просто зафиксировать «я взял стакан», так как все остальные подробности нужны только для описания информации о самом думающем. Если бы Л.Н.Толстой писал свою «Исповедь», не используя слово «я», она была бы размером с «Войну и мир», так как ему пришлось бы вместо «я» каждый раз писать о некотором теле или субъекте, который сделал или подумал то-то и то-то, причём с каждым новым упоминанием это описание бы росло.
Понятно, что речь идёт не только о слове «я» как о сложной и высокой форме развитого сознания, но и о более простых ментальных представлениях о себе как о субъекте активности для любого сознательного существа, включая и некоторых животных. Животное не думает: «Я вижу зайца», но понимает, что видение зайца принадлежит тому же, кто испытывает голод, кто сначала крадётся, а потом несётся изо всех сил, чтобы стать к зайцу ближе и наконец догнать. Фактически такое базовое использование чувства «я» для упрощения или локализации мышления позволяет многократно уменьшить число мест в предикате для описания отношения. Множество сложных отношений заменяется в мышлении на «я», что определённо делает мышление значительно экономнее и эффективнее.
Процесс перехода к я-концепции определённо носит информационный характер. В ситуации, в которой поток мыслительных процессов переходит от децентрализации к локализованной я-центрированной концепции, очевидно, имеет место снижение неопределённости. А неопределённость, как известно, снижается (в соответствии с Шенноном) за счёт передачи информации. Однако при этом само «чувство “я”» не является чем-то, что можно описать в терминах информации. Почему?
Приведём такой пример. Является ли сообщение, что вы выиграли в лотерею баснословную сумму денег, информацией? Конечно. Сделает ли оно вас счастливым (хотя бы ненадолго)? Несомненно. Потому что вы получили эту информацию? Конечно, поэтому. Но является ли при этом само состояние счастья информацией? Давайте подумаем.
С одной стороны, вы сами как-то узнаете о своём счастье, поэтому чувство счастья точно «делится» информацией о себе. То есть счастье информативно. Но, с другой стороны, как вы узнаете, что счастливы? Вы почувствуете подъём сил, поймёте, что сообщение вас окрыляет, снизится тревожность по другим поводам, весь мир предстанет в более приятном свете. Иными словами, как об информации о счастье вы узнаете из косвенных источников. Но доступ к самому счастью как чувству носит совершенно другой характер. Это не рациональное соображение «я счастлив», а яркое ментальное переживание.
Счастье нельзя оцифровать и передать от одного к другому как информацию по оптическому кабелю. Человек сам его воспроизводит. Но, безусловно, можно сообщить ему такие сведения, которые помогут его нервной системе сгенерировать определённый уровень нейромедиаторов. И после этого человек осознáет, что счастлив. Все эти составляющие: информация, делающая нас счастливыми, уровень нейромедиаторов, меняющийся под действием этой информации, понимание нами, что мы счастливы, и само чувство счастья – это разные вещи. А последнее – чувство счастья само по себе – существует как-то иначе, нежели так, как существует информация. Оно сродни информации в том смысле, что само информативно и зависит от информации, но не есть информация.
Чувство счастья само по себе не снижает неопределённость, её снижает информация, производимая этим чувством, а именно приходящее в голову соображение: «Я же счастлив, и поэтому…» Само же это чувство, однако, относится к информации так же, как жизнь относится, скажем, к воде. Жизнь возникает в воде и немыслима без воды, но сама по себе вода – это ещё не жизнь. Она определённо нечто большее. На уровне метафоры можно было бы сказать, что если информация – это электропроводность или коммуникация, то чувство – это сверхпроводимость или сверхкоммуникация. При этом сверхпроводимость – не просто очень сильная проводимость, а другое явление, связанное, скажем, с вытеснением из сверхпроводника магнитного поля и т. п.
Говоря о сознании, мы имеем в виду и метафорическое определение невропатолога Антонио Дамасио. Он назвал сознание «чувством происходящего». Это может быть неточно в некоторых деталях, но мы полагаем, что именно чувственная сторона сознания является наиболее принципиальной и таинственной. Поэтому проблему сознания нужно решать, исследуя сознание как чувство. Что, собственно, мы и наблюдаем на примере большого роста интереса к теме «сырых чувств», то есть квалиа.
Представляется, однако, что основные открытия в науке о сознании требуют принципиально новых подходов. Говоря о сознании как о чувстве, нужно также понимать, что чувство несводимо к информации, а значит, не может быть описано современными математическими методами. Любые символы и операции современной математики являются типами информации и не содержат ничего, что было бы не-информацией. Математике будущего ещё только предстоит предложить счисления и модели, необходимые для описания явлений сознания.
В следующем тексте мы стремимся подробнее аргументировать, почему сознание не является информацией, и обсудить его каузальную роль.
К вопросу об определении сознания. Сознание как каузальность без передачи информации [126]
Почему герой романа Умберто Эко «Имя розы» Вильгельм Баскервильский не стал смачивать слюной палец, листая экземпляр второй книги «Поэтики» Аристотеля? Потому что он догадался, что слепец Хорхе пропитал страницы быстродействующим смертельным ядом. Однако что скрывается за формулировкой «он догадался»? Какого рода это влияние и что выступает здесь в качестве причины? Если бы кто-то сообщил Вильгельму, что страницы пропитаны ядом, то причиной его предусмотрительного поведения было бы это сообщение. Но Вильгельму об этом никто не сообщал, он сам сделал этот вывод, соотнеся факты при расследовании преступлений в аббатстве. В то же время сам Вильгельм никак не может быть единственной причиной собственного поведения в данном случае, так как ядовитые страницы книги являются для него внешним фактором. Так что же в мире романа Умберто Эко оказало это предупредительное влияние?
Мы вынуждены признать, что главная причина такого поведения Вильгельма, как ни странно, в том, что слепец Хорхе пропитал страницы ядом. Именно это в итоге остановило Вильгельма от опрометчивого поступка. Но эта же причина привела к иному результату в случае с несколькими жертвами Хорхе, которые не догадались о его коварстве. Различие между Вильгельмом и менее удачливыми временными обладателями книги Аристотеля в романе в том, что основная действующая причина (пропитывание страниц ядом) действовала для них в разных условиях. И в случае Вильгельма эта причина действовала на него как недостающее звено в цепи рассуждений, как ключ к разгадке преступления, который позволил бы свести все части в единую картину. Хотя Вильгельм и получал сведения о смертях и знал, что было орудие убийства, но он не знал, какое это было орудие. Недостаток информации об этом побудил средневекового детектива смоделировать
