Поднялся ветер; сырой, холодный туман окутал вершины гор. Под нависшей скалой, около небольшого водоема, мы разложили костер и стали готовиться к ночлегу. Иногда ветер разгонял тучи, прорывался луч солнца, далеко на востоке освещая необозримую картину сибирской тайги. Несколько отдохнув и согревшись, мы решили подняться на вершину, но самая высокая точка горы Кумбы оказалась недоступной и лишь временами в виде остроконечного пика показывалась среди стелящихся туч. Грандиозные осыпи выше сменялись своеобразными лугами альпийского типа или густым мягким покровом мха. Мы обошли северо-восточный склон, собирая материал и осматривая однообразные скалы габбро, но поиски наши оказались безрезультатными. Уже стемнело, когда по каменистым отвалам мы спустились вниз и нашли место для ночлега. После холодной ночи и тщетных попыток согреться у костра один из наших спутников предпринял вторичный осмотр вершины, подойдя к ней с другой стороны, но и этот осмотр никаких результатов не дал.
Сырая холодная погода не позволяла дольше оставаться на вершине, а сильная усталость и недостаточный запас взятой с собой провизии заставили нас отказаться от дальнейшего осмотра южных склонов и приступить к спуску. После дождей, прошедших в последние дни, этот спуск местами оказался очень трудным, а в болотистых низинах мы продвигались еще медленнее. Сырая и неприветливая тайга была совершенно безжизненной, и только кое-где разодранная когтями колода напоминала нам о медведе — главном обитателе этих лесов.
Таким образом, наши поиски на горе Кумбе не только дали отрицательные результаты, но показали и всю бесполезность дальнейших исследований. Тем не менее мы решили осмотреть ближайший район, примыкающий к горе, и все шурфы и ямы у подножья горы. На реке Колонге, недалеко от нашего кордона, наши поиски принесли нам некоторый успех. В старом железном руднике (Покровском и Колонгском), ныне подготовляемом к большим работам, мы встретились с рядом образований, которые, казалось, могли бы быть интересными. Здесь изверженные породы, близкие к тем, которые сложили вершины Кумбы, прорвались в область известняков. Из расплавленной магмы выделились огромные скопления магнитного железняка, а сам известняк превратился в гранаты и эпидоты. Местами длинные призмы эпидота были заключены в массу магнитного железняка, который не только покрывал их черной корой, но иногда совершенно замещал вещество эпидота. В результате этого образовались черные призмы, внешний вид которых иногда до малейших деталей напоминал строение некоторых редкоземельных соединений. Может быть, именно в этих призмах и заподозрил исследователь 40-х годов XIX столетия те минералы, о которых он писал в своей работе. Трудно дать определенный ответ на этот вопрос, и остается только пожалеть о неполноте и краткости старого описания.
Только, когда попадаешь в какие-либо чужие края, руководясь старыми материалами или старыми маршрутами, — глубоко научаешься ценить тех немногих исследователей прошлого, которые умели сочетать широту научной мысли с точностью и детальностью описания своих наблюдений. Дать точное описание наблюдавшихся явлений природы, выхватить из многообразия деталей и мелочей главные, характерные черты, в резкой и краткой форме сформулировать все, что видел глаз и схватила мысль, — это настолько сложная и важная задача, что перед ней бледнеют все трудности лабораторного исследования или теоретического анализа в кабинетах ученых.
И, может быть, в наше время, когда при стремительном темпе жизни мысль естествоиспытателя очень часто забегает вперед, отрываясь от фактов и наблюдений, полезно было бы оглянуться назад, на наших великих предшественников конца XVIII и начала XIX в., которые в своих спокойных эпических повествованиях медленно подготовляли основание для постройки величественного здания современного естествознания, собирая для него один за другим кирпичики точного наблюдения природы.
Не идеи или великие обобщения, не завоевания отвлеченной мысли создали наше современное естествознание, — нет, оно явилось результатом той скучной и трудной, неблагодарной описательной работы, благодаря которой в течение более двух столетий нагромождались факты на факты, выковывались отдельные звенья той великой цепи законов природы, которые удалось объединить в прекрасное целое в наши годы, в годы критической переоценки и творческой работы.
