Пот заливал глаза, сорвала на бегу шерстяную шаль, бросила. Дыхание спирает, ноги путаются, с остервенением рвала пуговицы на полушубке, скинула его. Бежала дальше, простоволосая, в одном платье, с хрипом дыша, не чувствуя мороза, спотыкаясь, падая, вновь подымаясь.
В деревне теплится чье-то одинокое полуночное окно. И не видно пока зарева. Мимо своей печи, своей усадьбы, кучи бревен, по тропе, пробитой своими ногами, — поспеет, должна поспеть! Свинарник издалека — сонный и темный, с одного конца снежком припорошена крыша. Нет беды, не померещилось ли?
Но, еще не добежав, услышала истошный визг, приглушенный стенами. И этот визг подхлестнул…
Дверь в кормокухню. На ней замок. И похолодела — ключа-то нет, ключ-то остался в брошенном полушубке. И визг свиней, и через дверь слышен какой-то блудливый, трескучий перепляс… Замок — ключа нет. Вторые ворота заложены изнутри.
И заметалась вдоль по стене от окна к окну. Но окна узки, рамы крепкие, без топора не выломаешь. Добежала до угла, завернула и ахнула… Со стороны деревни свинарник сонный и темный, но он собой закрывает розовый снег. Из окна кормокухни выплескивает кипящее, жадное, в темных чадных завитках пламя. Оно облизывает стену. И часть стены — золотая, яркая, выедающая глаза. А на крыше вдруг на пустом месте вырос сияющий чертик, пошел отплясывать. И осипший рев одичавших свиней. И ничего нельзя сделать.
Настя заломила руки и завопила:
— Спасите! Спаси-те!!
Не переставая голосить, кинулась к деревне. К первой избе, к первому окну, кулаками изо всей мочи:
— Спасите! Спаси-те!!
Ко второй избе:
— Спаси-и-те!!
Хлопнула дверь, другая, хриплые мужские выкрики, бабье аханье. В стороне над свинарником крепло зарево, тускловатое, с багрянцем, как освещенный под гаснущей печи.
Хлопали двери, и над деревней разносился надрывно зовущий, плачущий голос:
— Спаси-те!! Спаси-те!!
Люди добрые, спасите Настю.
1965
В 1-й том Собрания сочинений В. Ф. Тендрякова включены восемь повестей, созданных в 1954–1965 годы.
Проза этого первого десятилетия в основном определила круг проблем, который стал предметом пристального внимания писателя в течение всей его тридцатипятилетней творческой деятельности.
В. Тендряков вошел в литературу в начале пятидесятых годов — в период, когда сама история поставила перед жизнью и искусством новые сложные задачи.
Константин Паустовский писал, что Тендряков этих лет напоминал ему мальчика, «похожего на северного застенчивого подпаска» («Юность», 1982, № 6). Но уже в те годы Тендряков четко формирует свое кредо: «Есть критика, выражающая мироощущение писателя, его отношение к действительности. Оно требует от писателя беззаветной смелости и принципиальности… Пассивность мне чужда, как чужда она моим героям. Пассивность враг всякой литературы» («Новый мир», 1954, № 11).
Так же открыто он заявляет и о своем нравственном идеале: «Всякий раз, когда я перечитываю Чехова, я оглядываюсь на себя. Проверяю свою Совесть — правильно ли поступил, не солгал ли в чем-нибудь перед людьми, перед самим собой, не покривил ли душой ради собственного благополучия» («Москва», 1960, № 1).
«Тендряков отличался резким своеобразием, он был решительнее других в постановке острых проблем, смелее в поисках художественной выразительности. С первых же его шагов в нем не было и следа нередкой для начинающих робости… В сочинениях чувствовалась исповедь сердца и жар надежд — ярчайшая особенность того периода… В произведениях все привлекало свежестью, начиная от языка, цепкого, мускулистого, с зарядом напряженной и стремительной энергии, нацеленной на выявление самой сути того, о чем говорил писатель», — так характеризует Тендрякова этого периода исследователь его творчества И. Крамов («В зеркале рассказа». М., «Сов. писатель», 1984 г.).
Когда в 1943 году после тяжелого ранения под Харьковом будущий писатель вернулся в родную деревню на Вологодчине, он имел за спиной ни с чем не сравнимый жизненный багаж — трехлетний тяжкий солдатский опыт войны. Период ученичества у В. Ф. Тендрякова как бы отсутствует — имеются лишь скупые, случайно оброненные фразы: «Начал заниматься сочинительством, хотя все целиком шло в мусорную корзину». («Лит. учеба», 1985, № 2). Короткие анкетные ответы: «С 1951 года считал себя профессиональным литератором». (Там же.)
