Сказанное позволяет предположить, что в нашей стране складывается реальная власть государственно-олигархических структур, сохраняющая пока что видимость демократии. С теоретической точки зрения система этой власти, как и в экономике, представляет собой весьма специфическую мутацию современных позднекапиталистических форм.
Общеизвестная специфика политической системы позднего капитализма состоит в том, что там происходит постепенный процесс замещения демократического государства и гражданского общества механизмами массового политического производства и идеолого-политического манипулирования населением со стороны государственно-корпоративных систем. В результате на место активной политической деятельности индивида (гражданина), самостоятельно принимающего политико-идеологические решения, постепенно приходит массовое производство необходимых политических решений. Механизм этого производства хорошо известен: обладающие властью и деньгами (строже — капиталом) государственно-олигархические структуры при помощи профессионалов-наемников (политтехнологов) организуют массовое политическое производство. Его «сырьем» является такой пассивный объект, как «электорат», его «продуктом» — голоса, отданные за нужную партию, а сам процесс основан на новых высокотехнологичных механизмах политико-идеологического манипулирования. Впрочем, все эти механизмы действуют лишь в той мере, в какой не развиты (или подавлены) социально-политическая активность индивидов и их массовых организаций, демократические институты и гражданское общество.
Таков реальный (а не выдуманный и обозначенный абстрактным словом «демократия») глобальный «контекст» формирования политической системы в нашей стране. Политическое наследие СССР известно гораздо лучше. Однако все же напомним, что оно не сводится к пережиткам авторитаризма и однопартийноой системы, включая и такие мощные тренды, как социальная пассивность и отсутствие опыта самоорганизации, а также привычка к государственному патернализму. Последние оказываются вдвойне сильны в силу культурно-исторических традиций российского социума.
Соединяя названные выше параметры в реальном политическом процессе, мы и получаем тот результат, который фрагментарно описан в многочисленных политологических исследованиях. Давайте пройдем по этой цепочке умозаключений. Перестройка как «революция сверху» разрушает лишь внешние формы власти номенклатуры, оставляя в руках ее молодого, наиболее активного и циничного слоя основные каналы реальной экономической и политической власти и большую часть старого аппарата. Распад старой системы «выпускает на волю» все неформальные институты властного воздействия на экономику и общество (а это далеко не только организованный криминал, это прежде всего неправовое поведение не соблюдающего законы и не уважающего власть большинства населения). Институты гражданского общества, самоорганизация населения и социальная активность индивидов и их союзов находятся на крайне низком уровне. Провозглашаемые в этих условиях формальные демократические институты не работают, что приводит к окончательному торжеству неформальных механизмов власти и управления (попросту — разгулу криминала, коррупции и иных форм беспредела). Так завершается первый этап.
На втором этапе в экономике формируются сращенные с государством корпоративные группы, обладающие деньгами и властью и нуждающиеся в постепенном налаживании порядка. Его же алкает и уставшее от беспредела, но не способное (в силу названных выше условий) преодолеть собственную пассивность и неорганизованность население. В мире в целом нарастают адекватные этим внутрироссийским тенденциям настроения авторитаризма и все более широкое использование технологий массового политико-идеологического манипулирования.
В этих условиях в нашей стране не может сложиться ничего иного, кроме специфической мутации этой общемировой тенденции. На смену сыгравшей свою роль и выходящей в тираж «новой» генерации «старой» номенклатуры («прорабов реформ») приходит новая, взращенная корпоративно-государственными хозяевами экономики и общества, номенклатура профессионалов-политтехнологов. Паразитируя на пассивности населения, они, тем не менее, оставляют видимость демократических институтов для того, чтобы сохранить поле для относительно открытой межклановой борьбы олигархических структур, еще не поделивших окончательно экономико-политическую власть и сферы влияния.
Однако Россия — это не Запад с его «цивилизованными» формами политико-идеологического манипулирования, к тому же сильно ограниченными демократическими традициями и относительно сильным гражданским обществом. В условиях полураспада советской политической системы и пассивности населения мы не могли не прийти к государственно-бюрократической мутации современных форм политического манипулирования, к тому же густо замешенного на дрожжах неформальных институтов власти. (Последние столь мощны не случайно: искоренить их может только последовательная демократия и самоорганизация снизу; любые авторитарные механизмы изменяют лишь формы блата, коррупции, неформальных личных связей и т. п. механизмов власти; не будем забывать и об исторических традициях России-СССР).
Так складывается государственно-олигархическая мутация формально-демократической системы политико-идеологического манипулирования в России с ее особенными (по сравнению с Западом) чертами:
• Неформальное подчинение государственному аппарату и сращенным с государством олигархам основных демократических (NB! — пока что именно демократических) институтов.
• Неформальное подчинение тем же субъектам основных механизмов политико-идеологического манипулирования (прежде всего средств массовой информации).
• Борьба основных олигархических группировок за влияние, прежде всего на бюрократию (причины чего очевидны: слабость самих группировок и неразвитость демократии).
• При этом сохранение формальных демократических институтов и процедур как следствие слабости кланово-корпоративных группировок и незавершенности процессов раздела и передела сфер влияния.
• Пассивность населения и сохранение в сознании патерналистских тенденций как доминирующих при слабости форм самоорганизации и гражданского общества.
Социальной базой и гарантированным электоральным фундаментом этой все еще довольно рыхлой пирамиды стал сохранившийся в буре реформационных коллизий постсоветский обыватель. Мощный социальный рефлекс конформизма позволил более чем половине бывших homo soveticus пережить все коллизии реформ, не изменяя своим правилам невмешательства в социальные битвы (правда, едва ли не треть общества в этих коллизиях потеряла человеческое достоинство, здоровье, а то и сами жизни), и вновь занять роль пассивного (но не свергаемого) фундамента власти. Более того, нынешняя власть вообще стабильна и прочна лишь в той мере, в какой не нарушает неписаные правила выживания пассивно-послушного большинства. «Гарантом» ее дальнейшего существования являются не олигархи, не силовики, не расплодившееся вновь в невероятных масштабах чиновничество и уж тем более не «интеллектуальная элита», а стихийно вымучивший новые неформальные правила выживания обыватель.
Да-да, именно он, пресловутый «средний класс», который сегодня расположен не посередине, а внизу нашей социальной иерархии, более напоминающей новогоднюю елку, чем типичную для Запада юлу.
Может показаться, что авторы открыли «велосипед»: во всяком стабильном обществе опорой власти является «средний класс». В некотором смысле мы с этим не спорим. Но только в некотором.
Пассивно-послушное большинство россиян сегодня — это отнюдь не «средний класс» обществ с социальным рыночным хозяйством и демократической системой политической власти, где он состоит из более-менее (причем скорее более, чем менее) экономически и политически самостоятельных граждан.
В России же все не так. Разложение прежней экономико-политической системы, анализу анатомии которого мы посвятили предшествующие части статьи, породило, с одной стороны, узкий слой «новых русских» — тех, кто сумел «прихватизировать» основную часть государственного общественного богатства и обслуживающих их (в том числе и интеллектуально, культурно, идеологически) лиц. Назовем их «белыми» (хотя апологеты «чистоты» и «благородства» белого движения начала прошлого века, скорее всего, ужаснутся этой параллели). Эти прорвались наверх, получив доступ к власти, но не сумев (в силу специфики целей, средств и методов — откровенно антиобщественных) завоевать поддержки пассивного большинства, а потому в этой власти не укоренились.