Автопробег по южному Уралу[25]
По рудникам и стройкам южного Урала
За последние годы в жизни Южного Урала произошло много знаменательных событий, которые совершенно видоизменили всю его экономику, весь его прежний облик. Вырос новый Челябинск с его мощной энергетической базой Чегрэс, посылающей электроэнергию не только на свои заводы-гиганты, как завод ферросплавов, алундовый и тракторный, но и далее — в Златоуст и Свердловск. Построен и работает — гордость Советского Союза — Магнитогорск. Родилась из остывшего пепла легендарных рассказов о былой славе золотых рудников — новая, крупнейшая механизированная золотая промышленность, которая собрала и объединила в артели «старателей» и старых матерых золотоискателей, и пылких комсомольцев из казацких станиц и башкирских деревень.
Ушел в невозвратное прошлое старый Урал с его богатыми заводчиками, золото- и столбопромышленниками[26], английскими, французскими, бельгийскими и всякими другими компаниями, с его демидовскими и расторгуевскими повадками и традициями, с его беспробудным пьянством, темнотой и бескультурьем.
На смену старому Уралу пришел советский Урал с передовой техникой на заводах и новостройках, с комбайнами на полях, шоссейными дорогами, автомашинами, со светлыми школами, кино и театрами, с молодой бурлящей жизнью. Стальными лентами протянулись новые линии железных дорог. Начали разрабатываться руды хрома, марганца, вольфрама, никеля, алюминия, прежде даже неизвестные в этих частях Урала.
Старая техника разработки полезных ископаемых. Киссовский рудник на Южном Урале. Фото автора, 1912 г.
Обновляется и растет промышленность Урала. Во все ускоряющемся темпе создаются новые центры хозяйства и культуры.
И вот в 1932 году я снова совершаю поездку на Урал.
Мы летим на самолете через Южный Урал. Вокруг лачуг старой Челябы белеет кольцо новостроек нового, промышленного Челябинска. Дымятся трубы электрической станции Чегрэса; прорезая леса, долины и горы, во всех направлениях тянутся линии передачи электрической энергии в сотни миллионов киловатт.
Знакомые нам по старым поездкам картины узких лоскутных полей, чересполосицы старой русской деревни сменяются совершенно иным рисунком: крупные полотнища колхозных и совхозных полей большими однородными и одноцветными пятнами покрывают предгорья Урала. Вокруг Челябинска целая сеть железнодорожных путей, и новые двойные полоски рельс протягиваются и к хорошо нам знакомым ковыльным степям южных равнин.
Земля на время скрывается в облаках. Дрожит стрелка компаса, несколько крутых виражей вырывают самолет из тумана, и неожиданно под ногами расстилается картина Магнитогорска — сложнейший, сразу даже непонятный переплет домов, фабрик, заводов, дорог, железнодорожных путей, еще только рождавшегося гиганта Урало-Кузбасса.
Приходит тридцать четвертый год. Цветущей южной весной мы на машине, нашем вездеходе Горьковского завода — «легковожке», по прозванию ребятишек Миасса, — выезжаем из Ильменского минералогического заповедника для осмотра новых промышленных центров Южного Урала. После нескольких часов пути мы попадаем на некогда принадлежавший английской компании Кыштымский завод, который теперь дает значительную часть меди, добываемой в Советском Союзе. Два-три часа переносят нас в Златоуст с его крупнейшим советским блюмингом; еще семь часов — и мы у ворот никелевого комбината Уфалея и у месторождения прекрасного сероволнистого мрамора, который сейчас всем нам так хорошо знаком по Московскому метро.
Семь-девять часов пути отделяют нас и от Магнитки, с ее годовой мощностью по окончании строительства свыше 3 миллионов тонн чугуна, то есть количество, равное почти всей производительности черного металла в царской России.
И из того же Ильменского заповедника имени В. И. Ленина через цветущие колхозные поля и новый чистенький совхоз мы за три часа попадаем в Челябинск, еще строящийся, еще растущий, город будущего. Перед нами и вокруг нас вырастают громады Тракторного; и, когда бродишь среди цветов и зеленых лужаек, раскиданных между отдельными цехами этого замечательного завода, трудно себе представить, что здесь в результате сложной работы станков, инструментов, конвейеров, печей ежегодно рождаются десятки тысяч мощных тракторов.
