11) eeʹǩǩ – год, аналогов нет. Не представляю, как его связать с эстонским aasta или финским vuosi. Среди уральских тоже нет аналогов.
12) säʹppli – мышь.
13) lååi, lååʹǩǩ – десять, самое интересное и замечательное. Это числительное имеет всего одно отдалённое схождение с мансийским «лов». Но сама мансийская система уникальна и является «семеричной», то есть после семёрки числительные не имеют собственных названий. а образуются от десятки «лов». Так, нёллов – восемь, онтеллов – девять, лов – десять. С мансийской системой и её чудесами надо еще разбираться, и это пока не наша тема. Так что вытаскивать за уши саамскую десятку из мансийской не получается.
14) kuõbǯǯ – медведь.
15) põõus – губа.
16) vueʹn – свекровь.
17) ǩeeuʹniǩ – тень.
18) aʹrddi – плечо.
19) čõrmm – волк.
Ну, что можно сказать? Наверное, все ж некоторые из этих слов вытягиваются из восточных уральских (пермских и обско-угорских), что нам говорит в пользу того, что саамы сильно тяготеют к ним по происхождению, однако немало слов, которые не имеют корней ни в прибалто-финских, ни в пермских, ни в угорских. Из восточных уральских следовало б еще посмотреть самоедские языки, но мне кажется, это уже чересчур.
И выходит, что этот незаурядный исследователь открыл нам по меньшей мере два десятка слов, на которых разговаривали те самые постледниковые первозаселенцы Европы маркёра I, которые в конечном итоге добрались до крайнего севера Европы! Здравствуй, дедушка Хёгни! Я знаю теперь, как ты разговаривал! Так не съесть ли нам по этому поводу кусок vuäˊǯǯ kuõbǯǯ, как положено уважаемым åålm?
А откуда, собственно, такая уверенность, что с дедушкой Хёгни-I1 можно было бы пообщаться по-саамски? Вернее, с помощью вот этих слов, вычлененных из саамского языка?
А оттуда, что это, судя по всему, и есть остатки того субстратного языка, на котором общались первые постледниковые насельники Европы. То есть те самые люди I, которые пошли на север вслед за отступающим ледником и тундровым зверьём. И говорит об этом ещё один странный на первый взгляд, но предельно естественный по ходу наших поисков факт. Точнее, несколько фактов.
Первый – языковой. Среди филологов вполне обоснованно считается, что баски говорят сегодня, а их родичи иберы говорили на некоем доиндоевропейском субстратном языке. А иберы населяли не только Иберию – то есть нынешний Пиренейский полуостров, – но и Британские острова, Ирландию, запад Франции. А иберам родичами были лигуры, в честь которых ныне осталось название моря. И жили они, соответственно, на востоке и юго-востоке Франции и в Италии. Соответственно, им родичи были – сардинцы. Не нынешние, а те, от которых тоже до сих пор осталось несколько доиндоевропейских понятий из протосардского языка.
Всё это существовало, покамест примерно 5200 лет назад в Европе не появилась культура шнуровой керамики, она же культура боевых топоров. Мы к ней ещё вернёмся, а пока обозначим, что именно её население считается носителем индоевропейского языка. И именно оно частью уничтожило, частью ассимилировало, частью задвинуло на не нужные земледельцам-шнуровикам окраины доиндоевропейское население Европы. Или вовсе не трогало. Как басков в их горах и с их отчаянностью или как саамов в негодном для сельского хозяйства приледниковье нынешнего Северного Приладожья.
Понятно, что нынешний баскский или вот эти кусочки из саамского – не тот доиндоевропейский субстратный язык. Как и вылавливаемые лингвистами кусочки лигурского или протосардского языков. Во-первых, время – хоть глоттохронология и лженаука, но изменение языка с течением времени, разумеется, никто не отрицает. Во-вторых, ту же самую «первобытную непрерывность» отрицать тоже глупо – просто понимать её надо правильно, как это ярко показала история с языками австралийских аборигенов. Хотя, конечно, очень интересно было бы посмотреть на результаты попытки какого-нибудь амбициозного, желающего оставить своё имя в истории науки лингвиста собрать воедино и вычленить общее во всех этих древних языковых субстратах. Может быть, удалось бы восстановить часть того языка, на котором говорили… кто?
А кто все эти люди, потомками которых оказались баски, иберы, лигуры и так далее? А всё это – брызги волны людей I, которые, как мы видели, вышли из вод Средиземного моря и рассеялись по всей Европе. А значит, мы узнали бы язык людей I. А то и язык людей IJ, ушедших в Средиземноморье после преодоления «неандертальского вала» на Ближнем Востоке.
Вторая группа фактов – генетическая. Установленная учёными на вполне авторитетном научном уровне, раз об этом сообщалось в Nature и Science.
Так вот, согласно этим публикациям, Европа была заселена охотниками-собирателями перед тем, как миграции с Ближнего Востока принесли на континент сельское хозяйство. И сегодняшние европейцы ведут свою родословную от трёх групп: это в различных комбинациях – охотники-собиратели, часть из которых голубоглазые, которые прибыли из Африки более 40 тысяч лет назад; ближневосточные «фермеры», которые мигрировали гораздо позже; и новое, более таинственное население, диапазон расселения которого захватывал Северную Европу и Сибирь (в журнале на английском более красиво звучит: «and a novel, more mysterious population…»).
Этот вывод сделан на базе исследований геномов 9 останков: охотников-собирателей – один человек из Люксембурга и семь человек из Швеции, живших около 8000 лет назад, а также женщины из Германии, жившей 7500 лет назад.
Вторая группа исследовала геном 7000-летнего охотника-собирателя из Северо-Западной Испании.
Внешность: все охотники-собиратели были смуглые и голубоглазые, а вот женщина была светлокожей и кареглазой. Она явно связана с ближневосточными пришельцами.
Так вот: обнаружились две вещи. Первая – что большинство современных европейцев произошли от смешивания ближневосточных земледельцев с местными охотниками-собирателями. Логично. Вторая – что в генофонде современных европейцев на треть поучаствовала группа, которую авторы называют «древними северными евразийцами». Они, возможно, жили в высоких широтах между Европой и Сибирью ещё несколько тысяч лет назад. Следы этой популяции также были обнаружены в геноме 24 000-летнего сибирского ребёнка.
Кроме того, эти северные евразийцы скрещивались с предками коренных американцев.
При этом –
– шотландцы и эстонцы, например, имеют более северных евразийских корней, чем любое другое современное европейское население, попавшее в выборку, в то время как сардинцы более тесно связаны с восточными фермерами, чем другие европейцы.
В свою очередь, –
– ближневосточные фермеры отделились от африканских предков раньше, чем европейские
