Маленькие великие люди – это те, кто живет вне власти и в стороне от истории, но чьими руками на самом деле и вершится история, которую зачастую впоследствии приписывают малопричастным к делу, но высокопоставленным судьбой (прежде всего рождением и подлостью) особам.
Богоискательство Лескова оказалось резким и вызывающим. Быть может, именно поэтому ему было дано наиболее ярко выразить главную идею русского богоискательства – глубинная духовная истина России сокрыта в недрах народных, невидима для образованного, пресытившегося высокими материями глаза и походя никогда не откроется ему. Вначале сам стань частью народа, отбрось корыстную обывательщину и ницшеанский личностный бунт – и лишь тогда обретешь мир истинной свободы.
Отличие Лескова от других великих русских писателей-богоискателей в том, что он оказался среди них самым беззащитным перед российским обществом. Его творчество раздражало, злило и делало непримиримыми врагами писателя буквально все властные и образованные круги общества. Не угодил он и либералам, и консерваторам, и духовным властям, и властям светским, и старикам, и молодежи, и западникам, и славянофилам. Список можно продолжать до бесконечности. А.М. Горький точно отметил: «Жил этот крупный писатель в стороне от публики и литераторов, одинокий и непонятый почти до конца дней».
Великим максималистом-богоискателем оставался Николай Семенович всю жизнь. В 1874 г., не имея возможности зарабатывать литературным трудом, он пристроился на службу в Министерство народного просвещения, откуда был изгнан в 1883 г. «без прошения» именно за свое многолетнее стремление работать честно, не пресмыкаясь и не корыстуясь. Уволен бюрократами царя-«патриота» Александра III. Эти же бюрократы фактически и убили гордость русской литературы – в марте 1895 г. Николай Семенович умер от сильнейшего приступа стенокардии, случившегося по причине запрета цензурой издания шестого тома его собрания сочинений.
1 марта 1881 г. народовольцами был убит император Александр II. Общество охватило небывалое смятение: подобное случилось впервые в русской истории – безродная голытьба казнила помазанника Божия. До этого убийство венценосца могла позволять себе только аристократия, для которой царь был одним из них и сидел на престоле, опираясь преимущественно на них. В марте же Лесков сообщал видному историку Сергею Николаевичу Шубинскому (1834–1913): «Два дня писал и все разорвал. Статьи написать не могу, и на меня не рассчитывайте. Я не понимаю, что такое пишут, куда гнут и чего желают. В таком хаосе нечего пытаться говорить правду, а остается одно – почтить делом старинный образ “святого молчания”. Я ничего писать не могу».
А уже в апреле 1881 г. Николай Семенович небывало быстро создал два сказа – «Сказ о тульском косом левше и о стальной блохе (Цеховая легенда)» и «Леон – дворецкий сын, застольный хищник». Дело в том, что еще в 1880 г. Лесков согласился написать для юбилейного сборника детской писательницы Елизаветы Николаевны Ахматовой (1820–1904), с которой он долгое время дружил, три маленьких очерка под одним общим заглавием «Исторические характеры в баснословных сказаниях нового сложения». Предполагалось показать, как в народном творчестве отразилось правление трех императоров – Александра I, Николая I и Александра II (хозяйственного). Работа над очерками шла туго, но вскоре после убийства Александра II произошел прорыв, неожиданный для самого Лескова, и, что самое удивительное, по его же признанию, так до конца им не осознанный. Единственное, что Николай Семенович понял сразу, это то, что «Левша» – необыкновенное произведение и что оба сказа есть «легенда о нынешнем государе», то есть об Александре III. «Левша» настолько выделялся из всего, что было создано писателем до того, что Лесков, интуитивно чувствуя его громадность, не решился поместить сказ в сборнике Ахматовой, где он, скорее всего, пропал бы втуне, и отдал его для отдельной публикации в газету Ивана Сергеевича Аксакова (1823–1886) «Русь».
В течение долгих лет со времени первой публикации сказа никто не взялся опровергнуть тот факт, что он написан в значительной мере в связи с убийством Александра II, но образ главного героя, как правило, почему-то рассматривается вне контекста этого события. Возможно потому, что даже сам автор так до конца и не понял, о чем рассказал, и, комментируя свое произведение, предпочитал упирать на вторичные темы сказа. Правда, со временем Лесков твердо уверился, что в образе левши создал удивительно ясный обобщенный образ русского народа. Уточним – русского народа как одного из множества народов в том понимании, которое мы рассматривали в статье «Кола Брюньон».
