В связи с приведенными цитатами необходимо, на мой взгляд, заметить следующее. Во-первых, любая правовая отрасль, как и вся их совокупность в государстве, характеризуется признаком системности. И одна отдельно взятая норма, в том числе, а может, и прежде всего уголовно-правовая, не может быть понята из самой себя, без учета названного признака, т. е. тех норм, которые составляют правовую отрасль вместе с ней. Поэтому в принципе произвольно истолкованы могут быть любые нормы, как не содержащие правила поведения людей, так и содержащие их, если их искусственно вычленить из общей материи. Соответственно нормы-принципы и нормы-определения, которые существуют в уголовном праве, должны толковаться не в отрыве от остальных уголовно-правовых норм, а памятуя о существовании таковых и применительно к ним. Во-вторых, отдельные нормы (опущу здесь термин «законодательные» по понятным причинам) просто не могут не быть декларативными; и это не только не беда или проблема указанных норм, а правовое достижение и неизбежность в любом правовом (не будем забывать и об этом) государстве. Сформулировать правило поведения (другую разновидность нормы) без подобных определений и принципов – непротиворечиво и беспробельно – невозможно. И здесь мне совершенно непонятно, зачем эти «законодательные положения», как пишет Т. В. Кленова, надо противопоставлять другим нормам; необходимо просто признать, что они – другие. Более того, я совсем не вижу, чтобы существование норм-принципов или норм-определений противоречило каким-то образом и волевому поведению людей как единственному объекту уголовно-правового регулирования[132]; нужно только рассматривать их как не единственное средство (звено) в механизме уголовно-правового регулирования, не подменять фактически последнее нормой. При таком очевидном, простом и логичном подходе[133] не будет необходимости ломать голову над тем, как, собственно, определить указанные принципы и дефиниции и создавать такие конструкции, какие получились у Т. В. Кленовой: «Так, правовые предписания о принципах и задачах уголовного закона или правилах действия во времени и пространстве устанавливают условия применения всех уголовно-правовых норм, будучи включенными в содержание их гипотез, а определения в Общей части УК РФ уголовного наказания, системы уголовных наказаний, их видовых характеристик, соответственно, дополняют содержание санкций уголовно-правовых норм»[134].
Внутреннее строение уголовно-правовой нормы[135]
Уголовно-правовая норма в ее классическом варианте состоит из гипотезы, диспозиции и санкции[136]; при этом в гипотезе формулируются условия действия нормы, в диспозиции – правило поведения, в санкции – меры ответственности за неисполнение нормы, нарушение правила поведения. Такое строение уголовно-правовой нормы характерно для большинства (но не всех) норм Особенной части уголовного права. Нормы же Общей и Особенной частей уголовного права, на что справедливо указывает В. П. Малков, существенно различаются по структуре[137].
Кроме того, говорят еще о логической правовой норме, «мысленно воссоздаваемой из целого ряда нормативных предписаний различных источников и не сводимой к единственной статье закона»[138]. По мнению Л. В. Иногамовой-Хегай, любая уголовно-правовая норма о преступлении является только логической[139].
Однако многие ученые давно признали (что оспаривают другие[140]) существование в уголовном праве и других по строению норм – двухзвенных[141], состоящих из гипотезы и диспозиции, или гипотезы и санкции, и даже – однозвенных, – норм-принципов, норм-дефиниций[142], норм-предписаний[143], в которых не формулируется специальное правило поведения, а провозглашается принцип уголовного права или легальное понятие чего-либо, имеющее основополагающее значение для правоприменения.
Справедливости ради следует отметить и имеющиеся в праве позиции, отличающиеся от всех ранее приведенных. Согласно одной из них, норма Общей части состоит из одной гипотезы[144]. К распространенным (и верным, по-моему) она не относится.
Автор другой точки зрения Г. О. Петрова полагает, что в уголовно-правовой норме четыре элемента: 1) гипотеза, включающая фактическую конструкцию; 2) субъекты уголовно-правового отношения; 3) диспозиция – соответствующие права и обязанности субъектов уголовно-правового отношения; 4) санкция[145]. На мой взгляд, смешение в структуре уголовно-правовой нормы самой нормы и отношений, которые она регулирует или призвана регулировать, – неверно; между ними, безусловно, существует тесная взаимосвязь, не превращающая их тем не менее в единое целое.
