Почти три года жил Толстой в казачьей станице на берегу Терека, участвовал в боевых действиях, вначале как доброволец, затем поступил на действительную службу. Тогда же им была написана автобиографическая повесть «Детство», которую в 1852 г. опубликовал журнал «Современник». Так состоялся литературный дебют Льва Николаевича. Последовавшие затем повести «Отрочество» и «Юность» закрепили успех молодого писателя.
Когда началась Крымская война (1853–1856), Лев Николаевич попросил направить его в Севастополь. В дни обороны он командовал батареей на 4-м бастионе, был награжден орденом Св. Анны за личную храбрость. Написанные на передовой и опубликованные «Севастопольские рассказы» имели грандиозный успех. Когда в 1855 г. Толстой приехал в Петербург, его сразу же попытались затянуть в кружок журнала «Современник», но очень скоро литераторы Льву Николаевичу (по его собственному признанию) опротивели.
В 1856 г. он вышел в отставку и увлекся педагогикой, открыл школу для крестьянских детей. С писательским творчеством было решено покончить раз и навсегда. После того как в сентябре 1862 г. Лев Николаевич женился на восемнадцатилетней дочери врача Софье Андреевне Берс (1844–1919), он окончательно переселился в деревню, в свое поместье Ясная Поляна. К тому времени о писателе Льве Николаевиче Толстом Россия успела подзабыть…
Однако, как и следовало ожидать, уже осенью 1863 г. Толстой с головой ушел в работу над романом под названием «1805 год». Отрывок из него был опубликован в 1865 г. в журнале «Русский вестник» и вызвал бурную реакцию у восторженных читателей. В 1868 г. в том же издании сначала напечатали первые три части романа, к тому времени получившего название «Война и мир», чуть позже – четвертую и пятую части.
Сразу отметим, что толчком к началу работы над книгой стала отмена крепостного права в 1861 г. Толстой счел недостаточной реакцию литературного мира на это важнейшее для России событие и вознамерился в новом произведении попытаться проанализировать судьбу страны и общества на кризисном этапе их развития. Одним из таких этапов в жизни Отечества он полагал первое открытое военное столкновение Российской империи с Наполеоновской империей и поражение ее в битве под Аустерлицем в 1805 г. В процессе работы роман неизбежно перерос в рассказ о событиях 1812 г. и о последовавших в результате коренных изменениях в психологии и состоянии русского общества.
«Война и мир» сразу же был признан величайшим эпическим произведением современности, а Лев Толстой – непревзойденным мастером психологического портрета. Буквально одним предложением он мог создать яркий образ личности настоящего литературного героя. А в «Войне и мире» таковых насчитываются сотни! Неискушенному читателю трудно понять сложность и гениальность такой работы. Большинство писателей за всю свою творческую жизнь с великим трудом могут создать лишь несколько литературных героев и уже тем счастливы. Лжеписателям же и этого не дано.
А Лев Николаевич не только создал самое большое в истории число литературных героев, он первым сумел привести в литературу величайшего из всех героя, над извлечением которого из мрака неизвестности безрезультатно бились многие гении мировой литературы. Правда, сам Толстой до конца дней своих так и не осознал грандиозность своего деяния.
Уже после кончины писателя, последовавшей в 1910 г., а именно в 1913 г. (последнем мирном году в предреволюционной России), вышло очередное издание романа с опечаткой в названии – «Война и мiръ».[296] Как непосредственно такая опечатка попала в книгу, неизвестно. Но именно она неожиданно выявила главного героя художественной литературы в целом, оказавшегося за всю ее историю доступным только трем писателям – русским Льву Толстому и Михаилу Шолохову и колумбийцу Маркесу, – Мiръ.
Напомним. До 1918 г. слово «мiръ» означало Вселенную, Земной шар; пространство, в котором мы живем; отдельную область жизни, явлений, предметов; человеческое общество (все люди, весь свет, весь народ); светскую жизнь, сельскую общину и т. п. Слово же «миръ» – это отсутствие войны, вражды, ссоры; это согласие, спокойствие, тишина; это соглашение воюющих сторон о прекращении войны.
В западноевропейской литературе создать образ мiра – человеческого общества в целом – пытались такие глыбы, как Бальзак (в «Человеческой комедии») и Эмиль Золя (в цикле романов о Ругон-Маккарах). Но они пошли путем средневековых новеллистов, прежде всего Боккаччо с его «Декамероном», лишь заменив новеллы романами. Такая пазловая стыковка нравственно-бытовых произведений лишь отдаленно могла претендовать на воплощение образа мiра. Он получился не просто схематичным, но и испещренным трещинами грубых соединений.
Лев Толстой создал единую философскую основу, на которую и наложил полотно мiра в кризисную эпоху. И Мiръ[297] явился перед читателем во всем своем многообразии и непостижимой безграничности. Позднее Михаил Шолохов в основу образа Мiра положил непревзойденную художественность слова, и Мiръ заиграл перед нами в иной ипостаси – миллионами красок и оттенков, рожденных внутренним голосом и зрением. Наконец, Маркес (продолжая неудачные поиски Томаса Манна) в романе «Сто лет одиночества» взял за основу воплощения образа Мiра мистику, тем самым завершив картину божественного триединства человечества – Отца, Сына и Духа, или говоря упрощенно – мысли, плоти и души.
И все-таки философскую основу Мiра как литературного героя создал Лев Толстой в романе «Война и мир». И это стало высочайшим и непревзойденным (по причине невозможности подняться выше высшего) достижением русской литературы – литературы пятерых писателей-богоискателей.
Именно Толстой показал и доказал стихийность и космичность Мiра, в которых каждый человек – его неотделимая клеточка со своими смыслом и стремлениями, со своими подвигом и мелкопакостностью, но каждая такая клеточка подчинена всеобщему непостижимому предопределению. Пытаться рассматривать главных героев романа – Наташу Ростову, Пьера Безухова, Андрея Болконского, каждого члена семей Ростовых, Болконских, Курагиных, Платона Каратаева, капитана Тушина и многих других – просто как психологический образ, как одного из литературных героев со своей индивидуальностью, судьбой и обстоятельствами – значит ничего в них не понимать. Прежде всего, каждый из героев романа – частица главного героя – Мiра. И рассматривать их можно только через призму главного героя.
В третьем томе романа Лев Николаевич дал ключ к такому видению.
В начале Первой части тома сказано: «Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое-то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка…».[298]
В начале Третьей части тома Толстой развил эти идеи. «Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого-то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