Уточнение это необходимо, поскольку левша стал олицетворением народа в его трагической ипостаси – народа, презираемого и уничижаемого его собственной, стоящей вне его (основное свойство бюрократии!) властью, что характерно, в принципе, для всего человечества. Судьба левши четко предъявила причины убийства Александра II, доказала неизбежность гибели мира, в котором жил левша по вине властителей, и более того – стала оправдавшимся пророчеством неминуемой революции.
Отметим, что гений Лескова раскрывал перед ним столь глубинные характерные черты современного писателю общества, что позволял Николаю Семеновичу делать основополагающие прозрения на столетия вперед. Только один пример. В письме Льву Толстому в январе 1891 г. Лесков охарактеризовал свое время и одновременно предрек судьбу (впрочем, еще не полностью свершившуюся сегодня) постсоветской России конца XX – начала XXI в: «Вы не ошибаетесь, – жить тут очень тяжело, и что день, то становится еще тяжелее. “Зверство” и “дикость” растут и смелеют, а люди с незлыми сердцами совершенно бездеятельны до ничтожества. И при этом еще какой-то шеренговый марш в царство теней – отходят все люди лучших умов и понятий… Точно магик хочет дать представление и убирает то, что к этому представлению не годно; а годное сохраняется…»
Но вернемся к левше. Глубоко заблуждается тот, кто, говоря о герое лесковского сказа, пытается писать слово «левша» с прописной буквы – это не имя и даже не кличка, это обозначение ничтожества пред власть имущими и богатыми с их точки зрения, ничтожества, недостойного ни имени (как личность), ни отчества (как дань уважения к его предкам, таким же ничтожествам). Потому и выбран был для обозначения этого работяги его наиболее заметный физический недостаток. Да и в целом облик левши для господ омерзительно-неприглядный: «…косой левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны…» Косоглазие в дореволюционной России считалось приметой изгойства, отверженности от Бога.
Цари в сказе не являются конкретными личностями, но представляют собой очищенные от нюансов олицетворения типов власти, присущих России, – низкопоклонства перед Европейским миром (Александр I) и так называемого патриотического начала (Николай I). Это противоречивое состояние отечественной власти сложилось еще во времена Русской смуты начала XVII в. и развивается по сей день в полном соответствии с биологическими законами, а именно с законом Адельберта фон Шамиссо о чередовании поколений.
Закон Шамиссо прямо указывает на то, что оба типа власти имеют один родовой корень и, следовательно, мало чем отличаются друг от друга по внутренней сути. От левши-народа им надо только одно – исполнения их желаний и покорности. А разница их лишь в том, что западники презирают народ изначально, полагая его ущербным и ни к чему не пригодным, а патриоты не прочь поощрить доверчивых радетелей за Отечество и попользовать их в полной мере к своей выгоде.
Талант левши и его сотоварищей мало значим в сказе, хотя именно на него постоянно упирает литературная критика. Ну, сделали без мелкоскопа малюсенькие подковки и сосем малюсенькие гвоздики. Ну, подковали и испортили механическую блоху. Дальше что? Кому нужен талант, пущенный волей власти на бессмыслицу? Фактически не состоявшийся?
Истинно грандиозным и значимым для нас в левше и его товарищах является патриотизм работников, рожденный не из благополучной сытой и богатой жизни, не из призывов, агиток и поучений и тем более не из «материальных стимулов», а из естественной природной потребности народа любить и защищать свою родину, быть готовым, как Христос, положить живот за други своя. Именно на этом паразитирует в сказе власть, с одной стороны, присваивая себе деяния и достижения народа, а с другой – отказывая ему в благодарности и праве жить достойно: народу положено быть патриотом и государственником, куда он от власти денется, он без нее не выживет, а потому все от нее вытерпит и еще восхвалять за малейшую подачку станет. Недаром наиболее прозорливые ученые-историки постоянно повторяют, что со времен церковного раскола середины XVII в. народ в России живет сам по себе, а власть пыжится сама по себе, а единство их – сладенькая выдумка интеллигентской обслуги властителей.
