Так что вопреки басням советских и антисоветских историков большевики не захватывали власть 25 октября 1917 года, а нашли её в большой куче дерьма, отмыли и начали строить новое государство.
Но вернёмся к нашим путешественникам. Из Севастополя, куда пришёл поезд с Александром Михайловичем, Марией Фёдоровной и их спутниками, их доставили на автомобилях в имение Ай-Тодор под конвоем революционных матросов.
Рассказать о жизни в Ай-Тодоре предоставлю Александру Михайловичу, благо, теперь ему нечего скрывать: «По приезде в Ай-Тодор мы получили длинный список того, что мы не должны были делать, от некоего господина, носившего громкий титул «Особый комиссар Временного правительства».
Мы состояли под домашним арестом и могли свободно передвигаться лишь в пределах Ай-Тодорского имения, на полутора десятинах между горами и берегом моря. Это условие было довольно приятным. Зато другие…
Охраняющие нас вооружённые моряки, отобранные за свои радикальные взгляды, имели право входить в наши комнаты в любое время дня и ночи. Без разрешения комиссара мы не могли ни получать, ни отправлять письма и телеграммы. Комиссар присутствовал при всех наших трапезах; рядом с ним находился его переводчик — на тот случай, если мы перейдём в разговоре на иностранные языки. Всех, кто захотел бы нас видеть, обыскивали и при входе, и на выходе.
Каждый день проверялось, сколько мы израсходовали свечей и керосина. Я попытался уверить комиссара, что мы не владеем искусством изготовления бомб!
— Не в том дело, — ответил он смутившись. — Это для того, чтобы успокоить местный Совет. Они там думают, что вы можете посылать сигналы турецкому флоту.
Какую же свечу надо было иметь, чтобы подавать сигналы кораблям, стоящим в Босфоре, в четырёхстах милях от Крыма! Зато это идиотское объяснение открыло мне глаза на то, сколь неустойчиво положение нашего комиссара.
Он являлся представителем Временного правительства, матросы же действовали по уполномочию местного Совета, и обе эти революционные власти находились в постоянной вражде. Матросы не доверяли комиссару, комиссар же с ужасом смотрел на ручные гранаты, заткнутые за пояс революционных матросов. Будучи ранее членом Государственной Думы и происходя из богатой семьи, комиссар Временного правительства надеялся, что революционная буря скоро уляжется, страна заживёт вновь нормальной жизнью и власть останется в руках его единомышленников.
Как все безответственные представители либеральных партий того времени, он попал, так сказать, между двух огней, и его крайняя неискренность не могла ввести циничных матросов в заблуждение. Они не скрывали своего презрения к нему, не слушались его приказаний и даже отказывались вставать при его появлении»[18].
В конце апреля в Ай-Тодор приехал Феликс Юсупов. Одновременно Временное правительство дало санкцию Севастопольскому совету на обыск в великокняжеских имениях на Южном берегу Крыма. На автомобилях и морем на военных транспортах «Дакия» и «Карл» в Ялту прибыли несколько сот человек специальной команды и 250 матросов-черноморцев. Для обыска женщин были привлечены представительницы севастопольского профсоюза дамских служащих. Обыски начались на рассвете 27 апреля.
21 июня 1917 года вдовствующая императрица написала своему брату принцу Вальдемару в Данию: «На прошлой неделе во время домашнего обыска с нами обращались очень грубо и непристойно. Половина шестого утра: я была разбужена морским офицером, вошедшим в мою комнату, которая не была заперта. Он заявил, что прибыл из Севастополя от имени правительства, чтобы произвести у меня и в других помещениях обыск. Прямо у моей кровати он поставил часового и сказал, что я должна встать. Когда я начала протестовать, что не могу сделать это в их присутствии, он вызвал отвратительную караульную, которая встала у моей постели. Я была вне себя от гнева и возмущения. Я даже не могла выйти в туалет… Офицер вернулся, но уже с часовым, двумя рабочими и 10–12 матросами, которые заполнили всю мою спальню. Он сел за мой письменный стол и стал брать всё: мои письма, записки, трогать каждый лист бумаги, лишь бы найти компрометирующие меня документы»[19].
Княгиня Ирина, дочь Александра Михайловича, в письме к своему дяде великому князю Николаю Михайловичу рассказала об обысках и произволе, чинимых их тюремщиками. Тот по простоте душевной как интеллигент к интеллигенту, как масон высокого градуса к такому же брату пришёл к А.Ф. Керенскому. Увы, результат был совсем противоположный. По приказу министра юстиции Керенского в Ай-Тодоре были проведены новые обыски, а режим арестованных ещё более ужесточен.