Достаточно часто, однако, в науке говорят о том, что нормы, состоящие не из совокупности трех элементов – гипотезы, диспозиции и санкции – и не содержащие в себе отдельное правило поведения, не являются собственно нормами уголовного права; их следует признавать правовыми предписаниями[146]. Так, В. П. Коняхин понимает под правовым предписанием Общей части уголовного права «закрепленный в рамках отдельного тезиса, пункта части статьи или части статьи Общей части уголовного закона структурный элемент (субэлемент) уголовно-правовой нормы или связанный с ним структурный элемент (субэлемент) нормы другой отрасли права, который содержит описание наиболее общих признаков преступности и наказуемости общественно опасных деяний либо способа применения (идентификации) данных признаков уполномоченными государственными органами и их должностными лицами»[147]. Представляется, что эта точка зрения, хотя и довольно широко разделяется учеными, по меньшей мере может быть отнесена к дискуссионным, а по-моему, и к методологически несостоятельным. Методологическая несостоятельность проявляется в том, что эта точка зрения – наглядный образец смешения понятия уголовного права и уголовного законодательства, что не может быть признано верным даже при том, что первое есть содержание второго, а второе есть форма выражения первого. И «методологическими заблуждениями», которыми В. П. Коняхин наделяет критикуемую им научную позицию Л. В. Иногамовой-Хегай[148], является, на мой взгляд, его позиция, не допускающая возможность вариативности соотношения статьи уголовного закона и нормы уголовного права[149]. В указанной вариативности находит свое выражение некоторая самостоятельность уголовного закона по отношению к уголовному праву и проявляется специфика уголовно-правовой политики.
Кроме того, как уже отмечалось при анализе позиции Т. В. Кленовой по поводу понятия уголовно-правовой нормы, развитие правовой системы, переход демократического государства в категорию «правового государства» рождает новые структурные составляющие права или новые, отличные от классических по содержанию, виды правовых, в том числе уголовно-правовых, норм. Последние, отличающиеся от классических только своим строением, точно так же направлены на решение задач, стоящих перед уголовным правом, и входят в механизм уголовно-правового регулирования. Поэтому прав Н. И. Пикуров, отмечающий, что «„нормативное предписание“ и „норма права“ являются синонимами. Когда же к термину „норма права“ добавляется „логическая“, речь идет о композиции, закономерных связях между предписаниями или их элементами. Понятие „норма“ в таком случае охватывает и норму-предписание, и связи между предписаниями»[150].
Виды уголовно-правовых нормВопрос о видах уголовно-правовых норм считается недостаточно разработанным наукой; пожалуй, его даже нельзя назвать спорным или дискуссионным – к нему просто редко обращаются, формулируя при этом чаще всего только свою точку зрения. Если объединить все то, что написано в науке по этому поводу в последнее время (во всяком случае, то, что нашла я), можно сказать о следующих уголовно-правовых нормах:
1. Нормы-запреты, или запретительные (запрещающие нормы) нормы. Таких норм в уголовном праве большинство; в них под страхом наказания устанавливается категорический запрет на определенные разновидности опасного поведения. Эти нормы выделяют все писавшие по проблеме. Правда, иногда их называют иначе, например, охранительно-регулятивные нормы[151], или нормы, устанавливающие уголовную ответственность[152]R.
2. Регламентирующие нормы, т. е., нормы, устанавливающие правила поведения для лиц, применяющих уголовный закон. Очевидно, к этой категории относятся и нормы, допускающие освобождение от уголовной ответственности или от наказания, выделяемые Т. В. Кленовой, поскольку «в их диспозициях содержатся правила, непосредственно адресованные судьям, а также должностным лицам правоохранительных органов, которым делегировано право выносить решения об освобождении от уголовной ответственности лица, совершившего преступление»[153].
