30 декабря 1916 года в Тифлис разными поездами приезжают Хатисов и масон великий князь Николай Михайлович. Первым посещает командующего Кавказской армией великий князь Николай Михайлович. Он сообщает, что шестнадцать великих князей дали согласие на смещение с трона Николая II и обещали полную поддержку Николаю Николаевичу. В тот же день (30 декабря) Николая Николаевича посещает Хатисов. Выслушав Хатисова, великий князь перешёл к обсуждению практических вопросов, в первую очередь «как отнесётся к отречению царя армия». В конце беседы Николай Николаевич попросил два дня на размышления. Два дня великий князь советовался с начальником штаба Кавказской армии генералом Янушкевичем.
Где-то в эти дни из Севастополя к берегам Кавказа тридцатиузловым ходом рванулся эсминец с командующим Черноморским флотом адмиралом Колчаком. Короткая встреча с великим князем, и эсминец мчит адмирала назад. Официальное объяснение таинственной встречи — решение проблем, связанных со снабжением Кавказской армии.
Однако великий князь Николай Николаевич с первых дней прибытия на Кавказ в 1915 году был под колпаком у охранки. О переговорах Хатисова с Николаем Николаевичем было доложено Николаю II. Царь решил сместить Николая Николаевича с поста командующего Кавказской армией и направить на Дальний Восток. Это мгновенно стало известно Хатисову и Николаю Николаевичу. Возможно, это известие поколебало великого князя, и он ушёл от прямого ответа. Телеграмма об «открытии госпиталя» в Петроград не пошла.
23 февраля (8 марта) 1917 года в Петрограде начались беспорядки, а к 28 февраля большая часть гарнизона Петрограда перешла на сторону восставших. Рано утром 1 марта великий князь Кирилл Владимирович снял свой Гвардейский экипаж с охраны царской семьи и привёл его к Таврическому дворцу. Сам великий князь с большим красным бантом гордо вышагивал впереди матросов.
Великий князь Кирилл охотно давал интервью и смело обличал самодержавие. Так, журналисту «Биржевых новостей» он заявил: «Разве я, великий князь, был спокоен хоть минуту, что, разговаривая с близким человеком, меня не подслушивают?» Над дворцом Кирилла в Петрограде был вывешен красный флаг. А тем временем фактический главнокомандующий русской армией генерал Алексеев решился на беспрецедентный шаг — устроить «генеральский референдум» об отречении Николая II. 2 марта в 10 часа 15 минут командующим фронтами и флотами из Ставки была разослана телеграмма.
Через два часа в Псков Николаю II пришли телеграммы от: великого князя Николая Николаевича (Кавказский фронт), генерала Брусилова (Юго-Западный фронт), генерала Эверта (Западный фронт), генерала Сахарова (Румынский фронт), генерала Рузского (Северный фронт), адмирала Непенина (командующего Балтийским флотом). Все они во внешне вежливой, но категоричной по сути форме высказались за немедленное отречение царя в пользу Алексея.
Командующий Черноморским флотом адмирал Колчак воздержался от посылки телеграммы царю, но поддержал идею отречения.
Единодушный вердикт командующих фронтами и флотами — это вам не беспорядки в Петрограде, которые мог легко подавить один корпус, а в крайнем случае — неделя жёсткой блокады столицы топливом и продовольствием, и все «деятели февраля» поползли бы на брюхе к царю-батюшке. Ну а «деятели октября» ещё находились на брегах Женевского озера, писали статейки в Нью-Йорке, а большинство сидело «во глубине сибирских руд».
2 марта Николай II подписал отречение. К этому времени царский поезд почти сутки находился на железнодорожной станции Псков, блокированный частями генерала Н.А. Рузского. В манифесте об отречении говорилось: «Не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу, благословляя его на вступление на престол государства Российского. Заповедаем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательном единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу горячо любимой Родине».
Любопытно, что в конце манифеста Николай надписал: «15 часов», хотя «часы показывали начало двенадцатого ночи».
Император Михаил Александрович процарствовал всего один день, и 3 марта тоже подписал отреченье: «Тяжкое бремя возложено на Меня волею Брата Моего, передавшего Мне Императорский Всероссийский Престол в годину беспримерной войны и волнений народных.