В декабре 1917 года в имение Ай-Тодор прибыл представитель Севастопольского совета прапорщик Задорожный. Он объявил Александру Михайловичу, что «по стратегическим соображениям» узники Ай-Тодора будут переведены в соседнее имение Дюльбер, принадлежавшее великому князю Петру Николаевичу. Великий князь попробовал пошутить:
— Какие могут быть «стратегические соображения»? Разве ожидается турецкий десант?
Задорожный усмехнулся:
— Нет, дело обстоит гораздо хуже, чем вы думаете. Ялтинские товарищи настаивают на вашем немедленном расстреле, но Севастопольский совет велел мне защищать вас до получения особого приказа от товарища Ленина. Я не сомневаюсь, что Ялтинский совет попробует захватить вас силой, и поэтому приходится ожидать нападения из Ялты. Дюльбер, с его высокими стенами, легче защищать, чем Ай-Тодор, — здесь местность открыта со всех сторон.
Задорожный достал план Дюльбера, на котором красными чернилами были отмечены крестиками места для расстановки пулемётов. Сандро никогда и не задумывался над тем, как много преимуществ с чисто военной точки зрения имеет прекрасная вилла великого князя Петра Николаевича.
В 1897 году архитектор П.Н. Краснов закончил строительство дворцового комплекса «Дюльбер», что в переводе с арабского значит «прекрасный». Осмотрев дворец, братья Михайловичи смеялись над чрезмерной высотой толстых стен и высказывали предположение, что Пётр Николаевич, вероятно, собирается начать жизнь «Синей Бороды». В ответ он отшучивался:
— Нельзя никогда знать, что готовит нам грядущее.
Александр Михайлович вспоминал: «События последующих пяти месяцев подтвердили справедливость опасений новых тюремщиков. Каждую вторую неделю Ялтинский совет посылал своих представителей в Дюльбер, чтобы вести переговоры с нашими неожиданными защитниками.
Тяжёлые подводы, нагруженные солдатами и пулемётами, останавливались у стен Дюльбера. Прибывшие требовали, чтобы к ним вышел комиссар Севастопольского совета товарищ Задорожный. Товарищ Задорожный, здоровенный парень двух метров росту, приближался к воротам и расспрашивал новоприбывших о целях их визита. Мы же, которым в таких случаях было положено не выходить из дома, слышали через открытые окна обычно следующий диалог:
— Задорожный, довольно разговаривать! Надоело! Ялтинский совет предъявляет свои права на Романовых, которых Севастопольский совет держит за собою незаконно. Мы даём пять минут на размышление.
— Пошёл к черту Ялтинский совет! Вы мне надоели. Убирайтесь, а не то я дам отведать севастопольского свинцу!
— Сколько вам заплатили эти аристократишки, товарищ Задорожный?
— Достаточно, чтобы хватило на ваши похороны.
— Председатель Ялтинского совета донесёт о вашей контрреволюционной деятельности товарищу Ленину. Мы вам не советуем шутить с правительством рабочего класса.
— Покажите мне ордер товарища Ленина, и я выдам вам заключённых. И не говорите мне ничего о рабочем классе. Я сам старый большевик. Я уже был в партии, ещё когда вы сидели в тюрьме за кражу.
— Товарищ Задорожный, вы об этом, пожалеете!
— Убирайтесь к чёрту!..
…Каждый вечер, перед тем как идти ко сну, я полушутя задавал Задорожному один и тот же вопрос: «Ну что, пристрелите вы нас сегодня ночью?» Его обычное обещание не принимать никаких «решительных мер» до получения телеграммы с севера меня до известной степени успокаивало.
По-видимому, моя доверчивость ему нравилась, и он спрашивал у меня часто совета в самых секретных делах. В дополнение к возведённым укрытиям для пулемётов я помог ему возвести ещё несколько укреплений вокруг нашего дома, а по вечерам редактировал его рапорты Севастопольскому совету о поведении бывших великих князей и их семейств.
Однажды он явился ко мне по очень деликатному вопросу:
— Послушайте, — неловко начал он, — товарищи в Севастополе боятся, что контрреволюционные генералы пошлют за вами подводную лодку.
— Что за глупости, Задорожный. Вы же служили во флоте и отлично понимаете, что подводная лодка здесь пристать не может. Обратите внимание на скалистый берег, на приливы и глубину бухты. Подводная лодка могла бы пристать в Ялте или в Севастополе, но не в Дюльбере.
