План дерзкой вылазки принадлежал одному из добровольцев, занимавшему раньше в датском морском флоте какой-то нижний чин. Это был настоящий Геркулес, прятавший свои мощные формы в изобиловавшую золотом адмиральскую униформу собственного производства и звучным голосом призывавший людей к подвигам. Так, он спросил стоявших в строю людей, что те станут делать, когда попадут на борт и на них бросятся датчане. Один сказал, что нападет на первого же с ножом, другой посчитал более уместным ударить его и т. д. «Адмирал» спокойно выслушал всех, а затем выпрямился в полный рост и спросил, сверкая глазами и сопровождая речь соответствующими жестами: «А знаете, что сделаю я? Я возьму двух ближайших датчан и изотру их друг о друга в порошок!» Такое заявление не могло внушать веру в будущие подвиги.
Лодочная эскадра должна была в полдвенадцатого ночи в полной тишине и не зажигая огней проплыть мимо крепости и затем начать атаку на блокирующий корабль, если поданный из крепости сигнал подтвердит, что на вражеском корабле все спокойно как обычно. Сигнал был своевременно подан, но только около часа ночи первые лодки добрались до крепости. Затем прошло почти два часа без каких-либо событий, и, наконец, вся эскадра без всякого порядка и с громким шумом возвратилась обратно. Вначале «адмирал» не смог найти в темноте корабль, а потом якобы заметил, что корабль поднят по тревоге и снабжен абордажными сетями, так что о запланированной атаке явно знали. С криками «нас предали» экспедиция вернулась обратно в Гольтенау и вскоре исчезла и оттуда. На следующее утро корабль стоял на своем привычном месте, и даже с помощью сильнейших биноклей не было заметно никаких особых признаков беспокойства о грозящей атаке.
Как рассказал мне фон дер Танн в доверительной беседе, мероприятие провалилось из-за отсутствия дисциплины и большого количества выпитых горячительных напитков, так что у него самого пропало желание произвести еще одну попытку. Мне было очень жаль дельных и любезных баварских офицеров из-за их неудачи. Фон дер Танн еще несколько дней оставался моим гостем в крепости, и в последующие годы я часто с удовольствием вспоминал то приятное время, когда до меня доносились вести о «подвигах генерала фон дер Танна».
С официальным назначением комендантом Фридрихсорта и поручением с помощью закладки батарей позаботиться о защите Эккернфердской бухты моя должность утратила присущий ей до сих пор немного авантюристический характер. Она потеряла тем самым также большую часть очарования, которое имела для меня раньше. И когда мои задачи были выполнены, а мирные переговоры сделали дальнейшую военную деятельность маловероятной, мною все сильней завладевала мечта о возобновлении моей научно-технической деятельности в Берлине.
Глава 4
Первые телеграфные линии
Между тем произошли большие изменения. Военная комиссия по введению электрических телеграфов была официально распущена, а телеграфия передана вновь созданному министерству торговли. Главой отдела телеграфии назначили регирунгсасессора[87] Ноттебома[88], занимавшего руководящий пост еще в бытность телеграфной комиссии. Было принято решение продолжить проторенный комиссией путь и для начала так быстро, насколько только возможно, проложить подземную телеграфную линию из Берлина во Франкфурт-на-Майне, где заседало Германское национальное собрание[89]. Результатом данного решения стал запрос, не желаю ли я возглавить строительство этой линии в соответствии с внесенными мной в комиссию предложениями. В случае положительного ответа министерство торговли бралось направить военному министру прошение о моем переводе. И хотя мне не очень хотелось получить в начальники Ноттебома, тем не менее я принял предложение, освобождавшее меня от ставшей теперь такой однообразной военной жизни в маленькой крепости и дававшее возможность практического воплощения моих предложений в больших масштабах.