Одушевлённый единою со всем народом мыслью, что выше всего благо Родины нашей, принял Я твёрдое решение в том лишь случае восприять Верховную власть, если такова будет воля народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном Собрании, установить образ правления и новые Основные Законы Государства Российского.
Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облечённому всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.
Петроград. Михаил
3 марта 1917 г.»[11].
Сразу же после него великий князь Кирилл Владимирович тоже отказался от своих прав на престол: «Относительно прав наших и в частности и моего на Престолонаследие, я, горячо любя свою Родину, всецело присоединяюсь к тем мыслям, которые выражены в акте отказа Великого Князя Михаила Александровича.
Великий Князь Кирилл Владимирович»[12]
Дальнейшее хорошо известно: масоны Временного правительства решили обойтись без членов августейшей семьи, и все они были уволены с военной службы, а на статской службе, как уже говорилось, никто из них не состоял. Царь с семейством был арестован по указанию Временного правительства, причём сам арест производил не кто иной, как сам генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов.
Временное правительство к октябрю 1917 года фактически потеряло власть, и её взяли, а точнее, подняли из грязи большевики.
Кто и когда затеял Гражданскую войну, уже говорилось. Сейчас же я остановлюсь на другом любопытном факте — в России были красные, но не было «белых». В самом деле, ни в одном названии антибольшевистских сил нет прилагательного «белый», «белая».
Во время Великой французской революции «белыми» называли роялистов, сторонников династии Бурбонов, имевших белое знамя с лилиями. Но в России ни одно антибольшевистское движение не ставило перед собой цель восстановление монархии хоть с Романовыми, хоть с новой династией. В армиях Колчака, Деникина, Юденича и Миллера был официально провозглашён принцип «непредрешённости», мол, возьмём Москву, повесим большевиков, и тогда подумаем о форме государственности, границах России, распределении земли и т.д.
Командующие белыми армиями категорически отказывались принимать в свои ряды не только великих князей, но и даже отдалённых родственников Романовых. Официально это, равно как и принцип «непредрешённости», объяснялось командованием антибольшевистских армий тем, что они хотят объединения под своими знамёнами наиболее широкого спектра недовольных Советской властью. Замечу, что это объяснение не очень убедительно. Армии Колчака, Деникина, Юденича и Миллера народ всё равно называл «белыми», и все понимали, что после их победы придётся возвращать помещикам как землю, так и всё награбленное. Кстати, Добровольческая армия требовала в ряде мест производить подобную реституцию. Поэтому пропаганда красных «белая армия, чёрный барон снова готовят нам царский трон» в среде рабочих и крестьян воспринималась как аксиома.
Однако Врангель, Деникин и Колчак прекрасно знали, что Романовы всегда ненавидели талантливых генералов, и опала не миновала ни Суворова, ни Кутузова, ни Скобелева. Особенно боялись талантливых и умных приближённых Николай II и его жена. Вопрос, кому из белых командующих хотелось взять Москву, восстановить монархию, а затем отправиться в какое-либо Кончанское, или их больше устраивала судьба Маннергейма и Пилсудского? Лишь ответив на этот вопрос, мы сможем правильно понять взаимоотношения лидеров белого движения и членов августейшего семейства как во время, так и после Гражданской войны.
Летом 1918 года интервентам и белым сепаратистам удалось добиться существенных успехов в борьбе с советской властью. Красная армия повсеместно отступала. В ночь с 12 на 13 июля местные большевики без санкции центра схватили в Перми сосланного туда великого князя Михаила Александровича и расстреляли его вместе с секретарём англичанином Брайаном Джонсоном. Убийство было совершено при таинственных обстоятельствах. Тела убитых впоследствии так и не нашли. В 1920-х годах смерть Михаила не подвергалась сомнению ни в СССР, ни среди эмигрантов. И лишь в конце XX века появилась версия, что де Михаил спасся и стал Серафимом Поздняковым — архиепископом Катакомбной церкви: «Михаил Романов был только ранен. Какая-то женщина выходила его. Из Перми для него начался новый путь преображения. Расстрельные пули стали концом прежнего периода его жизни. По сути, завершила своё существование династия Романовых. Монархия перестала существовать. Вторым этапом пути для Михаила Романова стал монашеский постриг.
