— Вот это — линия развертывания нашего наступления. Адъютант, позовите начальника штаба. И пусть зайдет начальник авиационного отдела. Лейтенант Гордон, вам поручение: садитесь на самолет и летите в Пршедол, в штаб участка. Вы проверите состояние резерва танков и примете командование отрядом под моим личным управлением. Думаю, что не позднее завтрашнего вечера вы получите ответственное задание. Помощника выберите по вашему желанию.
— Будет исполнено, господин генерал, — четко ответил Дик и вышел из комнаты.
«Наступление проведено безупречно. Советские войска вынуждены были отступить, оставив в наших руках командные высоты. Эффект прыгающих танков был великолепен, они свободно преодолевали все преграды, давя артиллерию и пулеметные гнезда врага и атакуя после этого вражеские позиции не только в лоб, но и с флангов. Мы закрепили за собой участок глубиной в 16 километров и шириной 8 километров, как главную линию прорыва. Целым фронтом наши части продвинулись на восток на четыре-пять километров. Наступление постепенно продолжается. На рассвете начинаю развернутое форсированное наступление с флангов, расширяя зону прорыва с помощью авиации и прыгающих танков. Подписано: генерал Древор».
Радист-шифровальщик закончил передачу этого рапорта и взглянул на часы: была уже половина первого ночи. Он откинулся на спинку стула, сладко зевнул и потянулся. Дежурство кончалось. Скоро он пойдет отдыхать. Нелегкая жизнь у радиста: ни минуты отдыха в течение всего дежурства… Однако сегодняшний день — позади. Кто это?..
В аппаратную вошел другой радист, небрежно кивнул головой первому:
— Как дела, дружище? Устал? Много радиограмм?
— Тебе будет легче, потому что я уже переслал главные. Вот только что закончил рапорт о наступлении. Большой, но — интересный. Если хочешь, можешь прочитать. А здорово мы потрепали большевиков!.. Ты видел эти прыгающие танки?
— Ужасные машины, — ответил второй, присаживаясь к столу. — Не хотел бы я оказаться на их пути. Действительно, ни одна преграда не остановит такое чудище: танк раздавит преграду, перепрыгнет ее… Ну, можешь идти. Я уже расписался, что принял дежурство. Это на отправку? — показал он на стопку депеш.
— Ага. Там немного. Я же говорю, что большую часть уже передал.
— Тем крепче будешь спать. Ты домой?
— Нет, еще зайду к Франко. Он что-то прихворнул и прислал записку — просит зайти. Пока.
— Всего хорошего.
Первый радист накинул шинель и вышел, с наслаждением всей грудью вдыхая свежий ночной воздух. Вокруг здания радиостанции стояла спокойная тишина. Только патрули неспешно проходили по улицам. Старательность, с которой патрульные относились к своим обязанностям, показалась радисту даже немного смешной.
Что могло случиться здесь, на расстоянии пятидесяти километров от фронта, да еще после блестящего наступления прыгающих танков?.. Он улыбнулся и зашагал своей дорогой.
Ночь была темная и прохладная. Черно-синее небо медленно затягивалось облаками, понемногу прятавшими за своей завесой зыбкие искорки звезд: облака подгонял свежий ночной ветер. Радист шел, опустив голову и думая о наступлении. Генерал Древор рапортовал, что с рассветом начинает разворачивать его дальше. О, он опытный человек, этот старый седоусый Древор. Радист видел его однажды, когда тот осматривал радиостанцию.
Ему понравилась доброжелательность старого генерала, который охотно шутил и сам смеялся над своими шутками. Он говорил громко, словно репродуктор, перекрывая даже шум машин. Генерал спросил радиста:
— Могу я быть уверен, что никто не подслушает, когда я буду говорить со штабом?
Радист от неожиданности покраснел и еле выговорил:
— Да, господин генерал, ведь у нас направленный передатчик, кроме того, он каждые тридцать секунд автоматически меняет частоту…
— Вот я и говорю: часто будете менять частоту и потеряете чистоту, а?… — и генерал громко рассмеялся, поглядывая на окружающих: понравилась ли его шутка?
Хороший человек, генерал Древор! И наступление провел прекрасно. Это же большая победа…
Приглушенный рокот мотора заставил радиста поднять голову. Он проходил мимо аэродрома. Высоко в небе светились сигнальные огоньки. Машины, видимо, шли на посадку, их было несколько. Радист попытался пересчитать самолеты, как всегда делал, увидев в небе стальную стаю. Больше шести насчитать не смог — мешало быстрое движение круживших над аэродромом самолетов.
