Чтобы спастись, человечество должно стать умным, но как этого достичь? Написаны прекрасные учебники по истории, биологии, экономике, а мы не умнеем… Весь год Уэллс вынашивал идею, которую озвучил в сентябре, когда Грегори, один из руководителей Британской ассоциации развития науки, пригласил друга выступить на ежегодном собрании ассоциации. Уэллс прочел доклад «Идея Всемирной энциклопедии». Чем его не устраивали существующие энциклопедии, например, французская «Большая энциклопедия» или «Британика»? Прежде всего тем, что не успевали за новой информацией. Кроме того, если французскую энциклопедию он готов был взять за основу, то «Британика» составлялась с консервативных позиций и содержала массу информации антинаучного, расистского и сексистского характера. Кроме того, они были национальными изданиями, тогда как энциклопедия, по Уэллсу, разумеется, должна быть интернациональной[111]. Существующие энциклопедии не вмещали всё — а только ради всего и стоит затевать дело. А главный их недостаток — недоступность для всех.
«Человечество должно не только ясно мыслить и выражать свои мысли, но иметь доступ в мировом масштабе ко всему объему знаний и идей, которыми оно когда-либо располагало». Существующие хранилища знаний не дают такой возможности — они разрознены и доступны немногим. Не всякий человек может приехать за справкой в Британский музей или работать в библиотеках Кембриджа. Но в XX веке можно и нужно изменить эту ситуацию с помощью микрофотографирования — технология, посредством которой оригинал копируется в очень малом размере и затем просматривается на проекторе. Ее авторство приписывают фотографу Рене Дагро, который во время Франко-прусской войны отправлял с голубями микродепеши. В первой трети XX века микрофильмирование применялось отдельными библиотеками и госучреждениями, но массовой эта технология не стала[112]. Уэллс же предлагал именно на ней строить Всемирную энциклопедию.
Все полезные книги, газетные статьи и картины следует скопировать, тиражировать и хранить в сети специальных учреждений с единым центром-каталогом, чтобы человек, находясь где угодно, мог сделать запрос в этот центр, и ему будет выслана копия документа. Так будет создан «Всемирный банк информации», или «Всемирная память человечества», или «Всемирный Разум», который станет неуязвимым, в отличие от хранилища отдельного учреждения. Разумеется, такая работа непроста, для нее необходимо привлечь множество специалистов, которые будут собирать источники информации, сортировать по отраслям, каталогизировать и так далее; но все же это гораздо дешевле и, главное, полезнее, чем воевать. Ныне — благодаря цифровым технологиям и Интернету — все — мирный банк информации фактически создан. Помогает ли он переделать мир? Ответа на этот вопрос мы пока не знаем, но его практическую полезность невозможно переоценить.
Однако между современными интернет-хранилищами знаний и тем, что предложил Уэллс, есть принципиальное различие. Оно не в том, что мы получаем информацию в виде файлов, а не фотографий. По Уэллсу, цель «Всемирного Разума» — выработка единого мировоззрения; он должен формироваться группой специалистов, объединенных общей идеологией; глупой, вредной и устаревшей информации в таком мозгу не место. Вечный вопрос: кто будет отбирать и организовывать этих специалистов? Наша «всемирная паутина» устроена так, что не только умный и добрый, но также злой и глупый паучок может сплести в ней свою ячейку. До сих пор попытки глобального регулирования интернет-пространства проваливались; по всей видимости, они будут бесплодны и в дальнейшем. Человечеству стала доступна вся информация «про всё»; но решать, что верно или ошибочно, хорошо или дурно, по-прежнему каждый должен сам.
* * *
21 октября Уэллсу стукнуло 70. Лондонский университет, который тоже стал юбиляром — 100 лет, — присвоил ему степень доктора литературы. Он говорил, что степень доктора естественных или общественных наук обрадовала бы его больше. Он не хотел считать себя литератором. Его очень тронула юбилейная статья Карела Чапека: «Он представляет собой исключительное явление среди современных писателей и мыслителей в силу своей необыкновенной универсальности; как писатель он соединяет склонность к утопическим фикциям и фантастике с документальным реализмом и огромной книжной эрудицией; как мыслитель и толкователь мира он с поразительной глубиной и самобытностью охватывает всемирную историю, естественные науки, экономику и политику. Ни наука, ни философия не отваживаются сейчас на создание такого аристотелевского синтеза… какой оказался по плечу писателю Уэллсу… <…> Этот всеобъемлющий исследователь является одновременно одним из самых настойчивых реформаторов человечества — он не стал догматическим вожаком и пророком, но избрал роль поэтического открывателя путей в грядущее».
