– Характер такой.
– А долго собаки провисят? – по-прежнему прильнув к ней, спросила Юля. – Я хочу с ними подружиться. Иначе у меня останется скрытый психологический комплекс, который неизбежно отразится на характере и сексуальных предпочтениях.
Семен фыркнул. Своей репликой, интересно лишь, насколько непосредственной, а насколько расчетливой, Юля погасила конфликт.
– К вечеру оживут. Хозяйка, в дом позовешь?
Оставив псов висеть-стоять вокруг машины, мы двинулись к дому.
– Тигренок, а у тебя здорово! – сказала Юля. Она уже напрочь игнорировала нас, приклеившись к девушке. Похоже, волшебница была ее кумиром, которой прощалось все, даже чересчур бдительные псы.
Интересно, вот почему фетишем всегда становятся недоступные способности?
Юля – великолепная волшебница-аналитик, способная раскручивать нити реальностей, находить скрытые магические причины, казалось бы, обыденных событий. Она умница, ее в отделе обожают, и не только как маленькую девочку, но и как боевого товарища, ценную, порой незаменимую сотрудницу. Но кумир ее – Тигренок, волшебница-оборотень, боевой маг. Нет бы ей подражать доброй старушке Полине Васильевне, подрабатывающей в аналитическом на половину ставки, или влюбиться в начальника отдела, импозантного пожилого ловеласа Эдика.
Нет, кумиром стала Тигренок.
Я начал что-то насвистывать, идя в хвосте процессии. Поймал взгляд Светланы, легонько качнул головой. Все нормально. Впереди целые сутки ничегонеделания. Никаких Темных и Светлых, никаких интриг, никакого противостояния. Купаться в озере, загорать, есть шашлыки, запивая их красным вином. Вечером – в баню. В таком особняке баня должна быть неплохой. Потом с Семеном взять бутылку-другую водки, банку соленых грибов, забраться куда-нибудь подальше от остальной толпы и напиться до умопомрачения, глядя на звезды и ведя философские разговоры на возвышенные темы.
Здорово.
Хочу побыть человеком. Хотя бы сутки.
Семен остановился и кивнул мне:
– Возьмем две бутылки. Или три. Еще кто-нибудь подойдет.
Удивляться не стоило, возмущаться – тем более. Мои мысли он не читал, просто его жизненный опыт был куда больше.
– Договорились, – кивнул я. Светлана вновь подозрительно покосилась на меня, но промолчала.
– Тебе проще, – добавил Семен. – Мне очень редко удается стать человеком.
– А это надо? – спросила Тигренок, уже останавливаясь у двери.
Семен пожал плечами:
– Нет, конечно. Но хочется.
И мы вошли в особняк.
Двадцать гостей, пожалуй, было многовато даже для этого дома. Будь мы людьми – другое дело. А так от нас слишком много шума. Попробуйте собрать вместе два десятка детей, перед этим несколько месяцев прилежно учившихся, дайте им в руки полный ассортимент магазина игрушек, разрешите делать все что угодно и понаблюдайте за результатом.
Пожалуй, лишь мы со Светой оставались чуть в стороне от этих шумных забав. Прихватили с фуршетного столика по бокалу вина и уселись на кожаном диванчике в углу гостиной.
Семен с Ильей все-таки схлестнулись в магическом поединке. Очень культурном, мирном и для окружающих поначалу приятном. Видимо, в машине Семен задел самолюбие друга: теперь они по очереди меняли в гостиной климат. Мы уже ощутили и зиму в подмосковном лесу, и осенний туман, и лето в Испании. На дожди и ливни Тигренок решительно наложила запрет, но вызывать буйство стихии маги и не собирались. Они, видимо, ввели какие-то внутренние ограничения на изменение климата и соревновались не столько в редкости запечатленного природного мига, сколько в его адекватности минуте.
Гарик, Фарид и Данила играли в карты. В самые обычные, без затей, вот только воздух над столом искрился от магии. Они использовали все доступные способы магического шулерства и защиты от него. Тут уже было не важно, какие карты выпали на руки и что в прикупе.
У открытых дверей стоял Игнат, окруженный девчонками из научного отдела, к которым прибились и наши горе-программистки. Очевидно, наш сексофил ухитрился потерпеть поражение на любовном фронте и теперь зализывал раны в узком кругу.
– Антон, – вполголоса спросила Света, – как ты полагаешь, все это – по-настоящему?
– Что именно?
– Веселье. Ты же помнишь, что сказал Семен?
Я пожал плечами:
– Когда нам будет по сто лет, вернемся к этому вопросу? Мне – хорошо. Просто хорошо. Что никуда не надо бежать, ничего не надо рассчитывать, что Дозоры высунули языки и прилегли в тенечек.
– Мне тоже хорошо, – согласилась Светлана. – Но ведь нас здесь только четверо таких, молодых или почти молодых. Юля, Тигренок, ты, я. Что с нами будет – через сто лет? Через триста?
