Он завел будильник, чтобы проснуться рано, к утренней мессе. В этом году никто не пойдет с ним в церковь. Ему придется идти одному.
Одному.
На следующий Хэллоуин выпал снег, тонкий слой белизны обтянул землю и деревья, придавая окрестностям бледный вид. Эта замерзшая пена переливалась в лунном свете. Отблеск внизу отражался в звездах, застывших наверху, в ночи. Звероподобные снеговые тучи на западе грозились вторгнуться и нарушить спокойствие, отрезав отражение от его источника и превратив красоту в тусклую пустоту. Все звуки были опустошены холодом, они стали криками перелетных, птиц в пустынном ноябрьском закате.
«Еще даже не наступил ноябрь, а уже посмотрите…» — думал он, глядя сквозь стекло входной двери. Мало кто ходил сегодня по улицам, и еще меньше домов было открыто для этих смельчаков, запертые двери и погашенный свет на крыльце прогоняли их, заставляя слепо скитаться в тумане. Он и сам немного сделал для привлечения гостей — даже не зажег фонарь, чтобы указать на свое прибежище в ночи.
Впрочем, как бы он смог донести такую тяжелую вещь со своей ногой? После удачного падения с лестницы он теперь получал пенсию от правительства. Ему пришлось несколько месяцев пролежать в одиночестве своего дома.
Он молился о наказании, и ему вняли. Дело не в ноге, которая приносила лишь физическую боль и неудобство, наказанием стало одиночество. Он помнил, что таким образом его учили уму-разуму в детстве: запирали в холодный каменный подвал, куда проникал только свет из маленького запыленного окошка в углу. В этом углу он и стоял, стараясь приблизиться к свету. Именно там он однажды увидел, как муха попадает в паутину. Он смотрел и смотрел до тех пор, пока не появился паук, чтобы отведать свою добычу. Он наблюдал за всей сценой, содрогаясь от ужаса и тошноты. Когда все закончилось, ему хотелось что-нибудь сделать. Он сделал. Украдкой, словно хищник, он подцепил паучка и снял его с паутины. Паук был совершенно безвкусным, только на мгновение сухому языку стало щекотно.
«Шутка или угощение», — он услышал знакомые слова и почти встал, чтобы с трудом, опираясь на палку, доковылять до двери. Но пароль Хэллоуина прозвучал где-то вдали. Почему он показался ему таким близким на мгновение? Усиливающиеся эхо — или это плод воображения? Где далеко — близко, внизу — наверху, боль — удовольствие. Может, стоит запереть дверь? Похоже, в этом году немного детей играют в игру. Остались только отставшие. Вон идет один из них.
— Шутка или угощение, — произнес тихий слабый голосок. По ту сторону двери стояла старательно наряженная ведьма, ее черный костюм дополняла теплая черная шаль и черные перчатки. В одной руке — старая метла, в другой — сумка.
— Тебе придется подождать минутку, — крикнул он из-за двери, стараясь встать с дивана, опираясь на палку. Боль. Хорошо, хорошо. Он взял полный пакет конфет со столика и уже был готов высыпать все его содержимое на даму в черном. Но тут за трупно-желтым гримом он узнал ее. Осторожно. Не стоит делать ничего особенного. И не надо ничего говорить о красных домах с черными ставнями. Ничего об улице Эш.
Вырисовывавшаяся на тротуаре фигура взрослого лишь сгущала краски. Нужно обеспечить безопасность последнему оставшемуся в живых ребенку — подумал он. Но, может, были и другие, хотя он видел только брата и сестру. Осторожно. Сделай вид, что ты не знаешь ее; в конце концов она не в том костюме, который надевала два года подряд. Главное — не говори ничего, сам знаешь о ком.
А что случится, если он невинно спросит о том, где ее братик в этом году? Может, она ответила бы: «Его убили», или «Он умер», или просто «Его нет» — это зависит от того, как родители объяснили ей то, что произошло. В любом случае ему не надо этого знать.
Он открыл дверь, чтобы протянуть конфеты, и вежливо сказал:
— Держи, моя ведьмочка. — Последнее слово вырвалось само собой.
— Спасибо, — ответ прозвучал в такт с ее дыханием, с тысячей дыханий страха и опыта. Так ему показалось.
Она развернулась и, спускаясь по ступенькам, задела метлой одну из них. Старая полусгнившая метла, которую пора выбрасывать. Замечательная вещь для ведьмы. Еще ее удобно использовать для того, чтобы держать ребенка в повиновении. Уродливая старая метла стоит в углу, подходит для наказания, всегда рядом, ребенок всегда видит ее до тех пор, пока она не превращается в страшный образ, преследующий детей во сне. Мамина метла.
