— Вот и увеличим вес добавки в 10 раз! — сказал я.
Отвесили в 10 раз больше. Навеска тоже выглядела крохотной. Подошла женщина, технолог цеха, придирчиво проверила мои расчеты и дала команду ставить ампулу с солью в печь. Через двое или трое суток выгрузили кристалл в виде большой цилиндрической були. Но прежде чем определить сцинтилляционную способность детектора, нужно булю распилить, отполировать кристаллы-детекторы, запаковать их в контейнеры и потом измерить их свойства на электронной аппаратуре. На это уходит около месяца. Так что ставить дальнейшие опыты в печах нам пришлось, не зная предыдущих результатов. Больше расчетов веса добавки мы не делали, а просто увеличивали число миллиграммов первой навески с европием в два, три раза и так далее. Позвонил Шамовский. Я доложил, что выращенные кристаллы выглядят нормально.
В общей сложности мы успели провести 8 опытов по выращиванию и через месяц вернулись в Москву. А когда я отчитывался Шамовскому, и он перепроверил мой расчет навески, то я испытал шок. Оказалось, что при расчете первой навески я потерял один нуль и, значит, взвешивая европий, мы брали все его навески в 10 раз больше, чем планировали. Причем во всех опытах. Но Лев Матвеевич повел себя сдержанно. Он сказал тогда, что все-таки хорошо, что я сам первый рассказал о содеянной ошибке. Помню, что он сослался на пример с П. Л, Капицей: «У него уборщица случайно разбила графин и сказала, что это не она. Тогда Капица ее уволил, он сказал, что такому человеку нельзя доверять». Далее Шамовский попросил меня написать письмо главному инженеру Харьковского завода А. Л. Лифицу и объяснить, что произошло. Я так и сделал.
А приблизительно через месяц Шамовский вдруг радостно сообщил, что полученные нами кристаллы показали отличные характеристики энергетического разрешения и радиационной стойкости. Главный инженер предлагает подать заявку на изобретение, он составил список участников от завода и просит Шамовского включить сотрудников нашей лаборатории. Шамовский сказал, что включает меня и себя. Я попросил включить еще и техника К., сказав, что мы с ним работали в равной степени. Шамовский уперся — К. не научный работник, его творческого вклада нет, и вообще так не делают. Я ответил, что моего творческого вклада тоже нет, это, мол, была просто кухня, пусть тогда не включают и меня. В конце концов, послали в Харьков письмо с просьбой включить в заявку Шамовского, меня и К.
А через год мы все получили «Авторское свидетельство» на способ выращивания радиационно стойких кристаллов-сцинтилляторов. Более того, это изобретение оказалось внедренным в промышленность (на Харьковском заводе), а таковые составляли лишь небольшой процент от всех изобретений, и нас на этом основании наградили Почетным знаком «Изобретатель СССР». Звание с этим довольно глупым названием было только что введено правительством с целью усиления связи науки с промышленностью.
Иногда Л. М. Шамовский иронизировал над техником К., который с гордостью носил довольно красивый значок «Изобретатель СССР»: «Миша, расскажи, как ты изобрел СССР!» — «Да по пьянке, Лев Матвеевич», — отвечал остроумный Миша. Он, кстати, получил право как изобретатель не оплачивать излишки квартирной площади (было такое положение в советском жилищном законодательстве).
Два помещенных здесь маленьких рассказа О Л. М. Шамовском — это дань памяти моему научному руководителю по аспирантуре, которому в 2009 г. году исполнилось 100 лет со дня рождения.
«Помнят псы-атаманы, помнят польские паны…»
Профессор кафедры полезных ископаемых Горного института (Алма-Ата) Иван Иванович Бок был еще и академиком-секретарем АН Казахской ССР. За свою долгую жизнь он подготовил 120 кандидатов и докторов наук.
«У И. И. было одно слабое место. Когда в нем пробуждался доброволец красноармеец Бугурусланской дивизии, в которую он вступил в 1918 году, то бесшабашность перла во все стороны, и он мог на несколько дней впадать в загул. Я иду по улице Калинина, навстречу идет Иван Иванович.
— Вот лечу срочно в Москву, а из Москвы в Варшаву. Поляки открыли месторождение медистых песчаников. Надо их проконсультровать, чтобы они делали все правильно.
Через четыре дня я иду по улице Калинина, встречаю Ивана Ивановича.
— Здрасьте.! Что, уже слетали?
— Здрасьте! Да ну их, этих поляков! Полячишки, шляхта, что с них возьмешь? Нет, неинтересные люди. Я не захотел там долго находиться.
