несколько часов просидеть в засаде, поджидая жертву. Чтобы убить зверя, он должен очень хорошо знать его повадки – когда тот может почувствовать его присутствие, с какого направления к нему лучше всего подбираться и когда надо стрелять. Умелый охотник лучше всего действует тогда, когда воспринимает умвельт так же, как его воспринимает жертва. У некоторых людей опыт охотника переходит в духовный опыт и поднимает их на более высокий уровень сознания. В своей книге «Экстаз охотника» (2007) Карл фон Эссен цитирует охотника, который однажды преследовал группу благородных оленей вапити в гористой части штата Колорадо:
Я наткнулся на свежие следы нескольких оленей, в том числе одного матерого самца. Утро было ярким и солнечным, мне в лицо дул легкий ветерок, так что я был уверен в том, что смогу подойти к ним довольно близко. Целый час я медленно и осторожно шел за ними по следам, пока не наткнулся на вытянутую поляну шириной шагов пятьдесят. Если бы олени были рядом, то они бы наверняка увидели, как я пересекаю эту грязную заснеженную равнину. Мне оставалось только стоять совершенно неподвижно и внимательно смотреть на противоположный склон. Вскоре я почувствовал их присутствие и каким-то образом понял, что они тоже меня обнаружили. Пока я стоял, у меня совершенно изменилось восприятие времени. Казалось, прошло более часа, но в действительности я ждал всего лишь несколько минут. Меня охватило сильное чувство – я совершенно явственно видел разом всю сцену; казалось, что все мои чувства стали острыми, как лезвие великолепной бритвы. Я слышал тихое журчание отдаленных ручьев и шелест листьев, словно увеличенные в небесном усилителе. Казалось, все вокруг стало ко мне ближе, и я с удивлением ощутил своеобразное слияние себя со всем сущим, чувство принадлежности. Я был связан со всеми в этой панораме: с травой, деревьями, скалами, насекомыми, птицами, оленями, которые, как я совершенно точно знал, тихо движутся в гору и скоро станут мне видны. Я почувствовал сильный прилив эмоций, радость от того, что я живу, что мне дан шанс сосуществовать со всем остальным миром. Этот день я никогда не забуду…
Для того, чтобы испытать экстаз охотника, вовсе не обязательно иметь под рукой винтовку Винчестера или страстно жаждать крови павшей жертвы. Как натуралист, я тоже подходил близко к такому состоянию. Но для натуралиста еще более важным, чем дзэн-состояние полной вовлеченности, является формирование «образа искомого», то есть сочетания признаков вида растений или животных, которое позволит охотнику находить единственный нужный ему элемент среди тысяч подобных, скрытых в необъятной экосистеме. Я не могу найти слова, чтобы описать то удовольствие, которое я чувствовал и чувствую по сей день как натуралист, охотящийся на редкие и малоизвестные виды живых существ. Но я могу рассказать вам пару историй.
Одним из лучших результатов, свидетельствующих о той мощи, которой может обладать «поисковик» натуралиста, стало открытие зораптеров, исключительно редкой и неуловимой группы насекомых. Как-то ранней весной, в первый год обучения в Университете штата Алабама, я пробирался в поисках новых необычных видов муравьев по смешанному лесному массиву из хвойных и лиственных пород, который тянулся вдоль ближайшего к университету оврагу Харрикейн-Крик. Я снял кусок коры с очередного старого полуразложившегося ствола сосны. Под ним оказались характерные структуры, проеденные ранее личинками жуков. Эта ниша – любимое место обитания маленьких, редко встречающихся муравьев и других загадочных обитателей леса. Некоторые из них оказались и в выбранном мною стволе. Они начали убегать от меня в оставшиеся куски коры, стремясь найти убежище там, где было темно. Вместе они образовывали меланж, пеструю смесь из маленьких, похожих на скорпионов паукообразных шизомид, ногохвосток, панцирных клещей и каких-то мелких, неизвестных мне жучков. Но мое особое внимание в этой миниатюрной пещере привлекло несколько маленьких насекомых. Они немного напоминали термитов, поскольку тоже были белыми и удлиненными, но были меньшими их по размеру и казались более нежными. Незнакомцы тоже побежали в убежище, делая при этом более быстрые и более хаотические движения, чем их собратья по несчастью.