В Берлине меня уже дожидался полностью поглощенный заботами о начинавшемся строительстве Гальске. Линию решено было сделать полностью подземной, так как имелись подозрения, что в такое политически нестабильное время наземную линию могут разрушить. Изолированные гуттаперчей провода необходимо было уложить в каналы полтора фута глубиной под железнодорожным полотном без всякой внешней защиты. Предложенную мной дополнительную защиту в виде оплетки провода железной проволокой, укладки в железные трубы либо в глиняные желоба отвергли из-за дороговизны. С берлинской фабрикой резиновых товаров Fonrobert & Pruckner уже заключили контракт на изготовление подземных проводов. Это была та самая фабрика, которой я передал мою модель для обжима медной проволоки гуттаперчей, она же изготавливала и провода для экспериментальной линии из Берлина в Гросберен с помощью произведенной по данной модели обжимной машины. Так что мои задачи ограничивались заботами о как можно лучшей изоляции проводов. Но именно тут и возникли значительные трудности, ввиду того что внезапно большой рыночный спрос на гуттаперчу быстро привел к потере ее качества.
Чтобы по возможности устранить данное препятствие на пути требуемого быстрого продвижения работ, было решено использовать изобретенную незадолго до того в Англии вулканизированную гуттаперчу, то есть гуттаперчу, тщательно перемешанную с серой. В этом случае даже при плохом качестве гуттаперчи изоляция и устойчивость проводов к внешним повреждениям повышались. К сожалению, впоследствии вулканизированная гуттаперча себя не оправдала, так как сера вступала в реакцию с медным сердечником провода, вследствие чего окружавший его слой гуттаперчи постепенно пропитывался медью и начинал проводить ток. Этому роковому обстоятельству можно, в частности, приписать то, что полностью изолированные на момент укладки провода уже через несколько месяцев теряли часть изоляции.
Проверка проводов на фабрике производилась с особой тщательностью. Для этих целей Гальске изготовил гальванометр, чувствительность которого намного превосходила все доселе имевшиеся аналоги. При испытаниях, проведенных в 1847 году с помощью этих чувствительных гальванометров, я впервые заметил поразившее меня явление, когда даже полностью изолированный, лежащий в воде проводник при включении батареи выдавал кратковременный заряд тока, за которым при выключении батареи следовал противоположно направленный заряд той же мощности. Это было первое наблюдение электростатического заряда[90] в гальванических цепях. Поначалу я склонялся видеть здесь явление поляризации, ведь тогда считалось, что гальванометр не способен показывать статическое электричество. Но вскоре повторение этих же явлений на длинных, хорошо изолированных проводах несомненно доказало, что речь идет не о поляризации, а об электростатическом заряде.
Первоначальную трудность в поиске плохо изолированных участков длинных проводов я смог преодолеть следующим образом. Покрытый гуттаперчей сухой провод протягивался сквозь заземленный сосуд с водой, в то время как вторичная спираль тонкого, свернутого вокруг электромагнита молоточка Нефа провода подключалась между изолированной медной проволокой и землей. И если теперь стоявший на земле рабочий опускал палец в сосуд с водой, то тут же получал удар током, а в воде отражалось место неисправности покрытого гуттаперчей провода.
Так удалось выявить все мелкие, не видимые никаким другим способом дефекты изоляции и после их устранения получить хорошо изолированные провода.
Тут можно сделать следующее замечание о только что описанной конструкции молоточка Нефа. Я создал данную модификацию еще в 1844 году, назвав ее «вольтаиндуктор»[91]. Уже тогда мне предоставилась возможность наблюдать медицинское воздействие индуцированных во вторичной обмотке переменных токов такого вольтаиндуктора.
Моего брата Фридриха в то время очень беспокоила ревматическая зубная боль, пронизывавшая все его абсолютно здоровые зубы и не поддававшаяся никаким лекарствам. Эксперименты с новым вольтаиндуктором навели нас на мысль попытаться с помощью вырабатываемых им переменных токов устранить или хотя бы уменьшить невыносимую боль, пропустив их через зубы. Первая попытка состоялась на особо болезненном переднем зубе. В первый момент боль была ужасной, но затем сразу же прекратилась. Усилием воли, свойственной Фридриху с рождения, он тут же опробовал лечение на всех остальных зубах, проведя переменные токи сквозь корни зубов и испытав давно забытое ощущение полного избавления от боли. К сожалению, уже на второй день боли постепенно возобновились. После повторных электризаций они хотя и вновь прекращались, но безболезненные перерывы становились все короче и, наконец, эффект полностью исчез. Этот, насколько мне известно, первый опыт медицинского применения электрических токов тогда внушил мне определенное недоверие к их использованию в данной сфере.
