Красные кхмеры пытались разрушить многие храмы как символы религии. Потом сюда пришли люди, которым надо было только одно — вынести из Ангкора как можно больше произведений искусства с целью торговли. Они продолжили «дело» разорения и уничтожения храмового города — уносили все, что можно, обезглавили множество изваяний, в частности, скульптурных изображений Будды. И сегодня, несмотря на то, что здесь явно стали обращать большее внимание на охрану сокровищ, разграбление комплекса продолжается.
В феврале 1992 года группа вооруженных преступников, убив трех сторожей реставрационной лаборатории в городке Сием-Реап, унесла оттуда одиннадцать ценных статуй общей стоимостью около миллиона долларов. Однако самым большим похитителем древностей был и остается французский писатель Андре Мальро, бывший министром культуры в правительстве Де Голля. В двадцатых годах он похитил барельефы из храма Бантеай-Сай.
Чтобы посетить этот храм, находящийся на расстоянии 35 километров, мне выдают вооруженную охрану. По дороге вижу четыре изваяния обезьян и каких-то чудовищ — они обезглавлены, а еще недавно — это я хорошо помню — были совсем целыми. Однако больше всего меня расстраивают красные таблички, которые виднеются тут и там по краям тропинки. Это предупреждение: опасно, мины! А мины — дело рук орудующих здесь красных кхмеров.
ЮНЕСКО сегодня обращается ко всему миру с призывами помочь спасти Ангкор. Мало кто представляет себе масштабы необходимых работ и то, какие требуются несметные средства для этого. Условия, в которых находятся памятники, поистине ужасающи, нанесенные им раны слишком глубоки. Многие повреждены так, что восстановить невозможно. Касаешься песчаника, а он рассыпается в песок. Поэтому нечего и думать, что Ангкор может вернуть свое прежнее великолепие. Это драгоценный камень, заключенный в зеленый ларец тропической растительности, которая его не уничтожает, а защищает...
Да, джунгли поглотили храмы, но они их и защитили. Так не лучше ли ограничить работы по реставрации лишь самым необходимым — тем, что делает «скорая помощь», — с целью остановить слишком напористое наступление растительности. А в общем-то, оставить все, как есть, не нарушая волшебного сценария молчаливой и драматической борьбы, которая разворачивается здесь между величественным миром камней и не менее величественным миром природы.
Яцек Палкевич, специально для «Вокруг света» Фото автора Перевод с итальянского Л. Филатовой
Красная земля королевы Нзинги. Часть I
Н есколько лет назад я написала в наш журнал заметку «Настала благоприятная пора для путешествии». Мне тогда казалось, что каждое слово в ней — правда. Никаких, как прежде, длинных и каверзных анкет, никаких справок из психдиспансера, адрес которого узнаешь по справочнику. Загранпаспорт? Виза? Пожалуйста. Но прошел год-другой, и мне стало ясно, что я читателей наших, людей, в основном весьма среднего достатка, невольно обманула. Для них и для нас, работников журнала, настала неблагоприятная пора для путешествий. По каким причинам — думаю, говорить не стоит: сегодняшний читатель и сам хорошо знает это.
Только скажите — как, работая в журнале «Вокруг света», можно не путешествовать? Вот и цепляемся мы за каждую возможность проехаться на деньги спонсоров, рекламодателей, лишь бы привезти свежий материал о сегодняшнем мире.
И вот однажды, сидя за праздничным столом с друзьями моего сына, ставшими со временем и моими друзьями, — Мариной и Юрой (они только что приехали в отпуск из Анголы), получаю от них лично и от фирмы «Юралекс», президентом которой является Юра, он же Юрий Алексеевич, приглашение приехать на месяц в Луанду. Они работают в столице Анголы уже седьмой год, обжились, преуспели в делах и, кажется, даже полюбили эту страну вечного лета.
— Но там же война... — говорю я, вспоминая события осени 1992 года.
— А здесь не стреляют? — парирует Юра.
— Но там же всегда жарко...
— У нас кондиционер, окна смотрят на океан, — включается в разговор Марина, и далее следует рассказ про подводную охоту, про закаты на океане.
Сопротивляюсь, кажется, просто так — от неожиданности приглашения. А сама уже вижу океан, пески, пальмы...
В завершение этой короткой предыстории скажу, что материал для очерка об Анголе, который предлагается вниманию читателей, мне помогали собирать все сотрудники фирмы «Юралекс», за что им — большое спасибо. Obrigado, как говорят в Анголе.
В Луанде — лето. Плюс 35 в тени. Март. Но скоро наступит осень, а за ней касимбу — тропическая зима, и температура упадет до плюс 20. Станет очень холодно, считают жители Луанды, города, лежащего под брюхом у экватора, на 9-м градусе южной широты.
