к действиям – это, по Блоку, тот же эффект надсистемы, о котором идёт речь.
Такое любопытное свойство сознания – всегда быть центром лидирующей надсистемы – можно для наглядности представить в виде метафоры «мозговой центр». Представим, что грабят банк, есть заложники. На место быстрее всех прибывает местный полицейский. Он паркуется у входа в банк, обходит свой автомобиль и садится в засаду. Всё, что он может сделать как мозговой центр операции, – сообщить по громкоговорителю, что банк окружён, и вызвать подкрепление. На помощь полицейскому приезжает шериф. «Мозговой центр» сбора информации и принятия решений сразу же переходит к нему, а полицейский выполняет его поручения. Допустим, шериф узнаёт, что банк грабит банда, объявленная в федеральный розыск. Он сообщает это федералам, и те приезжают на место ограбления. Теперь «мозговой центр» у них, но и шериф, и первый полицейский должны им помогать, входя в общую команду, как бы федералы ни оценивали их первоначальные действия. И так далее. Динамическое ядро мозгового центра перемещается в более значимую или энергетически ресурсную область.
Несмотря на то что динамический центр сознания, или ядро, подвижен, сознание при этом имеет периферийные области, всегда готовые занять центр динамического ядра. Надсистема сознания для его периферийных областей представляет собой среду, формирующую онтологическую возможность ментальных процессов вообще. Поэтому вопрос о сознании – это в том числе и вопрос о соотношении свойств надсистемы и свойств среды, и вопрос об онтологическом статусе сред вообще. И это очень существенно, поскольку свойство сознания, рассмотренное в первой части статьи, тоже связано с этими вопросами. Что есть среда, формирующая ментальные проекции? Какой онтологический статус у информационных процессов и неинформационных процессов передачи каузальности, рассмотренных ранее? За счёт чего формируется информационная неопределённость и разрыв в такой среде? И, наконец, кто является агентом субъективного опыта? Все эти вопросы в конечном счёте – об онтологическом статусе среды.
В связи с перечисленными вопросами обратимся к передовым отечественным исследованиям в области сознания. Одно из таких важных исследований проводит группа учёных под руководством К.В.Анохина [146]. Как он отмечает, ни одна из существующих научных нейронных теорий сознания сегодня не учитывает ответ на вопрос, кто совершает те или иные действия. Мы бы дополнили вопрос, спросив, какие именно нейронные процессы в мозге нужно считать производимыми автоматически (то есть бессознательно), а какие – в связи с творческой активностью субъекта или агента поведения, а не действием внешнего для него мира. Этот вопрос отличается от вопроса о нейронных коррелятах сознания, который был поставлен Ф. Криком и К. Кохом [147], так как подразумевает не просто корреляцию процессов с осознанностью действий, но и их корреляцию с субъектом. По сути, вопрос Анохина «кто» – это проблема нейронных коррелятов субъекта или агента, а не просто коррелятов сознания.
В ответ на такую постановку проблемы российский нейроучёный предлагает подход, который, в отличие от сугубо математического построения сети-графа нейронных связей мозга – создания так называемого коннектома, учитывает смысл нейронных процессов, их связь с внешним миром. Анохин считает такое построение гиперсетью, которая является метауровнем для сети, и называет её когнитомом.
ИдеяК.В.Анохина и его последователей учитывает, что попытки решить проблему нейронных коррелятов сознания до сих пор не привели исследователей к успеху. Действительно, прямая систематизация нейронных взаимодействий мозговой сети, попытка построить схему работы мозга по принципу аппарата, состоящего из деталей, до сих пор не даёт результата. Почему? Вероятно, это связано с тем, что сеть первого уровня не учитывает роль агента в деятельности мозга. Этот уровень не видит «лес» субъекта за «деревьями» нейронных процессов. Он не чувствителен к субъекту. В то же время когнитом изначально рассматривается как взаимодействие «смысловых», а не «географических» областей мозга, что особенно актуально, учитывая, что человеческий мозг обладает большой пластичностью.
Области мозга могут адаптироваться к выполнению разных нейронных задач в случае травм, функционально заменять травмированные области и т. д. Кроме того, Анохин отмечает, что, описывая коннектом человека, мы не сможем распространить наше знание о работе этой сети на животных, так как у них подчас совершенно иное строение (например, у птиц, при том что они проявляют сознательное поведение).
Всё это приводит к выводу, что сам по себе метод нейронных коррелятов сознания малопродуктивен. Речь должна идти не о тех или иных областях конкретного мозга, а о принципах, паттернах или отображениях нейронных активностей, которые могут там проявляться. Как следствие, должен быть подвергнут сомнению сам метод, при котором мозг воспринимается как «аппарат, состоящий из элементов и производящий сознание». А это значит, что должны быть подвергнуты сомнению и методика восприятия мозга как системы вообще, и переход к пониманию мозга как среды (в том числе и как не-системы для дуалистических и плюралистических моделей).
В чём, однако, различие между системой (и аппаратом как её воплощением) и средой? Например, колебательный контур – это система, в которой формируются электромагнитные волны. Она состоит из элементов: катушки индуктивности, ёмкости и проводников. Нам известно, что в такой системе возникает электромагнитная волна. Но можем ли мы сказать, что колебательный контур представляет собой среду для электромагнитных волн? Вероятно, нет. Если представить себе гипотетическую ситуацию, что мы поместим колебательный контур в среду, где невозможны электромагнитные волны, то станет понятно, что средой для этих волн является вовсе не контур.
В отличие от аппарата, который локализует и функционально использует некоторый феномен, в среде этот феномен нелокализован и проявляется повсеместно в некоторых случайных эпицентрах или областях. Например, в определённой химической среде могут возникать те или иные химические соединения, но часто место их образования можно считать статистически случайным. Так же в научной среде: возможно появление научных открытий, однако процесс их возникновения нелокален. Нельзя представить систему научного исследования как «аппарат, который штампует» научные открытия, так как непонятно, кто и когда совершит открытие. Но могут создаваться такие условия, в которых научная среда, как целое образование, порождает научные открытия. Возможно, мозг тоже является для сознания не аппаратом, а средой.
Стремление моделировать мозг как аппарат вполне понятно. Во-первых, очень многое из того, что человек создал, скопировав природу, было в той или иной степени аппаратом, совокупностью разнофункциональных элементов, работающих вместе. И если это справедливо для органов тела: конечностей, органов чувств, внутренних органов, – почему бы это не было справедливо и для мозга. Во-вторых, отделы мозга часто имеют выраженную специализацию и, несмотря на пластичность, могут устойчиво отвечать за какие-либо функции, например за зрение, слух, абстрактное мышление, координацию движения или речь. Выявлено, что и отдельные
