исследовали размножение». «Здесь мы занимались - и особенно (!) Эшшольц - сальпами».
Все было ясно, но не хватало одного - свидетельства самого Эшшольца. Найти его оказалось нетрудно, стоило только поискать. В трехтомном отчете об экспедиции на «Рюрике» роли распределены четко. О. Коцебу рассказал о самом плавании. О научной части экспедиции рассказал Шамиссо, и в его тексте нет ни слова о сальпах! А в самом конце третьего тома есть безымянные, неподписанные «Дополнения». Неподписанные, а потому не обозначенные ни в какой библиографии. Однако многое (например, выражение: «мы с моим другом А. Шамиссо») ясно говорит: это писал И. Эшшольц. И первое же из безымянных дополнений - о сальпах!
Вот оно (обратите внимание, как распределяются в тексте местоимения «мы» и «я»).
«16 октября усмотрели мы два рода Salpae; один из них был Salpa maxima L., другой составлял странный, из двух по наружности различных двухснастных состоящий род, над которым я был столь счастлив, что мог наблюдать взаимное их размножение».
Все стало на свои места? Или новая, на сей раз неразрешимая загадка? Такое впечатление, что Иван Иванович, do всем остальном дружелюбно употребляющий «мы», как только речь касается сальп, переходит на решительное «я».
В чем дело? И почему оба выдающихся биолога, рассказав каждый по-своему об открытии (у них и термины разные: «чередованию поколений» Шамиссо соответствует «взаимное размножение» Эшшольца), больше никогда, до самой смерти, о нем не упоминали? Только ли в том дело, что, столкнувшись с оскорбительным недоверием коллег, решили оба промолчать? Или может быть, высоко ценя и любя друг друга, почувствовали ученые, что по-разному расценивают свою роль в открытии, и по молчаливому уговору не поднимали больше этого вопроса? История, мол, рассудит. И она рассудила. Пока явно неправильно.
Вред от этого молчания был несомненный. Шамиссо и Эшшольц так и не вступались почти за свое открытие, не отвечали на критику. Признание пришло только после смерти обоих. Пришло к одному Шамиссо, уже при жизни признанному большим поэтом. Эшшольцу повезло меньше. Тем не менее для своего времени он был знаменитым зоологом. Со своим соседом по тесной каюте на «Рюрике» он поддерживал самые дружеские отношения. В 1829 году, незадолго перед смертью, он навестил А. Шамиссо в Берлине, где тот помог ему опубликовать большую и очень важную работу о медузах.
Эта работа и принесла известность Эшшольцу в кругу зоологов. В ней он описал открытый им тип морских животных, который он назвал гребневиками. Другой открытый им тип животных - кишечнодышащих, или полухордовых, - привлекает сейчас пристальное внимание ученых: этому типу, видимо, пришлось сыграть выдающуюся роль в эволюции живого. Но об этом дальше. Пока лишь подчеркну, что интерес Эшшольца к морским «низшей организации» животным был не случайным, как у Шамиссо, а постоянным.
Мысль его и после экспедиции продолжала обращаться к странным созданиям морских глубин, разным, но в чем-то похожим. Гребневики, сальпы, кишечнодышащие (полухордовые). Для современного биолога этот перечень связан с волнующей и важнейшей для палеонтологии и эволюционной теории проблемой происхождения хордовых животных, к которым принадлежат все позвоночные, в том числе и мы с вами.
Был ли Эшшольц эволюционистом? Это осталось неизвестным. Но в Дерптском университете, где профессорствовал молодой биолог, додарвиновские эволюционистские настроения были: коллега Эшшольца Ратке, например, выделялся яркой приверженностью к идее развития, превращения видов, в до-дарвиновской, конечно, интерпретации. Можно ли считать чистой случайностью, что все группы животных, составляющие переходные звенья между миром кишечнополостных животных (к ним относятся, например, кораллы, актинии) и миром хордовых, обнаружены и описаны одним человеком - Иваном Ивановичем Эшшольцем? И что явление чередования поколений, без которого природа не смогла бы совершить столь смелого перехода, тоже связано с его именем?
Здесь нам пора опять оставить «Рюрик» и XIX век: впереди новое путешествие в глубь геологических времен. Шамиссо и Эшшолъц не дошли до полюса. «Рюрик» повернул из Берингова пролива, не открыв северо-восточного прохода; это сделал в конце века Норденшельд. Но благодаря ярким талантливым ученым экспедиция на «Рюрике» навсегда осталась в истории науки. И, между прочим, литературы. Это заслуга Шамиссо. Глазами поэта и ученого смотрел Шамиссо на мир. А выигрывали от этого и наука, и поэзия...
Из Берингова пролива, лето 1816 года
Мой дух далек от этих хладных мест -
Там песни юных лет моих звенят,
Восторг и боль рождая.
И не счесть
Младых сердец, поверивших в меня.
Но стихни, сердце, и неси свой крест,
Судьбы в законах жизни не виня.
Все позади.
Стихает голос мой,
Рубеж все ближе виден роковой.
Ограблен жизнью я, и смертью я обобран:
Уходит друг, другой лежит в земле,
И никнет голова, и мысль стремится к добрым
Моим друзьям, и я бреду им вслед,
И цель моя, как и у них, - за гробом...
Но по пути я обойду весь свет,
Где не зерно - плевелы на корню.
Я рвал цветы, но сено лишь храню.
Я делал это прежде - и сегодня.
Я рву цветы, но сено лишь храню. -
Ботаник он, он сушит хлам негодный -
Так судят обо мне в любом краю.
И как назвать извечную погоню З
а чахлой травкою?
Как бабочка к огню,
К закату путь стремит дитя Адама,
Ни вправо и ни влево - только прямо.
Здесь, где туман клубится над водой,
К промерзшим скалам обращаю зов -
Безжизненны громады, лишь прибой
Ревет в ответ. Бездушен этот рев.
Я ж знаю боль и слова дар живой,
И каждый слог мой - плоть моя и кровь.
Большинство современных типов животных появилось в палеонтологической летописи внезапно - и сразу во множестве твердых остатков. Все, что было в эпоху доскелетной, «мягкотелой», эволюции, в докембрии, по сей день в основном область не палеонтологических исследований, а сравнительнобиологических, эмбриологических догадок и гипотез. Ясно, что в конце эры докембрийской бесскелетной эволюции в водах Земли господствовали кишечнополостные животные. Подобно растениям жили зарослями и почковались мягкие предки коралловых, сцифоидных и гидроидных полипов. Жили в