— Наверное, это резерв, о котором говорилось в депеше, — подумал радист. Но не успел он опустить голову, как невольно остановился на месте, пораженный диким воем сигнальной сирены. Что это?..
Начав с низкой ноты, сирена завывала, поднимая свой звериный голос выше и выше. Вибрирующий рев, казалось, пронизывал все стены, заполнял все пространство, заставляя человека с ужасом оглядываться: что случилось, где?.. На секунду сирена смолкла — и радист почувствовал, как в абсолютной, невероятной тишине звенит его мозг, будто все еще подчиняясь вибрирующему крику сирены. Вслед за тем дикий и долгий стон сирены раздался вновь, сразу поглотив тишину. Вдруг погас свет — сирена замолчала на долю секунды, будто захлебнувшись электричеством. Все лампы и фонари погасли, словно задутые исполинским дыханием сирены.
— Тревога!.. Воздушное нападение!.. — шептали дрожащие губы радиста. О, он хорошо знал этот сигнал воздушной тревоги, знал, что означает вой сирены и почему погасли все огни. Это значило, что по воздуху пронесся жестокий враг, что через несколько минут начнут взрываться тяжелые бомбы, сброшенные с самолетов, раскрывая на земле горячие огнедышащие кратеры. Это означало, что сверху польется самое страшное — удушливый газ, который отравит все вокруг, убьет все живое, умертвит в страшных конвульсиях… Надо прятаться… бежать куда-нибудь… Но — куда? Разве найдешь что-нибудь в этой адской темноте?..
Сирена окончательно смолкла — и тишину заполнил тяжелый рев самолетов. Сигнальных огней уже не было и на самолетах: их потушили, они были нужны лишь как остроумная маскировка, чтобы создать впечатление, будто это были не вражеские самолеты, а свои, откуда-то возвращавшиеся. Неожиданно в небо ударили дрожащие голубые ножи прожекторных лучей, которые быстро прощупывали черное небесное пространство, выхватывали из него белые контуры облаков и погружались, минуя их, в черную бездну. Тяжелый, все нарастающий рокот говорил о том, что самолеты снижались; однако — почему до сих пор они не сбросили ни одной бомбы?..
Радист ощупью нашел каменную стену склада. Какого именно — он не помнил. Это было не важно, он искал любую защиту. Как щенок, он скорчился под стеной, напрасно пытаясь втиснуться, вдавиться в камень, чтобы укрыть свое дрожащее тело. И вдруг стена вздрогнула, загрохотали тяжелые выстрелы. Это открыли стрельбу зенитные пушки, стараясь попасть во вражеские самолеты, пойманные кое-где в небе лучами прожекторов. На черно-синем бархате неба, который быстро резали на куски нежно-голубые светящиеся лезвия, возникали и исчезали оранжевые огненные пятна: это взрывались снаряды зенитных пушек.
Широко раскрытыми глазами радист смотрел вверх, ежесекундно ожидая неминуемой смерти. Он увидел, как два голубых прожекторных ножа поймали над аэродромом огромный вражеский самолет, похожий на большую хищную птицу, несущую в своих когтях смерть и разрушение. Лучи прожекторов дрожали, спеша за птицей, не выпуская ее из своих световых объятий и показывая цель зенитной артиллерии. Словно радуясь, вокруг самолета разорвалось одновременно несколько снарядов зенитных пушек. Но самолет снижался, делая большой полукруг над аэродромом. Наконец гигантская птица раскрыла свои когти и бросила вниз большой черный предмет, который сразу исчез, вылетев за пределы светового пятна прожекторных лучей.
Радист, скорчившись, ждал оглушительного взрыва бомбы.
Но взрыва не было. Сквозь грохот выстрелов долетел новый звук: словно к аэродрому приближался огромный танк. Тяжело грохотал мотор, одна за другой гремели гусеницы. Радист ничего уже не понимал: это было какое-то сумасшествие, все перепуталось в грохоте выстрелов и реве… Откуда танк?.. Как мог он здесь оказаться?..
Радист задрожал, словно в приступе жестокой лихорадки. Весь аэродром, целый город залило ярким белым светом. Высоко в небе сияли десятки гигантских солнц. Они медленно опускались все ниже и ниже, заливая нестерпимым светом каждое здание, каждый камень, каждую травинку и пылинку. Советские самолеты, оставаясь сами в кромешной темноте, сбросили на парашютах осветительные устройства, направлявшие свет вниз. Этот свет ослеплял, заставлял закрывать глаза, прятаться. Но радист не зажмурил веки. Нет, широко раскрыв глаза, он смотрел вверх, щипая себя за руки и ноги, пытаясь убедить себя, что все это — дикий, невероятный сон.
