Приведем два примера, имеющих отношение к сегодняшней жизни.
Мы постоянно читаем о попытках на разных уровнях — регионов и федеральном — законодательно запретить ненормативную лексику. Характерно, что цунами, извержения вулкана, холодные зимы никто не запрещает. Но ненормативную лексику, которая существует ровно столько же, сколько существует наша культура, и переживет всех борцов за чистоту языка, ревнители должного периодически пытаются отменить.
В нашей стране не существует законодательства о проституции. Сфера человеческих отношений и отрасль экономики, в которую вовлечены десятки тысяч людей, с годовым доходом в миллиарды долларов, не регулируется законом. Последствия этого положения достаточно очевидны — коррупция, разложение госаппарата, утрата доходов казны, отсутствие медицинского контроля и т. д. Зато правовая модель нашего общества блистает моральной чистотой и не фиксирует существования такой печальной реальности как проституция.
Эсхатологический комплекс. Эсхатологический комплекс — целостная система представлений и способ переживания бытия. Суть его состоит в убеждении, что мы живем при последних днях творения. Мир окончательно уклонился от должного, погряз в грехах и наступают последние дни. Грядет ужасная, последняя битва Добра и Зла, Света и Тьмы, которая завершится победой света и пресуществлением мира. Мир преобразится неким непостижимым для человеческого разума образом и настанет Vita nova. Семантика, в которой выражаются эсхатологические идеи, задается эпохой. Одно из этих имен — коммунизм.
Историки знают, что эсхатологические настроения активизируются в конце средневековья, в эпоху резкого дробления синкрезиса, когда распадаются традиционные структуры, массово формируется автономная личность. Это время смут, погромов, крестьянских войн и революций.
Отличительная особенность эсхатологического человека, состоит в том, что в своей душе он похоронил то общество, в котором живет. Окружающий его мир обречен окончательно и бесповоротно. Он погибнет с минуты на минуту. Бессмысленно совершенствовать мир, который погряз в грехе. Его невозможно улучшать. Нет смысла создавать что-то, накапливать, улучшать. Наоборот, надо подумать о душе, освободиться от всего, что налипло за время жизни, воспарить к престолу Высшего судьи. Иными словами, эсхатологический человек не просто балласт, но носитель активной деструктивной интенции, разрушающей социальность и культуру.
Манихейская интенция. Понятие манихейства восходит к имени иранского религиозного реформатора Мани. В манихейском сознании мир предстает как арена вечной борьбы двух космических сил — Света и Тьмы, Добра и Зла, духа и материи. Однажды, в эсхатологической перспективе, эта борьба завершится победой Света, и духи Зла будут сброшены в бездну. Но покуда идет вечная борьба.
Традиционное сознание совершает с манихейской картиной мира всего одну процедуру — оно сшивает эту концепцию с местоимениями «мы» и «они». По некоторому, логически мало постижимому обстоятельству, мы всегда оказываемся на стороне света. «Мы» — всегда свет, а «они» — всегда тьма.
Манихейская парадигма — определенная матрица сознания. Она усваивается вместе с культурой и предсуществует в сознании человека. Человек, живущий в манихейской системе представлений, склонен любое взаимодействие с «они» представить в форме конфликта и перевести в конфликт. Если он и дружит с кем-то, то дружит против некоторого третьего. А уж любой конфликт, от перепалки с соседями на коммунальной кухне, до отношений с идейными противниками, инородцами, иноверцами, “классовыми врагами”, межгосударственные отношения переживает как вечную борьбу Света и Тьмы. Любой конфликт манихей стремится предельно обострить. Жизнь для него — борьба до поражения противника. Диалог — способ выиграть время для нанесения смертельного удара. Любые компромиссы всегда нетерпимы и постыдны.
Манихейство — доктрина не христианская, и вообще не монотеистическая. Она, казалось бы, не вписывается в систему православия. Но, в силу определенных обстоятельств, манихейская интенция глубоко укоренена в российской культуре. Манихей надежно атрибутируется по типу отношения к противнику. Существует два полярных типа отношения к противнику: рыцарское и манихейское. Рыцарское исходит из того, что противник, в известном смысле равен мне, а наша борьба происходит в соответствии с некоторой непреложной этикой военной борьбы. Рыцарь видит в противнике человека и воина. За ним признается своя правда и свое достоинство. Рыцарь осознает, что существуют непреложные обстоятельства, судьба, которая разводит людей по разные стороны баррикад. Однако и в смертельной схватке рыцарь стремится отнять у врага жизнь, а не достоинство. Рыцарь оценивает и себя и противника с точки зрения ценностей воинской доблести и этики борьбы, воздавая славу врагу, если он ее заслужил.
