гендера. Такой подход прямо ориентирован на разрушение семьи. Но подобная навязчивая линия камуфлируется под свободный дискурс.
Так же действуют и западные постмодернисты. Они выступают за разрушения государства, восстание против него. Но лишь тогда, когда речь идет о нашем государстве, о России. Здесь они клянут иерархию и власть. Свои же олигархию, монополии и закрытые элитные группы они в упор не замечают. Так же и с феминизмом.
Западные философские «сетки» активно накладываются на наше общество, на наше пространство, но делается это весьма избирательно. Критике подлежат прежде всего наши ценности, устои и институты. В этом трудно не заметить двойные стандарты. Но на самом деле у меня доклад не об этом. Он посвящен политическому субъекту и проблематике «несчастного сознания».
Когда мы пытаемся понять, каким должен быть политик, каким должно быть государство, мы не можем обойти стороной Платона и его диалог «Государство» [114], который является вершиной не только его политической философии, но и средоточием всего его учения о метафизике, о душе, о психике, об онтологии и космологии. Диалог «Государство» — комплексный и многомерный. Но главный вопрос, который в нем разбирается, это кто такой политик? Кто такой подлинный политический субъект?
Ответ дается сразу. Настоящим политиком, истинным субъектом Политического является философ. Всегда и исключительно философ.
Что делает этого философа философом? Всем известен миф о пещере, который излагается в седьмой книге платоновского «Государства». Философ — это человек, который из пещерного состояния погруженности в материю, из статуса полной неосведомленности, из пребывания в созерцании теней, невнятных предметов и образов, разрывая цепи и сбрасывая рабские колодки, дерзновенно поднимается к выходу из пещеры, преодолевает несколько уровней и наконец выходит на свет и видит иерархическую череду прекрасных идеи и самую высшую из них — идею Единого.
Кажется, при чем здесь политика и где здесь вообще политическая деятельность?
Философ-политик — существо обреченное
А вот тут начинается самое интересное. Седьмая книга 519 фрагмент «d». В ней Сократ говорит:
— Раз мы — основатели государства, нашим делом будет заставлять лучшие натуры учиться тому познанию, которое мы раньше назвали самым высоким, то есть умению видеть благо и совершать к нему восхождение; но когда, высоко поднявшись, они в достаточной мере его узрят, мы не позволим им того, что в наше время им разрешается.
— Что ты имеешь в виду?
— Мы не позволим им оставаться там, на вершине, из нежелания спуститься снова к тем узникам, и, худо ли бедно ли, они должны будут разделить с ними труды их и почести. [115]
Сократ имеет в виду, что в обычном обществе, а не в идеальном государстве, философы просто ушли бы от политических проблем, чтобы достичь вершин умозрения и там созерцать Единое: ведь это и есть высшая цель философа.
Но в идеальном государстве, в Калиполисе, философам оставаться на вершинах нельзя. Поэтому-то Сократ и уточняет: «Мы не позволим им оставаться там». В идеальном государстве философа заставят спуститься вниз. И вот тут философ из созерцателя, из свидетеля Единого, Блага, отрывается от эйфории созерцания высшего начала, которое в христианстве будет интерпретировано как Бог, а в различных других неоплатонических моделях — как боги, идеи, архетипы, образцы, генады неоплатонизма, и должен превратиться в политика, спуститься вниз, в общество. Тут-то и начинается настоящая политика. Так учреждается государство.
Когда этот философ, который увидел «то, что по ту сторону сущего» (ἐπέκεινα τῆς οὐσίας), в мире архетипов, идей — увидел, как все есть на самом деле, — спускается вниз, Главкон справедливо говорит Сократу:
— Выходит, мы будем несправедливы к этим выдающимся людям и из-за нас они будут жить хуже, чем могли бы. [116]
Он имеет в виду, что такой человек будет глубоко несчастен: он же увидел высшие ценности, как они есть, сподобился созерцать то, что вообще по ту сторону всего: он в уникальном мистическом опыте разглядел высший мир. И мы отрываем его от этого и бросаем в гущу не слишком возвышенных людей, которым все истинное в целом безразлично.
Тут возникает действительно парадоксальный момент: политический субъект, то есть царь-философ, всегда будет несчастен.
Для нашей ментальности это очень трудно принять. Русское сознание всегда хочет гармонии. Мы все время пытаемся все склеить, собрать воедино, соединить, чтобы все было счастливо, чтобы все было хорошо. Даже наша интерпретация христианства — очень мягкая, сердечная, добрая.
Но мы всегда упускаем тот парадокс, который кристально ясно отражен в тезисе Гегеля о «несчастном сознании». Гегель в «Феноменологии духа» сформулировал важнейшую мысль: истинное философское сознание всегда несчастно. Оно пребывает в раздробленности, в абсолютной богооставленности и расщепленности мира. Мир является пространством страшных противоречий и страшной несправедливости, и даже несчастья. Субъект не совпадает с объектом, и этот зазор порождает диалектику трагической мысли. Именно здесь и лежат истоки философии.
Об этом говорит Сократ еще в четвертой книге «Государства», когда речь заходит о философе. Политики-философы не счастливы в обыденном житейском смысле, как счастливы сытые и удовлетворенные телесно земледельцы. Более того, они в каком-то смысле будут именно несчастны, но именно на этом несчастье политиков-философов и строится все благо государства. Такова цена, которую платит политик для того, чтобы его государство жило, благоденствовало и процветало.
Что в этой картине Политического представляем собой мы, обыватели, представители общества потребления? Мы — узники, которые сидят в пещере, будучи заключенными в оковы. Мы смотрим на тени, на экранную проекцию на стене. А что такое проекция на стене? Это те политические шоу, которые мы каждый день наблюдаем на телевидении, в которых что-то вроде бы и отражается, но никакой истинной реальности, разумеется, не показывают.
В любом случае я рекомендую всем — и философам и политикам, и начинающим и зрелым — снова и снова обращаться к седьмой книге платоновского «Государства». Лучше выучить ее наизусть (лучше на древнегреческом). Хотите заниматься политикой или философией, будьте готовы прожить жизнь в несчастье. Я называю это «эсхатологический оптимизм», но это отдельная тема.
Либерализм апеллирует к счастливому сознанию обывателя-идиота
Теперь перейдем к уровню идеологическому. Либерализм утверждает, что высшая ценность — это счастье. Что нужно все сбалансировать, сделать так, чтобы бесконфликтно все оппозиции — частное и всеобщее, индивидуальное и коллективное, земное и небесное — пришли в равновесие. Даже на самом бытовом уровне политики: вспомним предвыборную программу Э.