– Увидим.
– Антон, ты пойми. – Света легонько коснулась моей руки. – Я очень горжусь тем, что вошла в Дозор. Я счастлива, что моя мама снова здорова. Я живу теперь лучше, тут даже спорить смешно. Я даже могу понять, почему шеф подверг тебя тому испытанию…
– Не надо, Света. – Я взял ее за руку. – Даже я его понял, а мне пришлось тяжелее. Не надо об этом.
– Да я и не собираюсь. – Света глотнула вина, отставила пустой бокал. – Антон, я вот о чем – я не вижу радости.
– Где? – Наверное, иногда я бываю потрясающим тугодумом.
– Здесь. В Ночном Дозоре. В нашей дружной компании. Ведь каждый день у нас – это какая-то битва. То большая, то маленькая. Со спятившим оборотнем, с Темным магом, со всеми силами Тьмы разом. Напряжение сил, выпяченные подбородки, выпученные глаза, готовность прыгнуть грудью на амбразуру или голой жопой на ежа.
Я фыркнул от смеха.
– Света, но что же здесь плохого? Да, мы солдаты. Все до единого, от Юли до Гесера. На войне не очень-то весело, конечно. Но если мы отступим…
– Что тогда? – вопросом ответила Света. – Придет Апокалипсис? Тысячи лет силы Добра и Зла воевали. Рвали друг другу глотки, стравливали человеческие армии, все – ради высших целей. Но скажи, Антон, разве люди за это время не стали лучше?
– Стали.
– А со времен, когда началась работа Дозоров? Антон, милый, ты мне столько всего говорил, да и не ты один. Что главный бой ведется за души людей, что мы предотвращаем массовые побоища. Ну предотвращаем. Люди сами убивают друг друга. Куда больше, чем двести лет назад.
– Ты хочешь сказать, что наша работа – во вред?
– Нет. – Света устало покачала головой. – Не хочу. Нет у меня такого самомнения. Я одно хочу сказать, может быть, мы и впрямь – Свет. Вот только… Знаешь, в городе появились в продаже фальшивые елочные игрушки. С виду они как настоящие, но радости от них никакой.
Короткий анекдот она произнесла совершенно серьезно и не меняя тона. Заглянула мне в глаза.
– Понимаешь?
– Понимаю.
– Да, наверное. Темные стали приносить меньше Зла, – сказала Светлана. – Эти наши взаимные уступки, доброе дело за злое дело, лицензии на убийство и исцеление можно оправдать, верю. Темные приносят меньше Зла, чем раньше, мы не несем Зла по определению. А люди?
– При чем здесь люди?
– Да все при том же! Мы их защищаем. Самозабвенно и неустанно. Вот только почему им не становится лучше? Они ведь сами делают работу Тьмы. Почему? Может быть, мы что-то утратили, Антон? Ту веру, с которой Светлые маги посылали на смерть армии, но и сами шли в первых рядах? Умение не только защищать, но и радовать? Чего стоят крепкие стены, если это стены тюрьмы? Люди забыли о настоящей магии, люди не верят в Тьму, но ведь они не верят и в Свет! Антон, мы солдаты. Да! Но армию любят, лишь если идет война.
– Она идет.
– Кто об этом знает?
– Мы не совсем солдаты, наверное, – сказал я. Отступать со своей же насиженной позиции всегда неприятно, но выхода не было. – Скорее гусары. Трам-пам-пам…
– Гусары умели улыбаться. А мы – почти уже нет.
– Тогда скажи, что надо делать. – Я вдруг понял, что обещавший стать прекрасным день стремительно катится под откос, в темный и вонючий овраг, заваленный старым мусором. – Скажи! Ты Великая Волшебница, или скоро ею станешь. Генерал нашей войны. А я простой лейтенант. Отдай мне приказ, и пусть он будет верен. Скажи, что делать?
Я только теперь заметил, что в гостиной наступила тишина, что слушают лишь нас. Но было уже все равно.
– Скажешь – выйти на улицу, убивать Темных? Я пойду. Я плохо умею это делать, но я буду очень, очень стараться! Скажешь – улыбаться и дарить людям Добро? Я пойду. Только кто ответит за Зло, которому я открою дорогу? Добро и Зло, Свет и Тьма, да, мы твердим эти слова, стирая их смысл, вывешиваем, как флаги, и оставляем гнить на ветру и дожде. Тогда дай нам новое слово! Дай нам новые флаги! Скажи – куда идти и что делать!
У нее задрожали губы. Я осекся, но было уже поздно.
Светлана плакала, закрыв лицо руками.
Да что же я делаю?
Или и впрямь – мы разучились улыбаться даже друг другу?
Пусть я сто раз прав, но…
Что стоит моя правда, если я готов защищать весь мир, но не тех, кто рядом? Смиряю ненависть, но не дозволяю любовь?
