Тем более что страдания субъективны и возможны всяческие злоупотребления.
Чтобы избежать злоупотреблений, компромисс ищется на фундаменте категорического императива. Критерий поэтому находят не по степени страдания (утилитарно), а так, чтобы была полная убеждённость, что воля покинуть этот мир гарантированно принадлежит самому больному, что он в здравом уме и способен принимать такое решение (наличие воли существенно для императива), что оно разумно (так бы поступил каждый) и, наконец, что подобная практика рассматривается как исключительная, не переходит в категорию всеобщей нормы.
Зеркальный пример можно найти там, где за основу берётся утилитаристский подход. Процесс, именованный «Королева против Дадли и Стивенса», имел место в Британии в конце XIX века. Несчастье, которое послужило поводом для процесса, было связано с тем, что в 1884 году экипаж яхты «Резеда», потерпевшей крушение, вынужден был убить и съесть юнгу Ричарда Паркера, чтобы остальные члены команды смогли выжить.
«Каннибализм ради выживания» – это, пожалуй, типовая ситуация, в которой за основу берётся именно утилитаристский подход. Однако экипаж яхты «Резеда» пришёл к такому печальному решению (съесть юнгу) далеко не сразу и, более того, исходил из некоторых разумных оснований. Проще говоря, юнгу выбрали жертвой не случайно. В подобных ситуациях, как известно, попавшие в крушение, тянут жребий, чтобы несчастного определил случай. Это само по себе есть реверанс в сторону категорического императива, так как все получают равные возможности. В случае с юнгой, однако, жребий тянуть не пришлось. Как утверждают, он очень плохо переносил голод и почти всегда лежал без сознания. Кроме того, только его не ждали дома жена и дети. В результате упомянутого процесса Дадли и Стивенса, виновных в смерти Ричарда Паркера, осудили на полгода. Но так как ко времени вынесения приговора они уже отсидели этот срок, то оба по завершении суда оказались на свободе.
Здесь, как и в случае с эвтаназией, моральная дилемма возникает именно потому, что конфликтуют два принципа: биологический и социальный. Но главное, что в результате решением дилеммы становится не третий принцип, а один из двух перечисленных, но с учётом оставшегося принципа. Именно такое положение дел является предметом для исследования в рамках плюралистической модели, которая подразумевает наличие не одного, а двух или более исходных начал или принципов.
В такой модели не может быть и речи о формулировании сверхтеории, которая бы включала две исходные. Поэтому решение типовой проблемы производится как достраивание одной из теорий до другой, когда одна теория стремится воссоздать элементы другой теории из своего собственного материала. Так бросание жребия при крушении, чтобы определить, кто станет спасительной жертвой ради других, – не просто жест в сторону совести (ведь жребий может выпасть самому сильному или авторитетному члену экипажа), но полноценная попытка сконструировать модель справедливости там, где её, кажется, и быть не может.
Но как тогда в плюралистической модели решается «проблема вагонетки»? Прежде чем попробовать ответить, потратим, однако, немного времени и отдадим должное доказательству того, что перед нами – конфликт биологического здравого смысла и социального категорического императива.
Покажем сначала, что утилитаризм есть попытка распространить биологические принципы на общество. Основной принцип утилитаризма – в достижении «наибольшего счастья наибольшего числа индивидуумов» – предложил И.Бентам (человек, чья мумия с отдельно стоящей головой до сих пор «радует» и «вдохновляет» британских студентов в одном из университетов; по замыслу Бентама, она должна была стать символом утилитаризма и полной самоотдачи учёного на пользу общества). Принцип Бентама на первый взгляд не выглядит таким уж «кровожадным», хотя он, несомненно, таков. Например, зрелищные казни или бои гладиаторов вполне ему соответствуют. «Наибольшее счастья наибольшего числа индивидуумов» [175] не исключает жестокости в отношении меньшинства или отдельных людей.
Утилитаризм, как мы полагаем, представляет собой своего рода здравый смысл в этике, поскольку нацелен на удовлетворение потребностей большинства («здраво» пожертвовать одним ради спасения многих). Но что тогда такое здравый смысл? Несмотря на то что о нём говорил ещё Аристотель, который ввёл это понятие, «здравый смысл» приобрёл особое значение, когда аналитические философы постарались его переосмыслить, чтобы сделать из него оружие против казуистики, схоластики и прочей зауми, создававшей, казалось бы, совершенно пустые препятствия для развития науки. Например, в произведении «В защиту здравого смысла» Д. Мур пишет:
«Только что я предположил, что существует единственное (the) обычное или распространённое (popular) значение таких выражений, как “Земля существовала долгие годы в прошлом”. Боюсь, некоторые философы со мною не согласились бы. Они, видимо, полагают, что вопрос “Вы уверены, что Земля существовала долгие годы в прошлом?” не так прост, чтобы однозначно ответить “да”, “нет” или же “я не знаю”, и что он принадлежит к тем вопросам, на которые правильно отвечать примерно так: “Всё зависит от того, что вы имеете в виду под словами ‘Земля’, ‘существовала’ и ‘годы’: если вы подразумеваете то-то, то-то и то-то, то я отвечу утвердительно; если же вы имеете в виду то-то, то-то и то-то или что-то ещё, то я не уверен в положительном ответе, – во всяком случае, испытываю серьёзное сомнение”. По-моему, такая позиция ошибочна настолько глубоко, насколько это возможно. “Земля существовала долгие годы в прошлом” относится как раз к тем недвусмысленным выражениям, значение которых понятно всем нам» [176].
Вольно перефразируя Мура, можно сказать, что он фактически имеет в виду следующее: «Хватит валять дурака и задаваться вопросами, ответ на которые и так вполне очевиден. Земля существовала долгие годы в прошлом, и точка. В этом нет никаких сомнений».
Возможно, мы бы не стали кощунствовать и вольно обходиться с цитатой уважаемого философа, но мы задались целью показать, как подобное рассуждение близко, например, к такому: «Мы можем насильно выпытать у террориста признание, где заложена взрывчатка, и таким образом спасти тысячи горожан. Тут не в чем сомневаться. Это просто и понятно каждому».
Надо отметить, что мы пока никак этически не оцениваем подобные суждения и подходы. Всё, что мы делаем, – проводим параллель и обнаруживаем методологическое сходство в суждениях. Действительно, здравый смысл неумолим. Он вёл человечество от своего начала до наших дней, и без эксплуатации этого метода, мы, конечно, не выжили бы как вид. Близость этого ценностного подхода к биологии очевидна, и её подтверждает сам Мур, когда начинает рассуждение – перечисление того, что для него выглядит проще и очевиднее всего, с собственного тела.
Он пишет: «(1) Итак, начинаю с перечисления трюизмов, об истинности которых, на мой взгляд, я достоверно знаю. В настоящее время существует живое человеческое тело – моё тело. Оно родилось в известный момент в
