…16 июля 1969 года, четверть века спустя. Со стартовой площадки космодрома на мысе Канаверал в штате Флорида медленно поднимается гигантская ракета «Сатурн-5», своим «ростом» заметно обогнавшая символ Америки — знаменитую статую Свободы. Белый узкий цилиндр длиной 110 метров и массой 2 790 тонн сначала неохотно, а потом все быстрее уходит навстречу палящему солнцу. Пять двигателей первой ступени, толкающие огромную машину от Земли с силой в 3 375 тонн, пожирают каждую секунду почти 15 тонн кислородно-керосинового коктейля, а турбонасосные агрегаты, подающие эту смесь в камеры сгорания, развивают мощность 30 дизельных локомотивов. В некоторых домах, расположенных в радиусе десяти километров от стартового комплекса, вылетели стекла, а отдаленные отзвуки непереносимого рева долетели до Нью-Йорка, находящегося от мыса Канаверал более чем в 1 500 километрах. Проходит еще четыре дня, и с поверхности Луны на антенны центра управления полетом в Хьюстоне придет фраза, которую в режиме реального времени транслируют все ведущие телекомпании мира: «Орел» (название посадочного модуля «Аполлона-11») приземлился», а еще через шесть с лишним часов: «Один небольшой шаг для человека, но громадный скачок для всего человечества». Слова эти скажет Нил Армстронг — первый представитель земной цивилизации, ступивший на другую планету.
При всей несхожести данных событий — бомбардировке Лондона и высадке на Луне — было то, что их объединяло (а точнее — тот, кто их объединял). Основным техническим творцом достижения, которое, как когда-то запуск спутника и полет Гагарина, всколыхнуло всю мировую цивилизацию, был главный создатель «Фау-2» и «Сатурна-5», немецкий конструктор, эмигрировавший после окончания Второй мировой войны в США, Вернер фон Браун.
«…Вернер, если так будет продолжаться и дальше, нам придется либо вставить в окна фанеру, либо поселить в доме стекольщика», — барон Магнус фон Браун укоризненно смотрит на среднего сына. В оконном проеме их семейного особняка торчат блестящие осколки — результат поломки «системы управления» обычной фейерверочной петарды, из которой десятилетний сын пытался сделать некое подобие ракеты. Впоследствии барон фон Браун весело вспоминал: «Главное, что мне запомнилось о его детстве, — это абсолютная бесплодность всех моих попыток воздействовать на него родительским авторитетом. Наставления, отцовская строгость, дипломатичность — все было впустую. Любая попытка усовестить или убедить в неприемлемости такого поведения была для него не более чем каплей воды, или нет, даже ртути, не оставляющей после себя никакого следа. Вскоре я сдался и стал просто смотреть, как он растет. Как же я теперь рад, что так поступил — это было лучшее, что я сделал в своей жизни».
Фон Брауны могли проследить свою генеалогию начиная с 1285 года. В их роду имелись рыцари, землевладельцы, губернаторы, юристы, дипломаты, генералы и даже ректоры духовных семинарий. Но вот кем не могли похвастаться благородные фон Брауны, так это — инженерами и учеными. До Вернера среди них не было ни одного представителя точных дисциплин. Откуда же взялись подобные способности у будущего основоположника практического ракетостроения? «Он унаследовал их от матери, — уверенно заявлял его отец. — Она была исключительным сосредоточием различных талантов. Я вообще считаю, что у моих детей была лучшая мать, какую они только могли пожелать».
Что правда, то правда. Биографы фон Брауна считают, что отношения Вернера с его матерью были отмечены редко встречающейся печатью человеческой близости, искренности и тепла. Он мог бы сказать о ней те же слова, какие в свое время его отец произнес о своей матери: «Моя мама со своей идущей из самой глубины сердца неиссякаемой любовью к людям и животным, с неподдельным интересом практически ко всему на свете, была для нас, ее детей, просто центром Вселенной».
Баронесса Эмми фон Браун, урожденная Квисторп, была настоящей «гранд леди» с аристократичными манерами и не менее аристократическими предками. Знала шесть европейских языков и установила в семье традицию — каждый день разговаривать друг с другом на одном из них. Была вхожа в высшее общество, но при этом с одинаковой простотой, мягкостью и человечностью общалась как с графами и баронами, так и с садовниками и кучерами. Именно она купила Вернеру на тринадцатилетие телескоп, через который он, собственно, и увидел цель, к которой потом стремился всю жизнь.
