А рисковать нельзя. Всего лишь одна ошибка могла дорого обойтись. А две — могли оказаться смертельными для работы.
Но Лебедев не допустил второго промаха. Отказавшись от нефти, как исходного сырья, он выбрал спирт.
И нащупал верную дорогу.
Спирт — доступный продукт. Его широко получали в то время в СССР из пищевых продуктов, главным образом из картофеля. Надо было только разработать способ быстрого и полного превращения его в бутадиен.
Вот на это и ушла часть отпущенного срока.
Сергей Васильевич решил использовать для этого превращения катализатор — вещество, ускоряющее и направляющее химическую реакцию в нужную сторону.
В качестве катализаторов химики применяют многие соединения, и очень важно суметь найти и угадать то единственное вещество, которое может подойти наилучшим образом.
Лебедев решил применить в качестве катализатора некоторые природные глины. Того, что он смог достать в Ленинграде, ему было мало. Поэтому даже летом, находясь в отпуске в Крыму, в Коктебеле, он занят тем, что бродит по окрестностям и собирает образцы глин. Он не просто гуляет — он внимательно смотрит под ноги. Он не просто лежит на земле, загорая, — его интересует то, на чем он лежит, ибо, может быть, он лежит как раз на том, что ищет, — на нужной ему глине. Собранные образцы Лебедев отсылает в Ленинград и каждый день нервничает, ждет ответа. Наконец он приходит: глины ведут себя в работе хорошо. Возвращается в Ленинград Лебедев, как геолог, нагруженный разными глинами.
Но, справившись с одной задачей, нужно было тут же решать другую. Нужен был еще один катализатор — для превращения бутадиена в каучук.
После некоторых колебаний Лебедев остановился на натрии — легком, светлом металле. И хотя многие были против натрия, Лебедев настаивал на своем. И настоял все-таки. И время доказало, что он был прав.
Наступила осень 1927 года. До истечения срока конкурса оставались считанные месяцы. Работа подходила к концу.
Это были очень трудные месяцы. Хотя основное направление было выбрано, и опыты показали, что выбрано оно правильно, оставалось еще много работы. И чем ближе к концу, тем больше обнаруживалось всяких недоделок, неясностей, которые нужно как можно скорее устранить, ибо время быстротечно, оно неумолимо тает, приближая последний день декабря — последний день, в который еще можно что-то поправить, доделать, дописать.
Трудность увеличивалась еще тем, что все приходилось делать самим. Сами закупали подсобные материалы, сами таскали лед с Невы. Сергей Васильевич работал и руководителем, и исполнителем, и лаборантом, и слесарем, и стеклодувом, и электромонтером. В каком невероятном темпе велась работа, вы можете догадаться по тому, что еще 30 декабря вечером она шла полным ходом.
Уже куплен билет в Москву, уже готов опытный образец и ящик для него, а работа еще не кончена.
Уже подан на московский вокзал поезд Ленинград — Москва, уже началась посадка, а Сергей Васильевич еще дописывает схему процесса. Работа ведется как на конвейере. Свои листочки Лебедев передает помощнице. Она, торопясь, переписывает их начисто. Еще двое сотрудников укладывают каучук и описание в ящик.
Все ежеминутно смотрят на часы: успеют или не успеют?
Наконец поставлена последняя точка. Последний листок уложен в ящик. Вбит последний гвоздь. Один из сотрудников, рискуя опоздать, мчится на вокзал.
И успевает.
Через несколько минут поезд увозит в Москву небольшой ящик с загадочной надписью “Диолифин” — двухлетний напряженный труд восьми энтузиастов, восьми бескорыстных ученых, детище Сергея Васильевича Лебедева.
И хотя сейчас все восемь так устали, что у них, кажется, нет никаких сил, они еще долго не расходятся, вспоминая эти промелькнувшие два года, смеются, радуются. Хотя они не знают еще, можно ли им радоваться.
Четыре месяца тянется томительное ожидание. Лишь в начале апреля становится известно: их работа признана лучшей.
Правительство приняло решение о строительстве завода СК на основе их метода.
И работа, которая казалась оконченной, начинается сначала.
Глава десятая. Экспонат музея революции
В 1931 году Сергей Васильевич Лебедев получил первую порцию промышленного синтетического каучука.
В Ленинградском университете создана специальная лаборатория синтеза каучуков. Группе Лебедева предоставлены средства, материалы, помещение. Правительство непрестанно справляется о ходе работ. Им всячески помогает первый секретарь Ленинградского обкома партии Сергей Миронович Киров. Но срок, срок вновь очень жесткий — полтора года на разработку проекта и еще столько же на строительство и пуск завода.