Противник манихея в любом случае — исчадие ада. Враг с большой буквы — целостная матрица, в которой по обстоятельствам только меняют имя очередного врага. Отношение к врагу как к человеку в принципе табуировано. Здесь можно вспомнить общественные страсти вокруг проблемы военных кладбищ для немецких, итальянских, румынских солдат, павших на просторах нашего отечества в прошлой войне. Характерно, что эталонные манихеи часто превращаются в знаковые фигуры. Таковы — Че Гевара, Шамиль Басаев или Бен Ладен. Образ манихея, представленный в знаково-символической форме не нуждается в каких-либо пояснениях или интерпретациях. Для носителя отечественной культуры эталонный манихей понятен и самоочевиден.
Мироотречная или гностическая установка. Мироотречное сознание стоит на том, что мир в принципе лежит во зле. Здесь существенно то, что речь не идет о несовершенстве мира. Мир неприемлем по своей природе, а значит, всякие попытки исправить, усовершенствовать мир ни к чему кроме краха этих усилий и гибели души человека не приведут.
Гностицизм и откровенная мироотречность лежат за рамками христианства. Христианская церковь первых веков боролась с гностиками не на жизнь, а на смерть. Однако, доктринальная победа над гнозисом (как впрочем и над манихейством) не означала полного отторжения гностических идей и настроений. Они были ассимилированы победителем. Протестантизм максимально свободен от мироотречных импульсов, католицизм пронизан ими частично. Что же касается православия (и особенно православия российского), то здесь мироотречных установка представлена наиболее сильно. Сама идея монастыря, статус монаха в русской культуре, идеал нестяжания и многое другое свидетельствует о том, насколько глубоко укоренена в наших традициях мироотречная установка.
Вспомним о шестидесятниках XX века. До конца 90-х годов жила знаковая для данного слоя общества антитеза: хороший Ленин — плохой Сталин. Сегодня уже не все помнят, в чем суть этого противопоставления. Дело в следующем: идея (коммунистическая) сама по себе прекрасна. Но когда эта идея облекается в плоть, в буквальном смысле овеществляется, сталкивается со «сволочной действительностью», она с неизбежностью проходит цикл перерождения, самоотрицания, превращается в страшную самопародию. Отсюда преклонение перед идеалистами первого призыва, которым посчастливилось быстро умереть, не дожив до перерождения великих идеалов.
Мироотречник отказывается идти во власть, бежит от любого крупного дела. Его жизненный ориентир — недеяние. Носители гностического мироощущения в принципе не компонуются в динамичное общество. Они несут глубинную ассоциальность и генерируют настроения безнадежности. Все равно ничего не получится, ибо мир лежит во зле.
“Раскол культурного сознания”. Концепцию раскола культурного сознания предложил А. Ахиезер. Это достаточно сложное явление. Речь идет о том, что в культуре живут и постоянно актуализуются две исключающие друг друга программы воспроизводства социокультурного целого. Если говорить кратко, суть в следующем — по любому значимому поводу в нашем обществе возникает два абсолютно полярных мнения, выраженных в разных языках. Эти позиции характеризуют отличные друг от друга понятийные системы, разные ценности и способы аргументирования. Между носителями данных позиций не может быть диалога. Как утверждает Ахиезер, в России вместо диалога реализуется совокупность монологов. Ко всему прочему, носители противостоящих позиций чаще всего испытывают друг к другу комплекс чисто манихейских переживаний. В такой ситуации диалог невозможен. Доминирующим оказывается стремление подавить, а если представляется возможность — уничтожить носителей противостоящей точки зрения.
Сакральный статус власти. Российский образ Власти восходит к родовой иерархии. В космосе родового человека социальные, политические и религиозно-магические аспекты иерархии синкретически объединялись в одном целом. Эту же идею можно выразить в следующем суждении — власть на Руси переживается тотемистически. Она соответствует идее архаического тотема, в котором или посредством которого бытийствуют и объединяются в родовое целое люди данного тотема. В некотором смысле переживаемая подобным образом Власть представляет собой земное воплощение языческого Бога. По своим истокам и по природе она потустороння. Власть — носитель истины, владелица всего сущего, источник инноваций, источник законов стоящий над законом. Она всемогуща, неисследимым, магическим образом связана с подданными, временами требует человеческих жертвоприношений, субъект, порождающий «стокгольмский синдром» и т. д. Власть сверхценна и субъектна по преимуществу.