...В шесть часов утра над бухтой поднимается солнце. Оно встает со стороны красных холмов, и в его лучах растворяется слабая ночная прохлада. Я люблю этот рассветный час и часто выхожу на балкон, чтобы взглянуть на просыпающийся город.
Свет, с каждой минутой набирающий силу, заливает синь бухты. У горловины ее, открывающейся в океан, стоят суда и три нефтяные вышки, уже погасившие свои яркие ночные огни. Башня морского порта совсем рядом с домом, где я живу, и мне видно, как от здания порта отходят машины и одна за другой катят по набережной — в город.
Он раскинулся на обоих берегах бухты. Далеко просматривается набережная с аллеей пальм, с пластинами высотных зданий и старая крепость на зеленой горе — как пограничная точка между берегами. Когда-то, в очень давние времена, в городе было три крепости; между двумя из них, стоявшими при входе в бухту на разных ее берегах, протягивали цепь, закрывая неприятелю подходы к городу. Да и другой берег бухты, тоже отлично видный мне — дома, вывеска отеля «Панорама», многопалубный корабль, ставший гостиницей, — был когда-то не материковой землей, а островом. Его в свое время соединили перемычкой с набережной, и он стал косой. В Луанде так и говорят: «Поехали на косу». Там, на берегу, обращенном к океану, стоят лодки и палатки рыбаков, и, сидя на веранде ресторана «Барракуда», слышишь шум прибоя и видишь белое кружево волн, тающее на песке...
Мой взгляд, обежав бухту, возвращается к зданию морского порта, к красным холмам, прорезанным серпантином дороги, и у их подножья, за стеной домов, выходящих на набережную, я вижу кварталы Байгии — старого нижнего города («байта» — по-португальски — «низ»), уже пронизанного ослепительным солнцем, и отливающие чернотой движущиеся фигуры. Да и рядом с нашим домом, в аллее пальм, началась утренняя жизнь. Там, прямо на песке, на скамейках, спали люди — они встают, идут к берегу, ныряют в отливающую бензиновой радугой воду, стирают бельишко, ковыряются в мусорных баках — и исчезают, растворяясь в проснувшемся городе...
Пешком по Луанде
Дорога из нижнего города в верхний проходит по улицам, всегда забитым народом. Казалось бы, будний день. Иссяк поток машин из порта и в порт, втянули в себя рабочих и служащих аэропорт, банки, магазины. Пробежали стайки школьников в белых халатиках. Но едва выйдешь из подъезда своего дома, как тебя окружает толпа мальчишек и взрослых мужчин, которые наперебой кричат: «Амигу! Амигу!» (Амигу (порт.) — друг; сейчас употребляется как обращение к незнакомому человеку. На толкучках имеет также смысл: «Дай!») — предлагая купить сигареты, часы, шампунь, пластмассовые стулья, кока-колу, тоник — и еще бог знает что, но все импортное, чужое. (Право, эта бурная, варварская торговля не раз заставляла меня вспомнить сегодняшнюю Москву с поправкой, конечно, на местные условия. Впрочем, были и другие поводы для аналогий, тоже невеселые, о коих, думаю, читатель, знающий нашу сегодняшнюю жизнь, без труда догадается.) Я заметила, что среди уличных торговцев не было женщин. Они независимо проходили сквозь толпу, стройные, с тяжелой ношей на голове и с ребенком, привязанным широким платком к спине, или сидели молча у подъезда, ожидая покупателей. Достоинство, с которым держались женщины в отличие от мужчин, бросалось в глаза. Порой они расставляли баночки пепси и бутылки пива в какой-то явно осмысленной комбинации, и тот, кому надо было знать, знали: здесь можно получить и другие услуги.
Старые улочки Луанды... Когда-то они наверняка были очень красивы — разноцветные особнячки с кружевами решеток на дверях и окнах, скрытые за зеленью пальм; четырех-пяти-этажные дома с галереями лоджий. И сейчас встречаются в городе такие островки — на фронтонах некоторых особняков еще сохранились медальоны из белых и синих изразцов: корабли под парусами, рыба играет в волнах, солнце над морем. Это штрихи прошлой Луанды, той, которую, как вспоминают старожилы, мыли по ночам, чтобы утро она встречала свежей. Сейчас многие особняки обветшали, стены домов покрыты копотью и грязью, с балконов свешивается нехитрое бельишко, мусор лежит неубранный, и помойки, помойки на каждом шагу. На остановках автобусов (они ходят редко) — тучи людей. Я не раз видела, как люди лезли в подошедший наконец автобус. Измученные жарой и ожиданием, они высаживали окна и зверели от сознания, что могут не сесть...
