прошлом и с тех пор непрерывно существовало, претерпевая некоторые изменения; так, в момент рождения и в течение какого-то последующего времени оно было гораздо меньших размеров, нежели сейчас» [177].
Далее в продолжение рассуждения Мур приходит и к более абстрактным суждениям (2), которые есть суждения о других людях. Он пишет: «Иными словами, суждение (2) утверждает – и это кажется весьма очевидным трюизмом, – что каждый из нас (человеческих существ определённого выше класса) часто знал о себе самом, своём теле и конкретном моменте времени (когда он знал это) всё то, на знание чего я претендовал, занося на бумагу относящееся ко мне суждение (1)» [178].
По мнению Мура, главное основание для суждений здравого смысла – реальность мира, реальность вещей. То есть именно то, с чем дискутирует неблизкая ему традиция, идущая от Платона и развиваемая далее в христианской схоластике.
Мур пишет: «Некоторые суждения (1) [а следовательно, и суждения соответствующих классов (2)] не были бы истинными, если бы материальные предметы не существовали и не находились в пространственных отношениях друг к другу; иными словами, эти суждения в определённом смысле предполагают реальность материальных предметов и реальность пространства» [179].
Таким образом, Мур утверждает, что мы можем уверенно говорить о своей реальности и о прошлом Земли потому, что и мы, и Земля по сути реальны. С Муром соглашается другой теоретик концепции здравого смысла – Т.Рид, который тоже связывает его с реальностью. Он пишет: «Точная интерпретация природы – единственная здравая и общепринятая философия: чтобы мы ни добавляли от себя, всё будет недостоверно и некомпетентно» [180].
Несмотря на то что дальше Рид приходит к этической концепции, включающей общее равенство, это равенство он берёт вовсе не из своей концепции здравого смысла. Уже в начале рассуждений он допускает, однако, что, помимо здравого смысла, нужно что-то ещё, что он называет воспитанием. Он пишет: «Если бы не здравый смысл и принципы воспитания, вероятно, мы закончили бы абсолютным скептицизмом» [181].
Здесь мы не можем спорить, так как воспитание – это именно то, что закладывает в человека идею категорического императива и, как следствие, идею всеобщего социального равенства. Родитель (воспитатель) «навязывает» ребёнку, что он должен относиться к самому этому родителю уважительно. Так же, как к себе, или даже ещё лучше. И здесь мы переходим к природе другого принципа.
И. Кант настаивал: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла бы быть всеобщим законом» [182]. Но что это значит? Поступай так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой. Причём эта максима не распространяется на животных, а значит, по сути означает следующее. Коль скоро мы все (люди без психических патологий) в равной мере обладаем волей и способны себя контролировать, то нам следует вести себя так, будто мы не отдельные, а любые случайные члены нашего сообщества. И когда мы поступаем неким образом, то поступаем так же и по отношению к самим себе.
Но Кант, конечно, был далеко не первым, кто рассуждал о справедливости с позиций равенства. Интересно проследить, однако, как возникла идея равенства. И почему. Сегодня социальное равенство – один из основных принципов демократического общества. Речь идёт о равенстве людей перед законом, невзирая на различия: пол, социальное положение, достаток и т. д. Такое равенство формализовано, например, в Декларации независимости США и выражает идею британского философа Дж. Локка о неотчуждаемых правах. Джефферсон, как и Локк, указывает, что Творец создал людей равными и наделил их неотчуждаемыми правами.
Отметим, что даже по смыслу равенство и наличие неотчуждаемых прав – это не одно и то же, но равенство формализуется в демократическом обществе через формализацию неотчуждаемости прав, то есть в рамках этой смысловой конструкции. Мы говорим, что люди равны и не существует, например, рабства, но при этом имеем в виду, что человек не может отказаться по своей воле от свободы и продать себя в рабство. Результат оказывается одинаковым, однако нелишне знать, что здесь одно понятие заменяется другим. То есть равенство есть один из инструментов реализации демократии, а вовсе не сама демократия.
Всякая идея, особенно столь сильная, как идея равенства, не появляется, однако, на пустом месте. Речь не идёт о равенстве для отдельных сословий, как было в греческом полисе. Нас интересует равенство всех людей без исключения, то есть что-то объединяющее и мужчин, и женщин, и королей, и рабов, и богатых, и нищих, людей всех рас и вероисповеданий. Первой такой идеей, возможно, стала естественная концепция равенства всех перед смертью, так как любой человек смертен. Эта концепция могла существовать и в языческих верованиях, однако мы нашли её упоминание в первой мировой религии – иудаизме.
В Ветхом Завете или Танахе, написанном разными авторами предположительно в VI–IV веках до нашей эры, описывается речь несчастного Иова, который терпит за любовь к Богу многие мучения и поражён тяжёлыми болезнями. Находясь на грани отчаяния, он желает быть нерождённым на свет, чтобы не знать таких страданий. Он говорит:
Как недоноску, не жить бы мне,
как младенцам, что не зрели свет! [183]
Этими словами Иов желает смерти, а точнее, не-жизни для себя. Но затем он указывает:
…малый и великий там равны,
пред господином волен раб [184].
Иначе говоря, Иов возводит идею, что смерть всех уравнивает, к равенству смертных перед Богом. Весьма вероятно, Книга Иова – далеко не первое произведение, где формально отражена эта идея, но оно первое известное нам. Таким образом, можно утверждать, что иудаизм как философское учение, а затем и христианство, принявшее эти тексты, были одними из первых систем вообще, где люди начали упоминать идею всеобщего равенства.
В этой связи не удивительно, что есть исследования, которые приписывают иудаизму чуть ли не первое слово в теории демократии. Р.Л.Илиев в статье «Иудаизм и права человека» пишет:
«Современное понимание прав и свобод человека было сформулировано великими мыслителями XVII–XVIII вв. и нашло своё отражение в таких документах, как Декларация независимости Соединённых Штатов Америки 1776 года и Декларация прав человека и гражданина, принятая во Франции в 1789 году. <…> Однако возникает вопрос – является ли понятие “права и свободы” изобретением исключительно XVIII века? Упоминание о них можно найти и в более древних документах. Доктрина прав и свобод человека берёт своё начало отнюдь не с момента принятия деклараций XVIII века, не является результатом либерального и философского движения, получившего развитие в то
