И именно тело с присущими ему функциями обуславливает различия между жизнью души, воплотившейся в человеческом теле, жизнью души, воплощённой в растении, и души, населяющей тело животного. Из этой первичной доктрины о тождественности душ и их природной общности проистекает учение о метемпсихозе, то есть вера в переселение душ. Метемпсихоз — древнее учение, предполагающее, что душа — живое начало, не связанное с индивидуальными особенностями того или иного существа. Душа животного может одушевить человеческое тело, переродиться в нём, а душа, которая перешла в человеческое тело, вполне способна после этой человеческой жизни вернуться к существованию в растительной или животной форме
{1}. Диоген Лаэртский
{2} цитирует ироничное, по мнению некоторых комментаторов, высказывание Пифагора, который однажды на улице увидел каких-то людей, жестоко избивающих собаку, щенка. Тогда Пифагор подошёл к живодерам и сказал: «Прекратите, это же мой покойный друг, душа которого переселилась в зверя». Спустя столетия Диоген Лаэртский, судя по всему, усматривает в словах Пифагора иронию. Однако есть в этой легенде нечто, заслуживающее внимания: ведь если Пифагор и мог произнести такие слова, то лишь потому, что в народе существовала вера в метемпсихоз, и, быть может, он умышленно воспользовался народными поверьями, чтобы остановить истязание животного. Так или иначе, эта история свидетельствует о вере в переселение душ вере отчасти первобытной, возникшей в период зарождения западной цивилизации, из чего можно сделать вывод, что душа не считалась в полной мере индивидуальной реальностью. Душа временно индивидуализирована в определённой форме существования, но прежде она знала иные формы, и, возможно, ей ещё предстоит познать новые.
Нельзя недооценивать эвристическую значимость подобного учения или верования, поскольку в этом веровании даёт о себе знать потенциальная непрерывность жизни, реальность чего-то гораздо большего, чем индивид. Когда человек умирает, его тело разлагается, но что-то от него всё же остается. Кстати, эту идею вечности, бессмертия души позже позаимствует спиритуалистическое учение христианства, внеся крайне важную поправку, а именно концепцию индивидуальности, личности души. Души бессмертны, но они предназначены, так сказать, лишь для однократной, преходящей жизни. После этого их судьба не меняется. Напротив, в первоначальной теории греков одно какое-то существование не способно раз и навсегда решить участь души. Вслед за первым существованием душа может познать новые, она будто снова оживает, перевоплощается, заново начинает существовать в разных формах, переходит от одного биологического вида к другому. Вероятно, на этом и основывается вера во всевозможные метаморфозы. Метаморфозы — это изменения формы живого существа, которого боги или иные силы превращают в нечто иное, намеренно наложив на него заклятие или же заколдовав по ошибке. Допустим, человек может стать птицей, морским чудищем или рекой; плачущая безутешная женщина может превратиться в родник или в дерево. Всё это метаморфозы, то есть, по сути, видовые изменения, затрагивающие индивидуальность и вместе с тем предполагающие наличие некоего начала — прежде всего жизненного, но также и в определённой мере сознательного, которое сохраняется, в то время как морфологическая индивидуальность претерпевает изменения. Ранее я говорил, что эта первобытная вера в метемпсихоз и в возможность метаморфозы (изменения формы существования при сохранении жизненного начала), вероятно, послужила основой для возникновения учений о непрерывности жизни и об изменении видов.
Кстати, чуть позже в идеях Платона мы также увидим своеобразный трансформизм, однако у него это скорее трансформизм наоборот, регрессивный трансформизм, ставший первой известной нам трансформистской доктриной в западной мысли.
В философии досократиков, по крайней мере у авторов, живших до Платона, мы обнаруживаем заметное влияние Анаксагора {3}, который утверждал, что души по природе тождественны, но между ними существуют, так сказать, различия в количестве — в количестве интеллекта, разума (nous): у растений nous не такой яркий, не такой сложный и не такой мощный, как у животных, а у животных nous в свою очередь не такой яркий, сложный и мощный, как у человека. И различия между существами заключаются не в их свойствах, а в количественных показателях, в объёме умственных способностей, разума.
Первым, кто в античный период противопоставил растительное и животное жизненное начало жизненному началу человека, то есть первым философом, в некотором роде ответственным за этот традиционный дуализм, был Сократ. Действительно, Сократ проводит различие между интеллектом и инстинктом и в известной мере противопоставляет их. Он, если можно так выразиться (а в нашем случае можно, хотя в дальнейшем использовать это выражение было бы неуместно), закладывает основы гуманизма, то есть учения, согласно которому человек — это реальность, не сравнимая ни с чем другим в природе. У природы, изучаемой Анаксагором, нет никаких точек соприкосновения с человеком, которого исследуют софисты и Сократ, а потому тратить силы и время на её изучение не имеет смысла. Сократ с сожалением говорит о том, что посвятил всю молодость изучению природных явлений, последовав примеру мыслителей-физиологов и Анаксагора. Со временем он пришёл к выводу, что будущее человека, его основная цель — вовсе не наблюдение за созвездиями и естественными феноменами, а изучение самого себя. Задача не в том, чтобы познавать вещи, мир, физические явления, а в том, чтобы следовать надписи на фронтоне храма Аполлона в Дельфах: gnothi seauton — «познай самого себя». Сократ учит нас обращаться к себе и углублять познания себя осознанно, исследуя истины, которые мы способны постичь самостоятельно, — так, как если бы мы были беременны ими. Не в природе содержится возможность истины, а в нас, людях, ведь мы существа исключительные — мы сами несём в себе этот заряд реальности {4}, который необходимо произвести на свет. Так обосновывается природное различие между инстинктом животных и человеческим разумом, между инстинктом животных и человеческим интеллектом. Оттого и всю физику, то есть теорию мира и природы, ждёт отрицание и неприятие.
Всё это приводит нас к теории, отчасти потерявшей свою дуалистическую основу, но поставившей человека над природой, к теории, в какой-то мере снова обратившейся к космогоническим и космологическим аргументам, а именно к теории Платона, который по-своему истолковывает отмеченное Сократом превосходство человека. Действительно, животное Платон рассматривает через человека. Человеческая реальность — вот модель всего. В человеке отображаются три царства природы. И этот образ предстаёт перед нами в виде трёх начал: nous (разум), thumos (сердце, порыв) и epithumia (желание). Человека отличает превосходство разума, nous; преобладание thumos свойственно животному; и, наконец, epithumia, желание, характерно для растения. Если бы человеком управляло лишь его нутро, если бы вся суть его сводилась к органам, расположенным