А Б. А. Тюрин <друг И. И> на второй день собрал народ в КазИМСе и рассказал, как было на самом деле.
Они прилетели в Варшаву и по программе, которую составил какой-то дурак, сразу же были привезены во Дворец польско-советской дружбы. Начался обычный банкет. И. И., как всегда с дороги, принял хорошо на грудь. И вдруг в нем проснулся красноармеец Бугурусланского полка, он встал и запел:
Помнят псы-атаманы,
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки.
Скандал был ужасный, поляки заявили протест. И. И. сразу самолетом отправили в Москву и, не задерживая, обратно в Алма-Ату. Так не состоялась его консультация в Польше, но он, конечно, показал свой класс, и все восхищались поступком Ивана Ивановича».
(Из книги [Летников, 2008. С. 107])
Министр геологии Казахстана — морской волк
«С-ев честно отслужил 5 лет во флоте и дослужился до звания старшины 2-й статьи. Затем он окончил горный институт, выдвигался на должности начальника экспедиций. Но бывалый моряк в нем сидел крепко. И особенно после принятия спиртного это был не администратор, а моряк, сошедший на берег. Человек он был добрый, не интриган, а поскольку ценил мнение профессионалов, то крупных ошибок не допускал. С одним из его загулов в Москве связана скандальная история, которая стоила ему министерского поста и стала известна всем геологам Союза. Мне ее рассказал В. А. Теняков, зять министра А. В. Сидоренко.
Ночь. Раздается телефонный звонок. В. Теняков берет трубку.
— Это квартира министера Сидоренко?
— Да, только не министера, а министра. Кто Вы такой и что Вам нужно?
— Мне нужно поговорить с министером по важному государственному делу.
К телефону подходит разбуженный Александр Васильевич.
Сидоренко слушает.
— С Вами говорит швейцар ресторана „София“. Скажите, у вас в Казахстане есть министер С-ев?
— Да, это министр геологии республики.
Да, но у него есть еще одна красная книжечка, он депутат Верховного Совета Казахстана.
— Вполне возможно, что дальше?
— Подскажите, что нам с ним делать? У него на руках две красные книжечки, но они писают в фикус!
— Делайте, что считаете нужным, и оставьте меня в покое.
Так С-ев оказался в КПЗ, и утром о случившемся стало известно в Алма-Ате. Процедура снятия С-ева с поста министра длилась еще несколько месяцев. Примерно через год я прилетел в Алма-Ату и на углу Фурманова и Кирова столкнулся с С-вым. Он был рад встрече и доверчиво сообщил:
— Знаешь, я так рад, что меня сняли с этой проклятой должности. Представляешь? Целые дни какие-то заседания, через день вызывают в ЦК. Все на меня пишут и просто стучат. Следят за каждым шагом. Поедешь на бешбармак — на другой день анонимка. С бабами — упаси боже, моральное разложение. А еще этот дурацкий случай в ресторане „София“. Я же объяснял этому дураку швейцару, что у нас, моряков, перед походом и после прощального банкета на берегу была традиция помочиться в пальму. Я ему давал деньги, а потом сказал: „Мне плевать! Звони хоть самому министру“. И дал его домашний телефон. Ну, он и позвонил.
Я спросил, где он теперь работает.
— О, теперь сплошной кайф! Я теперь начальник экспедиции. Куда хочу — туда и езжу. Я подобрал хороших замов, план экспедиция дает, живем дружно. Когда надо гульнуть, уезжаем подальше от стукачей».
[Летников, 2008. С. 115]
Голубой Дунай
Писатель Григорий Свирский пишет о поселке газовиков на Крайнем Севере:
«За поворотом была круглая брезентовая палатка с надписью на фанерке „Голубой Дунай“. Интересно, что и в Воркуте сто грамм с прицепом называется „Голубой Дунай“. И в Ухте, и в Норильске, и в Нарьян-Маре. Занесло меня в Енисейск — и там, возле монастыря, „Голубой Дунай“. Приглянулся, значит, северянам „Голубой Дунай“».
(Из рассказа Г. Свирского «Лева Сойферт, друг народа» [Огонек. 1989. № 48])
Пустой борт
«Опустились возле палатки с антенной. Долго висели над кочкой, наконец, приткнулись кое-как. Летчик выскочил, не выключая мотора, поглядел, не увязнет ли машина, не опрокинется ли, затем остановил винт. И в шелесте его мы услышали хриплый голос: „Водку привезли?“
Взяли ящики с яблоками. Несли их без энтузиазма…»