Когда девочка с мамой исчезли из виду, он закрыл дверь в мир и, пережив эти напряженные минуты, был рад одиночеству, которое некоторое время назад пугало его.
Темнота. Кровать.
Он не мог спать, но видел сны. Гипнотические страхи вошли в его сознание, гротескная последовательность образов, напоминающих зловещие обрамления страничек юмора из старых журналов. Невероятно искаженные лица, раскрашенные в яркие цвета, весело проносились перед его мысленным взором — все это помимо его воли. Их сопровождали странные звуки, которые, казалось, исходили из зоны, расположенной где-то между его мозгом и залитой лунным светом спальней. Гудение полувзволнованных, полуиспуганных голосов заполняло его воображение, то и дело раздавались четко различимые крики, которые пользовались его именем для оправдания звуков. Это был абстрактный образ голоса его матери, лишенный всего живого. Поэтому его невозможно было опознать, и он оставался чистой фантазией. Голос звал его по имени из дальней комнаты его памяти. «Самуэль!» — кричал он с пугающей настойчивостью неизвестного происхождения. А затем вдруг: «Шутка или угощение!» Слова отдались эхом, меняя смысл, по мере того, как они погружались во тьму: «Шутка или угощение!» — там, на улице, — мы встретимся, ясени, ясени! Нет, не ясени, другие деревья. Мальчик прошел мимо кленов, они скрыли его. Знал ли он, что машина ехала за ним в ту ночь? Паника. Нельзя потерять его теперь. Нельзя потерять. Он стоял на той стороне улице. Милые деревья. Хорошие старые деревья.
Мальчик обернулся, он держал в руке спутанную паутину из нитей, к концам которых были привязаны звезды, мальчик начал передвигать светила, словно это были бумажные змеи, игрушечные самолетики или летающие марионетки, уставившись в ночь и моля о помощи, которой не было. Мамин голос вновь зазвучал, потом он слился с другими голосами, превращаясь, в единое мрачное бормотание уносящихся вдаль мертвых голосов. Ночь Мертвецов. Все умершие беседовали с ним одним и тем же голосом.
«Шутка или угощение», — говорили они.
Но это не было частью его бреда. Казалось, слова возникали внутри него, их звук тревожил его полусон и освобождал его от отвратительного веса. Стараясь не повредить ногу, он поднялся с пропитанного потом постельного белья и встал на прочный пол. Это вроде бы успокоило его. Но потом:
— Шутка или угощение.
Это снаружи. Кто-то на крыльце.
— Иду! — крикнул он в темноту, звук собственного голоса разбудил его, заставив понять абсурдность того, что он только что сказал. Неужели месяцы одиночества наконец сказались на его рассудке? Прислушайся внимательно. Может, больше ничего не произойдет.
Шутка или угощение. Шутка или угощение.
«Шутка», — подумал он. Но тогда ему придется спуститься вниз, чтобы проверить. Он представил себе, как игриво засмеется форма форм, убегая в темноту, как только он откроет дверь. Все же ему стоит поторопиться, если он хочет поймать их. Чертова нога! Где же эта палка? Потом он нашел в темноте свой халат и набросил его на голое тело. Теперь придется бороться с мерзкими ступеньками. Повернуть направо. Нет, это предупредит мое появление. Разумно.
Учитывая неблагоприятные обстоятельства, мешавшие ему, он спустился довольно быстро. Ему мешал ночной мрак. Мрак ночи. Смерть ночи. Ночь Мертвецов.
Со странной оживленностью калеки он спустился по лестнице, всегда выставляя палку на ступеньку вперед для опоры. «Сконцентрируйся», — приказал он сознанию, которое начало путешествовать по необычным местам в темноте. Осторожно! В этот раз чуть не упал. Наконец он добрался до нижней ступеньки. Исходящий с крыльца звук, похожий на мягкий взрыв, прошел сквозь стену. Хорошо, они все еще там. Он мог поймать их и понять, что действительно вообразило себе его сознание. Усилия, которые он приложил, чтобы спуститься по лестнице, оставили его в состоянии неуверенности в чем бы то ни было.
Он повернул замок над ручкой и толкнул дверь, стараясь, чтобы промежуток между двумя этими действиями был как можно короче. Холодный ветер ворвался в открытое пространство, пробираясь мимо него и влетая в дом. На крыльце не было и следа мальчика-дьяволенка. Постой, вон он.
Ему пришлось включить свет, чтобы разглядеть. Прямо напротив двери лежал разбитый фонарь, вдавленный в мягкий каркас, разлетевшийся на сотни осколков, лежащие то тут, то там на крыльце. Он открыл дверь шире, чтобы лучше все рассмотреть, и быстрый ветер захватил дом, пролетев над его головой на своих леденящих крыльях. Какой сильный порыв, закрой дверь. Закрой дверь!