Автора всегда отличала высокая требовательность к своему творчеству. Первые очерки и рассказы — «Дела моего взвода» (Альм. мол. писат. М., 1947), «Винтовка старшины Соловьева» («Смена», 1952, № 12), «В гору» («Огонек», 1950, № 26), «Ненастье» («Нов. мир», 1954, № 2), «Ее оружие» («Огонек», 1951, № 49), «Среди лесов» (Год тридцать шестой, альм., 14. М., 1953) и др. — не были включены автором в свое Собрание сочинений. Не вошли они и в данное издание. Но в них уже отчетливо видны пути, которыми шла проза Тендрякова. Константин Паустовский в письме Э. Казакевичу от 14 марта 1957 года уже тогда среди молодых талантливых писателей первым называет имя Тендрякова.
Первые шаги писателя в литературе неразрывно связаны с журналом «Новый мир», главным редактором которого в этот период был Александр Трифонович Твардовский. Творческое сотрудничество автора с редакцией было плодотворным. Восемь произведений в 50–60-е годы увидели свет на страницах этого издания.
Характерный эпизод произошел с рассказом «Пощечина». Тендряков предложил рукопись в редакцию «Нового мира». 22 июня 1958 года А. Твардовский ответил автору подробным письмом. Текст письма приводим с сокращением: «Дорогой Владимир Федорович! Как всегда, Вы и в рассказе „Пощечина“ улавливаете нечто существенное, жизненное, против чего не поспоришь как против факта. Это драгоценный дар — чувство существенного в жизни, глаз и слух на все, что недоступно глазу и слуху авторов, пишущих не от потребности сказать правду, а из соображений сказать то, что будет „в соответствии“… Но о данном рассказе я хочу вот что сказать. Авторская речь у Вас слишком близка к языку персонажей… Это — слабость, и слабость, влекущая за собой другие слабости, уже не „чисто формального“ порядка, а самого содержания… Смещение жанровых возможностей у Вас обернулось прямо-таки плачевно. Мне думается, что у Вас все это — издержки роста». («Письма о литературе». М., «Сов. писатель», 1985.) Критический анализ убедил Тендрякова, и рассказ никогда им не публиковался.
В этот период складывалась и творческая манера писателя, ее основой стала «малая проза», вобравшая в себя очерк, рассказ и, как синтез, наиболее емкую и законченную из всех объемов — повесть. Она и определила выбор произведений первого тома.
«Малая форма» давала возможность «на малых плацдармах» с предельным лаконизмом исследовать те жизненные явления, в которых хотел разобраться автор. «Литература не копия, а концентрат жизни», — говорил сам Тендряков. (Стенограмма выступления на встрече с читателями в Московском педагогическом институте, им. В. И. Ленина 1982 г.)
В. Тендряков не видел необходимости строго разграничивать жанры. Так один из первых рассказов «Падение Ивана Чупрова» был вначале определен как очерк. Ранние произведения писателя вбирали в себя и приемы очерка — публицистичность, полемическую заостренность, злободневность проблематики — и элементы художественной прозы: глубину психологического рисунка, пластичность образов, яркость диалога, живописность пейзажных зарисовок. Писатель вырабатывал свою художественную стилистику, возникшую из сплава художественности и публицистичности. Публицистичность — черта характера, ставшая чертой творчества, способствовала читательской активности, сопровождавшей появление каждой книги писателя.
В спор вступали не только искусствоведы и критики, по и люди далеких от литературы профессий — учителя, юристы, колхозники.
Острая полемичность писателя дает нам право включить в примечания разноплановый критический материал, отражающий судьбу каждой его книги.
Тексты произведений, вошедших в I том, печатаются по изданию: Тендряков В. Собр. соч. в 4-х томах. М., ИХЛ, 1978. В случае, когда произведение печатается по другому изданию, это оговаривается.
«Не ко двору».
Впервые — в журнале «Новый мир», 1954, № 6. Повесть вызвала большой читательский интерес. Библиография журнальных и газетных статей («Лит. газета», «Комс. правда», «Нов. мир», «Октябрь», «Знамя» и т. д.) составляет более 80 названий. Откликнулись и дали в целом положительную оценку повести М. Шолохов («Дон», 1957, № 5), К. Симонов («Лит. газета», 1954, 18 дек., «Проблемы развития прозы»), В. Овечкин (Сб. «Жизнь колх. дер. и лит-ра», 1956 г.), М. Шагинян («Сов. печать», 1957, № 1). Валентин Овечкин писал: «Это не шаг, а прямо бросок вперед. Писатель повернулся лицом к острым конфликтам, пошел бесстрашно навстречу сложным жизненным противоречиям, стал в них по-хозяйски разбираться — и вырос как художник на две головы» (Сб. «Жизнь колх. дер. и лит-ра», 1956. М., «Сов. писатель»). В этом же выступлении Овечкин упрекает Тендрякова в пассивности, требуя еще активнее вторгаться в жизнь.
