Туфайля оно обозначает то, что в философской традиции, идущей от Аристотеля, зовется деятельным Разумом, то есть, для арабов, низшим проявлением Разумности космоса, которое отвечает за мир внизу и от которого напрямую зависит жизнь людей.
Как хорошо понимает герой Ибн Туфайля, чей опыт в данном случае применим ко всем, удивительно то, что природа человеческого существа не может быть постигнута вне связи с этим вышележащим сводом. Человек не сливается с Богом (иначе как в состоянии опьянения), но если у него есть свое бытие, в том числе разумное, то оно не существует изолированно, как полная и ограниченная реальность, будучи возможным лишь как производное или объемлемое. Что есть индивид, зависящий от существа с семьюдесятью тысячами лиц? Своего рода фрагмент, частица этого Ангела, осколок этого деятельного Разума.
«Если бы самость семидесяти тысяч ликов,— рассуждает Ибн Туфайль,— могла распадаться на части, мы бы сказали, что человек — одна из них». Человек есть часть деятельного Разума, создающего единство истинного в действии, или,