День рождения он отметил с Мурой и родными, а 13 октября состоялось официальное празднование, организованное ПЕН-клубом. На обеде в Савой-отеле присутствовали около трехсот человек, среди которых были все сколько-нибудь значительные британские и многие иностранные литераторы. Председательствовал Джон Бойнтон Пристли. Юбиляра поздравляли (первым — Шоу); он произнес ответную речь. Моэм писал, будто Шоу издевался над Уэллсом, после чего тот, «чуть не водя носом по бумажке, писклявым голосом прочитал свою речь. Он брюзгливо говорил о своем преклонном возрасте и с присущей ему сварливостью нападал на тех присутствующих, кому, возможно, взбрело в голову, будто юбилей и сопровождающий его банкет означают, что он намерен отойти отдел. И заверил их, что он, как всегда, готов направлять человечество на путь истинный». Моэм любил говорить о людях гадости, но, в отличие от Шоу, только за глаза: разумеется, Шоу не издевался над юбиляром, а, напротив, объявил, что в искусстве изображения жизни ему равны лишь Диккенс и Киплинг, а также шутливо пикировался с ним, к чему оба давно привыкли: «Бедный старина Уэллс! Вот и вам перевалило за седьмой десяток. А мне скоро перевалит за восьмой… Почему все хохочут? Потому что радуются, что скоро отделаются и от меня, и от вас…»
Что касается речи Уэллса, то большинству гостей ее тон запомнился как «печальный». Да, он говорил о своих планах на будущее, о Всемирной энциклопедии. Но он сказал также: «Мне кажется, будто я — маленький ребенок, которому устроили чудный вечер и подарили много прекрасных игрушек… Но вот входит нянька и говорит: „Берти, вам пора спать, начинайте собирать свои игрушки…“ Многие из моих игр подходят к концу, и я чувствую, что устал…»
В 1936 году Уэллс сложил полномочия президента ПЕН-клуба (оставаясь до конца жизни активным членом этой организации): он не видел возможности далее удерживать ПЕН от политики. Почему? Годом раньше в Париже — формально по предложению Арагона, Мальро и Жана Ришара Блока, а фактически по инициативе советского руководства — был организован Международный конгресс писателей в защиту культуры от фашизма. На это мероприятие, проводившееся «в пику» ПЕН-клубу, были приглашены прогрессивные с точки зрения ЦК ВКП(б) западные писатели. Большинство из них отказались от участия. В резкой форме отказался и Уэллс, у него к тому времени выработался нюх на все советское, как бы оно ни называлось. Отказались Роллан и даже Шоу, он полагал, что советские порядки подходят для внутреннего потребления, но сам предпочитал свободно томиться внутри загнивающей цивилизации. Не приехал Горький, одни считают, что по болезни, другие — что его не выпустили. Конгресс прошел не без инцидентов: писатель Андре Бретон попытался задать вопросы о системе управления в Советском Союзе, а также о судьбе троцкиста Виктора Сержа, бежавшего из СССР, но Арагон и Эренбург объявили вопрос закрытым. На конгрессе было объявлено о создании новой организации — Международной ассоциации писателей.
Уэллс понимал, что литературный мир меняется. Есть организации фашистских, коммунистических, еще каких-то писателей; ПЕН должен в противовес им стать организацией демократических писателей, но это значит изменить принципам, на которых они с Голсуорси его создавали… Стоит начать ограничения по политическим мотивам — и по этому пути можно зайти далеко. Он не мог разрешить эту проблему и перед очередным конгрессом ПЕНа в Барселоне подал в отставку, но Ада Голсуорси уговорила его остаться на год. Тем временем советской стороной готовился пленум секретариата Международной ассоциации писателей, который должен был пройти в июне 1936-го в Лондоне. Одним из членов секретариата был Илья Эренбург; на него возлагалась задача еще раз попытаться привлечь европейских писателей — уже не только «прогрессивных», а какие согласятся, — к участию в работе ассоциации. Эренбург пытался «надавить» на Уэллса через Майского. Уэллс поддался на уговоры, но не Майского, а Ребекки Уэст, которая находилась тогда в Лондоне, — пришел и выступил на пленуме. Но выступил не так, как хотелось организаторам — говорил опять о свободе слова и предрек ассоциации крах из-за отсутствия международной поддержки.