Подарив сыну астрономический прибор, Эмми не только открыла ему двери в науку. Она же научила его играть на пианино — искусство, которым Вернер овладел в таком совершенстве, что уже в 15 лет написал несколько пьес. Впоследствии к фортепьяно добавилась еще и виолончель. С музыкой он не расставался никогда. Друзья и коллеги вспоминали, как фон Браун, будучи уже известным конструктором, иногда отбрасывал в сторону карандаш и садился за пианино, если таковое оказывалось поблизости. Его любимым композитором был Бах. Играл он, как правило, без нот, но при этом никогда не ошибался.
Когда Вернеру было десять лет, на вопрос Эмми, чем бы тот хотел заниматься, когда вырастет, он с той же интонацией, с какой дети его возраста обычно отвечают: «пожарником», «моряком» или «летчиком», ответил: «Хочу помочь колесу прогресса крутиться еще быстрее». Однако перспектива того, что он «выкатится» из школы раньше, чем доберется до этого «колеса», была вполне реальна: почти все время он мастерил какие-то машины и механизмы, а «успехи» по математике и физике — хуже некуда. Поэтому, когда в 1925 г. Вернеру исполняется 13 лет, родители приняли решение перевести сына в школу-интернат в Эттерсбурге, где тот будет почти под постоянным наблюдением педагогов и воспитателей. Из любимых вещей разрешено взять только телескоп — никаких ракет и «ракетомобилей».
Не дали захватить их с собой? Ну и что! Есть же книги, где написано, как построить еще большие и лучшие машины. Вот, например, одна из них: «Ракеты в межпланетном пространстве», написанная двадцатисемилетним теоретиком космических полетов Германом Обертом. Хорошо, что она попалась Вернеру на глаза. Теперь, после внимательного прочтения, Вернер точно знает, что нужно сделать в ближайшем будущем. Первое — основательно изучить математику, второе — стать пионером освоения космоса.
Первая цель блестяще достигнута: уже через пару лет директор школы попросил Вернера заменить заболевшего учителя математики и вместо него провести занятие по этому предмету со своими одноклассниками. Что касается второй, тут фон Браун в лучшем случае стал «одним из». Титула «пионер космонавтики» его лишил советский конструктор Сергей Павлович Королев, запустивший в 1957 г. в космос первый искусственный спутник Земли (ИСЗ).
Но до того момента еще 30 лет. А пока, 15 февраля 1927 года, в «Журнале для германской молодежи» Вернер публикует свою первую статью под названием «Путешествие на Луну: астрономические и технические аспекты». В том же году он, пятнадцатилетний юнец, отправляет самому Оберту письмо, в котором, в частности, есть такие строки: «Я знаю, Вы верите в будущее ракет. Я тоже. Оттого и беру на себя смелость послать Вам небольшую работу по ракетостроению, которую недавно написал». Оберт, с его поразительным чутьем на таланты, ответил парнишке: «Не останавливайтесь, молодой человек! Если Вы продолжите в том же духе, то наверняка станете способным инженером!».
Встреча двух ракетчиков произошла в 1930 году, когда Вернер стал студентом Берлинского технического университета. Летом того же года он уже помог Оберту и двум его соратникам в строительстве неподалеку от Берлина базы для ракетных экспериментов. Их совместная работа и дружба длилась почти 50 лет, до смерти будущего отца «Фау» и «Сатурна» (родившись на 18 лет раньше фон Брауна, Оберт пережил его на 12 лет). Там, в стенах одного из лучших инженерных учебных заведений страны Вернер понимает: чтобы построить ракету — концентрированное воплощение самых передовых знаний в области механики, нужно очень хорошо разбираться в технике вообще. И он проходит практику на локомотивном заводе Борзига в Берлине. Но ракета интересна ему не сама по себе, а лишь как средство, которое доставит человека к иным мирам.
Как представитель человечества перенесет стартовые и посадочные перегрузки? И вот уже крутится сделанная из велосипедного колеса центрифуга, на которой совершают «полет» белые мыши. Правда, эти эксперименты в области «космической медицины» довольно скоро прекратила квартирная хозяйка Вернера. Ей не понравилось, что стены комнаты ее квартиранта, где проходили опыты, забрызганы мышиной кровью. Впрочем, подобный запрет, как позднее вспоминал фон Браун, не очень-то его расстроил. Испытания, которым он подвергал несчастных созданий, не доставляли ему никакой радости, да и не очень-то он верил в то, что данные, полученные в результате подобных экспериментов, помогут людям быстрее освоить космос.
