кто указал, что верифицировать индивидуальные суждения невозможно и что (как уже говорилось) различие между аналитическим и синтетическим проблематично. Оба эти вопроса уже поднимались ранее несколькими ведущими позитивистами, в том числе и самим Карнапом: см. подробнее об этом в Godfrey-Smith 2003, pp. 32–33. Почему же тогда статья Куайна оказала такое воздействие? В литературе предлагалось много возможных объяснений этой загадки. По-видимому, до появления работы Куайна позитивисты все же не вполне осознавали значение этих двух проблем для своей программы, а в его ясном и живом изложении они предстали в четко сформулированном и запоминающемся виде, после чего закрывать на них глаза стало невозможно.
Thomas S. Kuhn 2000, The Road Since Structure, edited by James Conant and John Haugeland (University of Chicago Press), p. 279.
Skủli Sigurdsson 1990, «The Nature of Scientific Knowledge: An Interview with Thomas S. Kuhn», Harvard Science Review, Winter, pp. 18–25, http://www.edition-open-access.de/proceedings/8/3/index.html.
Kuhn 2000, pp. 291–292.
James A. Marcum 2015, Thomas Kuhn’s Revolutions (Bloomsbury), p. 13.
Thomas S. Kuhn 1996, The Structure of Scientific Revolutions, 3rd ed. (University of Chicago Press), p. 40. (Русский перевод: Т. Кун. Структура научных революций / Пер. И. З. Налетова. М.: Прогресс, 1977.)
Вместе с тем Кун не видел никакой особенной проблемы в связи с копенгагенской интерпретацией. Это неудивительно, если вспомнить, что «Структура…» была во многом вдохновлена работами Норвуда Хэнсона, активного антипозитивиста и «прокопенгагенца».
Зато эта идея была с увлечением подхвачена многими социологами и историками науки (и, конечно, сильно подогрела воображение общества). Сочувственно относятся к идеям Куна и некоторые философы – по преимуществу, следующие интеллектуальной традиции Гегеля. В широком смысле современная философия делится на два лагеря: те, кто придерживается традиции Гегеля, – они известны как «континентальные философы», и сторонники традиции Расселла, а также позитивисты – их называют «аналитическими философами». Не то чтобы все континентальные философы во всем были согласны с Гегелем, и уж никак нельзя сказать, что все аналитические философы разделяют позиции позитивистов, – эта глава как раз в основном и рассказывает о революции в лагере аналитических философов, в ходе которой они в большинстве своем позитивизм отвергли. Но аналитические и континентальные философы обычно остаются в рамках той проблематики, которая занимала их интеллектуальных родоначальников, и особенно в рамках стиля, которого они придерживаются в решении этих проблем. Аналитические философы в большей степени озабочены вопросами философии науки; континентальные обычно пишут о политике и личном опыте. У них есть и пересекающиеся интересы, например философия языка, этика и античная философия. Можно назвать аналитических философов, занимающихся вопросами политики, и континентальных философов науки. Наиболее отчетливая линия раздела между этими направлениями проходит в области методологии. Аналитические философы обычно отличаются ясным стилем изложения и логического анализа, а также здоровым подходом к науке. У континентальных философов аргументация часто основывается на самонаблюдении, политических соображениях и эстетике; они, как правило, гораздо более скептически оценивают обоснованность любых научных (а также математических или логических) результатов, чем их аналитические коллеги.
Итог продолжающегося влияния позитивизма на аналитических философов подвел А. Дж. Айер. В 1982 году, много позже окончательного отказа философского сообщества от логического позитивизма того сорта, который пропагандировался Венским кружком, Айер писал: «Мало каким из принципиальных тезисов Венского кружка удалось уцелеть… Но дух венского позитивизма, думаю, жив. Его способность заново приспосабливать философию к меняющейся науке, его логические методы, его настойчивое стремление к ясности, его отторжение того, что я описал бы как срыв философии в натужную невнятицу, – все это дало предмету новое направление, которое теперь уже вряд ли можно обратить вспять» (1982, pp. 140–141).
Так как континентальные философы в целом составляют явное меньшинство среди философов физики, а их вклад в научную дискуссию об интерпретации квантовой физики очень мал, в этой книге я почти не уделяю им внимания. Поэтому везде, где я говорю о «философах», надо мысленно добавлять к этому прилагательное «аналитические».
Кун, Фейерабенд и Хэнсон не были «реалистами», но Смарт, Патнэм, Поппер, Максвелл и многие другие члены философского сообщества, включая и некоторых бывших участников Венского кружка, таких как Герберт Фейгль, были убеждены аргументами в пользу этого течения. И сегодня огромное большинство философов физики являются «реалистами» того или иного толка.
Grover Maxwell 1962, «The Ontological Status of Theoretical Entities», Minnesota Studies in the Philosophy of Science 3:7.
Ibid., p. 11.
J. J. C. Smart 1963, Philosophy and Scientific Realism (Routledge and Kegan Paul), p. 39.
Ibid., p. 47.
Hilary Putnam 1979, Mathematics, Matter, and Method, 2nd ed. (Cambridge University Press), p. 73.
Smart 1963, p. 40.
Ibid., p. 47.
Hilary Putnam 1965, «A Philosopher Looks at Quantum Mechanics», in Putnam 1979, p. 132. Выделено в оригинале.
Ibid., p. 148.
Ibid., p. 149.
Smart 1963, p. 48.
Ibid., pp. 43–44.
Putnam 1979, p. 81.
Особенно досадно, что доказательство Белла пролежало в столе так долго, потому что Хэнсону вряд ли довелось его увидеть. Он погиб в авиакатастрофе в 1967 году, спустя год после того, как статья Белла вышла в свет. Хэнсон не был ни позитивистом, ни реалистом – его взгляды были близки к позиции Куна. Он был ярым защитником копенгагенской интерпретации, но его аргументы в основном базировались на убеждении в справедливости доказательства фон Неймана.
Putnam 1965, p. 157. Выделено в оригинале.
Ibid., pp. 157–158.
Smart 1963, p. 41.
Лето 1967 года, кульминация развития субкультуры хиппи в США. – Прим. перев.
Англ. cosmic microwave background. – Прим. ред.
Термин «реликтовое излучение» предложен И. С. Шкловским. – Прим. перев.
