Инициация и разрыв уровня
Вопрос: Спасибо вам за великолепную лекцию. Вопрос у меня такой. В начале вы упомянули такой интересный концепт Юлиуса Эволы, как «разрыв уровня». В связи с этим мне интересно, каким образом эсхатологический оптимизм соотносится с инициацией? Является ли инициация целью? Например, если у Эволы тема инициации – это одна из центральных тем, то в отношении Чорана и Юнгера, так прямо сказать нельзя.
Дарья Дугина: Я думаю, что инициация – это ключевой момент в эсхатологическом оптимизме. У Юнгера присутствует некоторый намек на это в «Уходе в лес». Он говорит о том, что есть три основания, три великие силы, которые могут спасти человека, уходящего в лес. Это искусство, теология и философия. Обратите внимание на теологию.
У Юнгера мы неоднократно встречаем обращение к мистическому опыту. Да, это не прямо про инициацию, но близко. Что касается Чорана, то здесь сложнее. Он в моей классификации балансировал на грани между эсхатологическим пессимизмом и эсхатологическим оптимизмом. В свой парижский период он тяготел к первому. У него обращения к инициации нет. Чистый пример эсхатологического оптимизма – Юлиус Эвола, и у него, как Вы верно заметили, инициация играет центральную роль во всей философии. Обращение к иерархии и инициации, вертикальность, активация трансцендентного измерения по отношению к окружающему миру – вот главная ортодоксальная стратегия эсхатологического оптимиста.
Вопрос: Мне всегда было интересно, как именно у Эволы соотносится понятие инициации и разрыва уровня. На ваш взгляд это синонимы, однопорядковые явления? Например, можно ли воспринимать разрыв уровня как авто-инициацию, о которой говорит Эвола, противопоставляя ее регулярной инициации Рене Генона?
Дарья Дугина: Я думаю, да, то есть инициация – это нечто одномоментное, как вспышка в ночи. Когда оба уровня реальности – этот и потусторонний – обнажаются и происходит разрыв, взрыв, своего рода короткое замыкание.
Оседлать тигра не значит признать правоту современности
Вопрос: Говоря о Юлиусе Эволе сегодня, Вы отмечали, по сравнению с тем же Чораном, его подчеркнутый оптимизм и призыв ввести войну против современного мира, начать великое сопротивление. И идти в этом направлении до последнего, до победного конца. Но в своем позднем творчестве, в книге «Оседлать тигра», в частности, разве он не приходит в каком-то смысле к признанию бесполезности этой борьбы и к принятию современной действительности?
Дарья Дугина: Нет, не приходит. Эвола меняет формы и градус своего оптимизма, который он на разных этапах связывал с тем или иным явлением, но он остается эсхатологическим оптимистом всегда – и в раннем дадаизме, и в «Оседлать тигра». Да, у него есть отчаяние. У него есть боль от невозможности полноценной духовной и инициатической реализации. Но при этом, все же, у Эволы главное – его стойкость, то, что он никогда не опускает рук. Именно поэтому именно в нем я вижу ключ к эсхатологическому оптимизму. Естественно, это зависит от моей grille de lecture. Я хочу увидеть в нем и вижу солнечную борьбу, восстание солнечного человека. У каждого автора, о котором мы сегодня говорили, существует, с одной стороны, глубокое отчаяние при соприкосновении с окружающим современным миром, а с другой – решимость ввести с ним – пусть, безнадежную! – но борьбу. С этими мыслителями происходит нечто подобное кораблю в житейском море, который шатают волны. Когда корабль взбирается на волну, идет взлет, и они говорят о том, что нужно бороться, а когда эта волна разбивается, то корабль падает вниз и кажется, что он неизбежно погибнет, и тогда охватывает чувство черной глубокой меланхолии. Поэтому у всех этих мыслителей мы можем обнаружить некоторое метание. Есть отчаяние и у Юнгера, но в то же время есть и воинское мужество, и призыв к восстанию.
Духовная Родина у каждого своя
Вопрос: Вы сказали, что нужно воспринимать человека, который переходит в другую традицию, как некоего урода. Когда мы смотрим на каких-нибудь японских самураев, которые теряют Японское государство и теряют то, чему они служили? Они решаются служить вечности и Богу христианства. Какой у них статус? Они похожи на уродов?
Дарья Дугина: Нет, эти не похожи. Я считаю, что традиция существует в разных изводах, и западный человек вполне может обратиться, например, в суфизм и там найти свою реализацию. У меня есть этому пример – моя хорошая знакомая сицилийская принцесса Виттория Аллиата, крупнейший специалист по суфизму [73] и верная последовательница Рене Генона. Она сама – суфий, прекрасный знаток Ближнего Востока – Сирии, Ливана, Ливии. Она дружила с Муаммаром Каддафи и помогала ему писать «Зеленую Книгу» – в части, касающейся прав женщин. Будучи представительницей старейшего королевского рода, восходящего к лангобардам, она полноценно реализовала себя в суфизме. Однако, если человек встает на путь традиционализма, то ему, может быть, будет легче и естественней идти через свою традицию. Но я не выступаю против того, чтобы человек шел в другую традицию. Я считаю, что каждая традиция может дать смысл. Если человека тянет к себе какая-то иная традиция и у него не получается отыскать в своей традиции требующиеся ответы и пути, то в этом нет ничего плохого. Но при этом все же надо выяснить, а хорошо ли человек искал? Все ли он сделал для того, чтобы понять свои корни, свои истоки, свой народ, свою культуру? Если бы это зависело от меня, я утвердила бы такую стратегию в образовании, согласно которой человек сначала обязан был бы как следует изучить, исследовать и понять свою культуру, и лишь потом обращаться к иным. Уже в школе надо давать полноценное знакомство с русской культурой. И продолжать его в ВУЗе, в Университете. И лишь после этого, когда человек прошел этот непростой путь достаточно далеко, он имеет право на изучение других. А то он так и останется половинчатым: и своей традиции не поймет, и из другой нахватается лишь верхов. Но исключения, конечно, есть всегда.
Вопрос: А можем ли мы вообще говорить о «нашей» или «не нашей» культуре? Не все ли одно?
Дарья Дугина: Нет, не все одно. У каждого есть свое место в мире, своя духовная Родина. И это не чисто физическая величина. Здесь наши корни, здесь истоки нашего языка, нашей души. Есть духовная Родина. И она-то и есть «наша», родная. Для меня это Святая Русь, православие, единоверие, старый обряд. Но в каком-то смысле, может быть, мы – и вправду странники. Это очень сложный вопрос. Безусловно лишь то, что, где бы мы ни находились в современном мире, мы находимся в центре ада. И напрямую сложно усмотреть аутентичность где бы то ни было. Мы прокляты. Но это не повод, чтобы не рваться к спасению.
Афон, женское начало, апофатика и эсхатологический оптимизм [74]
«Женский Афон»: особенности женского сознания
Известно, что женщин не пускают на Святую Гору. В этом есть нечто справедливое. Тут можно вспомнить старца Паисия Святогорца. Я недавно прочла один его текст и нашла цитату, которая точно описывает обычное состояние женского сознания. Если оно не находится в состоянии молитвы, то оно работает так:
«Постоянно переключаются наши настройки на другую частоту. Только лишь подвизающийся готов прийти от чего-то в умиление, он – «щелк!» – переключает ему настройку на что-нибудь. Только он вспоминает что-нибудь духовное – «щелк!» – опять приводит ему на память что-нибудь другое. Так враг то и дело сбивает христианина с толку. Если человек поймет, как работает дьявол, то от многого освободится» [75].
