неумеренного и презренного скрыто в его эгоизме, – они охотно согласятся с этим, они даже от себя прибавят что-нибудь к высказанным словам. Нет сомнения, что они поняли вас, но вместе с тем несомненно, что они будут продолжать жить так, как если бы ни одна из истин, только что сознанных ими, не коснулась их мозга. Между тем те же истины, одетые в те же слова, выслушанные другим, внезапно поверх мысли проникнут до глубины его сердца, потрясут все его существование, сместят все оси и рычаги, все радости и печали, и цели его деятельности. Он понял их глубже – вот и все, ибо мы не можем льстить себя уверенностью, что поняли истину, раньше, чем мы вынуждены согласовать с нею свою жизнь.
XX
Чтоб вернуться к центральной идее нашего рассуждения и чтобы ее резюмировать, признаем, что необходимо поддерживать равновесие между тем, что мы назвали здравым смыслом, и другими способностями и чувствами нашей жизни. В противоположность тому, как мы поступали в прежнее время, ныне мы склонны нарушать это равновесие в пользу здравого смысла. Нет сомнения, что здравый смысл вправе строже, чем когда-либо, контролировать все, что выходит за пределы его практических выводов и рассуждений, все, что привносится другими силами души. Но мешать действию этих сил он может, лишь приобретя уверенность, что они заблуждаются. Он обязан перед самим собой, из уважения к собственным законам, быть все более и более осмотрительным по отношению к этой уверенности. Итак, если он даже приобрел уверенность, что эти силы заблуждались, приписывая большинство своих переживаний внешней воле, божественному определенному завету, если он обязан исправить все побочные заблуждения, вытекающие из этого основного, и устранить, например, из нашего нравственного идеала массу бесплодных и опасных добродетелей, то все же он не должен отрицать, что эти самые переживания сохраняют свою силу, порожденные либо высшим инстинктом, жизнью рода, бесконечно более могущественной, нежели жизнь индивидуума, либо какой-нибудь другой непонятной нам причиной. Во всяком случае, он не вправе счесть их химерами, ибо в таком случае мы могли бы спросить себя относительно этого верховного судьи, со всех сторон осаждаемого, оспариваемого гением природы и непостижимыми законами вселенной, – не является ли он сам еще более химерическим, нежели те химеры, которые он стремится уничтожить?
XXI
Во всем, что касается нашей нравственной жизни, нам остается лишь делать выбор между нашими химерами. С этим должен согласиться даже здравый смысл, другими словами – дух научного исследования. Итак, выбирая между химерами, отдадим предпочтение высшим перед низшими. Первые прежде всего помогли нам достигнуть той точки развития, где мы теперь находимся. И, озираясь на точку отправления, на ужасающую пещеру доисторического человека, мы не можем отказать им в некоторой признательности. Вторые же химеры, обитающие в низших областях, т. е. в областях здравого смысла, до сих пор проявляли свою силу лишь в сопровождении первых и опираясь на них. Они еще не двигались без чужой поддержки. Они делают лишь свои первые шаги среди темноты. Они, если верить им, ведут нас к правильному, несомненному, размеренному, точно взвешенному благополучию, к завоеванию материи. Поверим им, – этот род счастья им по силам, но да не претендуют они, что для достижения этого счастья нам необходимо выкинуть за борт, как опасный груз, все, что до сих пор создавало героическую, горделивую, неустанную, отважную энергию нашего сознания. Оставьте нам, как роскошь, несколько ненужных добродетелей, предоставьте несколько простора нашим братским чувствам. Весьма возможно, что эти добродетели и чувства, не строго необходимые сегодня, сделаются корнями всего того, что распустится пышным цветом, когда человек пройдет самый тяжелый этап на пути борьбы за существование. Нам не мешает иметь в резерве несколько свежих добродетелей, чтобы заместить ими те, которые мы бросаем, как ненужные, ибо наша совесть нуждается в упражнениях и в питании. Мы уже освободились от многих запретов, хотя и вредных, но поддерживавших по крайней мере деятельность нашей внутренней жизни. Мы уже более не целомудренны с тех пор, как признали, что жизнь плоти, подвергавшаяся проклятию в течение двадцати веков, естественна и закона. Мы более не отправляемся в поиски подвигов отречения, умерщвления плоти. Мы уже более не кроткие сердцем и не нищие духом. Все это вполне понятно, так как эти добродетели были связаны с религией, которая от нас отходит. Но было бы нехорошо, если бы место, которое они занимали, осталось пустым. Наш идеал не стремится больше создавать аскетов, дев, мучеников, но, приняв иное направление, духовная сила, воодушевлявшая их, должна оставаться неприкосновенной и до сих пор необходима человеку, желающему идти дальше простой справедливости. За гранью этой простой справедливости начинается мораль тех, кто верит в будущее. К этой области нашей совести, быть может, сказочной, но ничуть не призрачной, мы должны приспособить себя, чтобы там пребывать. Благоразумно убедить себя, что, поступая таким образом, мы не вдаемся в самообман.
XXII
Решимость людей не имеет пределов. Они готовы отречься от всех прав, которые казались им исключительными, отказаться от всех мечтаний и надежд на счастье, подобно тому как многие из них отказались уже, не впадая в отчаяние, от надежд на загробную жизнь. Они заранее согласны созерцать чередование поколений без цели, без призвания, без горизонтов, без будущего, если такова непреклонная воля жизни. В этом согласии души на принятие жизни, какова она есть, в последний раз скажутся сила и гордость нашей совести. Но прежде чем прийти к такому концу и столь печально отречься от своих надежд, мы вправе требовать доказательств, а до сих пор все такие доказательства обращаются против тех, кто их приводит. Во всяком случае, ничто еще не решено. Мы все еще находимся в ожидании. Странно ошибаются все те, кто уверяет, что прежний нравственный идеал должен исчезнуть, потому что религия исчезает. Не религии создали этот идеал, скорее, наоборот, он сам дал начало религии. Пусть религии измельчали или иссякли, но не исчезли их родники, которые ищут другого направления.
Подводя все итоги сказанному, нужно сознаться, что за исключением некоторых призрачных и чужеядных, выдуманных или занесенных извне добродетелей, которые люди обыкновенно покидают на поворотном пункте почти всех культов, нам до сих пор еще нечего менять в нашем старом арийском идеале справедливости, совести, мужества, доброты и чести. Нам остается лишь приближаться к нему и осуществлять его в действительности. Прежде чем мы опередим этот идеал, нам предстоит еще совершить под солнцем длинный и благородный путь.
Среди умственных забот нам подобает уделять иногда время способностям нашего тела