Конечно, предстоящие три года должны быть легче, чем прошедшие два. Не надо бегать самим на Неву за льдом и клянчить у коллег дефицитные вещества, — все, что нужно для работы, все доставляется. Не надо постоянно нервничать — не впустую ли их работа, — теперь уже ясно, что не впустую. Но главная трудность по-прежнему осталась.
Им оказали помощь организационную. Направить же реакцию в нужную сторону и с нужной скоростью ученым никто помочь не может. Тут они по-прежнему были один на один с капризами непокорных молекул.
После многих опытов наступил наконец день, когда реакцию надо было выпустить за пределы лаборатории; надо было испробовать ее, только что прирученную, на новом месте, в новых условиях — на заводе. Как поведет она себя там, не взбунтуется ли, не откажется ли идти по выбранной для нее дороге.
День и ночь не уходил с завода Лебедев — готовил испытания. Сам вникал в каждую мелочь, старался предугадать возможные осложнения. Но всего предугадать не смог.
Ставится первый опыт. На лицах скептиков и недоброжелателей появляется насмешливая улыбка: реакция не идет.
Ученые нервничают. Единственный, кто спокоен, как всегда, — Сергей Васильевич. Не вышло сегодня — выйдет завтра.
Ставится второй опыт. На лицах скептиков и недоброжелателей теперь уже смущенная улыбка: процесс пошел.
В мае 1930 года получена уже целая тонна бутадиена.
Одновременно с испытаниями шло строительство опытного завода. В октябре 1930 года оно закончено.
Можно готовиться к пуску.
Тот из вас, кто видел пуск завода лишь в кинохронике — перерезание ленточки, цветы, музыка, — может считать, что он не знает, что такое пуск завода. Это особое, ни на что другое не похожее событие.
Чего только не несет оно тем, кто готовит его! Волнение и радость, страх и усталость, разочарование и злость — каждое из этих чувств посещает людей, долгие месяцы трудившихся не покладая рук ради этих нескольких минут. Конечно, они работали не специально ради них — они строили новый завод, готовили выпуск нового вещества, — но в тот момент, когда из аппарата должна выйти первая порция продукта, когда на площадке много посторонних людей, тогда уже не думаешь о дальних высоких целях, думаешь лишь об одном: выйдет или не выйдет.
Мне кажется, подобное чувство каждый из нас испытывал на экзаменах. Говорят, что конечная цель этой неприятной процедуры — выявить нашу подготовку и таким образом помочь получить хорошее образование. Но согласиться с этим можно или задолго до, или несколько позже экзамена. На подступах же к нему и во время него нами владеет лишь одна мысль — сдать как-нибудь, проскочить как-нибудь. Торжественность обстановки ускользает от нас; все эти цветы, красная скатерть, графин без воды, нарядные, непохожие на себя преподаватели — все это где-то в тумане, все это вспоминается потом, когда экзамен сдан и когда уже эти цветы и графины никому не нужны.
Признаюсь честно: будь моя воля, я бы отменил все экзамены и все торжественные пуски. Это сберегло бы массу здоровья и времени и было бы полезнее для дела. Однако я понимаю, что моя точка зрения спорна, поэтому я не буду настаивать на ней. К тому же это ничего не убавит и не прибавит к тем, уже далеким теперь, событиям, о которых я рассказываю.
На пуске опытного завода СК, кроме всех тех неприятностей, которые полагались в данном торжественном случае, существовала еще одна, особая. А именно та, что никто не мог сказать точно, когда, собственно, настанет сей долгожданный день.
Многие химические процессы, особенно новые, еще необузданные, нередко ведут себя очень коварно, не желая подчиняться воле создавших их ученых.
Смотрите: бутадиен — исходный продукт для получения СК — загрузили в аппарат в начале декабря 1930 года, но еще в январе 1931 и даже в начале февраля долгожданное превращение никак не наступало. Короткие молекулы бутадиена почему-то не желали соединяться в длинные молекулы каучука, явно не обращая никакого внимания на волнения ученых.
Днем и ночью по нескольку раз в сутки звонил на завод директору Пекову Сергей Миронович Киров: как дела? Пеков шел к Лебедеву: что отвечать Сергею Мироновичу? Лебедев, чуть улыбаясь, что всегда было признаком уверенности, отвечал: “Будет блок. Только надо подождать. Сколько ждать? Не знаю”.