Я отобрал несколько живых особей и отвез их к себе в лабораторию в здании Джосиа Нот Холл, чтобы изучить их под микроскопом. Все они, как я быстро понял, принадлежали к роду Zorotypus, насекомым столь своеобразным по анатомии, что они заслужили себе собственный отряд Zoraptera, который по положению в зоологической классификации стоит наравне со всеми мухами (Diptera, отряд двукрылые), а также всеми жуками (Coleoptera, отряд жесткокрылые) и всеми бабочками и молями (Lepidoptera, отряд чешуекрылые).
Я также выяснил, что они относятся к редчайшим из подобных насекомых; первый представитель Zoraptera был обнаружен только в 1918 году. С тех пор зораптеры получили общее название «ангельские насекомые», и получили совершенно заслуженно: они похожи на маленьких быстро бегающих чистых овечек (zor по-гречески и значит «чистый»), совершенно безвредных и очень уязвимых для острых челюстей окружающих их хищников. Питаются зораптеры спорными грибами – точно так же, как мы любим есть свежесобранные грибы.
Тогда мне пришло в голову, что одна из причин, по которой зораптеры так долго скрывались от наших глаз, может заключаться в том, что они живут только в той микросреде, где я, к моему счастью, их и обнаружил. Это предположение оказалось правильным. Вскоре я легко нашел новые места обитания своих маленьких ангельских насекомых – для этого оказалось достаточно осмотреть другие сосновые бревна, находившиеся на нужной степени разложения. Именно трухлявый обрубок дерева и оказался образцом для поиска, который позволял находить зораптеров всюду, где я потом их обнаруживал. Вскоре я опубликовал одну из своих первых научных статей «Зораптеры Алабамы». По-видимому, эту мою работу внимательно изучали, потому что у энтомологов вскоре возник своеобразный новый вид спорта – поиск этих «овечек» на больших территориях востока США. А, может быть, мне удастся найти зораптеров и в других местах? Как оказалось, да, это возможно! Позже, занимаясь исследованиями после защиты докторской диссертации в Гарварде, я случайно нашел первых из известных науке зораптеров в Новой Каледонии и на Новой Гвинее, островах в южной части Тихого океана. Нашлись зораптеры и в Центральной Америке. Позже один из моих аспирантов, Джей Чоу, написал докторскую диссертацию о жизненном цикле зораптеров в Панаме.
Иногда необычные виды обнаруживаются в результате тщательного и планомерного поиска, в других случаях они попадаются при самом мимолетном взгляде. В 1955 году я находился в мало исследованной биологами части Новой Гвинеи вместе с группой местных жителей – папуасов. Все они были охотниками. Поднимаясь в гору по полному бездорожью в лесу, расположенном у основания полуострова Хуон, мы продвигались к центральной части хребта Сарувагед, которая поднималась до высоты примерно 3650 м. Через пять дней пути мы достигли вершины и оказались под холодным дождем на лугу, усеянном цикадами величиной с ладонь. В то время мне казалось, что я – первый из числа пришлых людей, изучавших эту часть хребта Сарувагед, но позже я обнаружил, что еще в 1930-х годах у меня был предшественник, вернее, предшественница: американский ботаник Мэри Сингл Клеменс, очень сильная дама средних лет. (Конечно, она заслуживает отдельного памятника в пантеоне пионеров-феминисток.)
Моя цель (помимо получения острых ощущений, связанных с наблюдением экосистемы горных вершин, которую до меня посещали очень немногие ученые) заключалась в сборе муравьев для глобальной научной коллекции Гарвардского университета. Я также обращал внимание и на другие образцы, которые могли представить научный интерес (например, заметил новые виды лягушек). По мере того, как мы проходили через все более высокие вегетативные зоны, виды муравьев, которые мне попадались, постепенно менялись. Вместе с тем колонии муравьев становились все более и более скудными, пока не оказалось, что выше 2300 м их нет вовсе.
Среди тех
