Нельзя обойти и философский аспект проблем поликультурного общества: как возможно без предубежденности воспринимать «иную» культуру и традиции с позиций собственной? Особенно если мировосприятие, нравственно-нормативные системы, образ жизни существенно отличаются, «культурные коды», которые определяют мироощущения почти на генетическом уровне, противоречат один другому. Попытки поставить все на фундамент «общечеловеческих», гуманистических ценностей чаще всего приводили к попыткам выдать за них собственные, так сказать, «западные» (или же иудео-христианские постулаты) в качестве универсальных, прогрессивных. Этноцентризм национальных культур вступил в противоречие с глобалистскими тенденциями общественного развития, где доминирует один тип культуры.
Дискуссии культурологов оставляют эти вопросы открытыми, а политические разрешения проблем сосуществования разных систем взглядов и критериев в поликультурном обществе остаются неопределенными и необоснованными. Считается, что налаживание, гармонизация межкультурного диалога будет иметь лучшие перспективы в процессе позитивной глобализации, ее успешности, с равновесием глобального и локального, универсального и партикулярного в мировом культурном развитии. Однако это пока только перспектива.
В недавней истории можно найти несколько примеров попыток решения проблем поликультурного социума. Известны несколько моделей более или менее успешной мультикультурной общественной организации, в частности:
– американский «плавильный котел», сплавливание различных иммигрантских культур, традиций, обычаев, вкусов… – в общую американскую культурную модель, принятие единого ценностно-нормативного образца (американский образ жизни, «американскую мечту», бытовые стандарты, способы самореализации и т.д.);
– советская многонациональная культура с унифицированным «социалистическим содержанием», разливанием этого содержания в национальные формы, внедрение обязательного идеологического образца (большевицких идеалов и целей, коллективистского поведения, «морального кодекса строителя коммунизма» и т.п.), при этом декларировался ориентация на поддержание высоких образцов мировых художественных достижений и поддержку национальных, региональных культурных продуктов, при условии, если они вписывались в идеологические рамки;
– западноевропейская модель, реализующаяся в наши дни: культивирование многокультурных укладов и толерантное сосуществование различных ценностных систем при условии признанного доминирования либеральной идеологии и ценностно-нормативных установок того образа жизни, который принято обозначать как буржуазный, рационалистских ориентаций «западной цивилизации».
Все эти модели имеют свои преимущества и недостатки, но окончательно так и не решили проблемы поликультурного сосуществования. Более того, ставка на достижение позитивных для общества результатов при помощи поддержки мультикультурализма все чаще оценивается негативно. Проявления нетерпимости, агрессивного неприятия иннокультурных взглядов, вкусов, обычаев время от времени сотрясают западноевропейские страны. Развитию мультикультурализма противопоставляется цели инкультурации, интеграции обществ на основе общих культурных образцов и форм поведения.
Вместе с тем, снятие проблем и преодоление трудностей разнокультурного общественного устройства видится на пути последовательного культурного взаимообогащения и взаимопроникновения, то есть опираясь на культурный диффузионизм. Эта концепция приобретает особую актуальность в современном глобализирующемся мире.
Масштабность и быстрота протекания культурного взаимообмена и взаимовлияния в глобальном мире достиг небывалых размеров. Развитие человечества всегда протекало через заимствование, модификации, усовершенствование перенятых образцов. Об этом свидетельствуют исторические, археологические, культурологические исследования. Удачные достижения одних народов и стран становились достоянием всего человечества.
Ярким примером может служить древнейший культурный продукт человеческого сообщества – кулинария. То, что часто принято считать национальным самовыражением народа в «любимом блюде», на самом деле было заимствованием у других. (Так, итальянские макароны (паста) были завезены в Италию Марко Поло из Китая, оттуда же родом «сибирские» пельмени; «национальная гордость» россиян – водка – польского происхождения, а украинский борщ воплотил лучшие характеристики блюд всех своих соседей, и т.д.) Это справедливо и в области национальной одежды, обычаев, художественного творчества… В наши дни кулинарные взаимопроникновения приобрели невиданный размах: в Киеве японских и тайских сетей ресторанов больше, чем украинских; восточная шаурма и американский fast food господствует на всем европейском пространстве, то же с итальянскими пиццериями и английскими пабами. Можно сказать, что мульти кулинаризм победил во всемирном масштабе.
Таким образом, культурные заимствования, перенос иностранного на национальную почву, гибридизация, смешение чужеродных элементов с местными и тому подобное – выступают убедительными примерами всепроникающего культурного диффузионизма. Каналами и механизмами его являются:
– глобальные mass-media, интернет, телевидение, популярная культура и искусства;
– торговля, мировые бренды, супермаркеты;
– массовый туризм, индустрия досуга;
– массовые миграционные процессы и др.
Таким образом, поликультурность современных обществ выступает неизбежным следствием глобализационных процессов и их одной из главных характеристик. Они неразрывны и взаимно обуславливаемые.
Между тем, думается, следует различать мультикультурализм как социально-политическую цель, достигаемую политическими и административными средствами, искусственно навязываемую обществу, и естественную поликультурность, неуправляемо возникающую, постепенную культурную диффузию, стихийное взаимопроникновение, смешение культур на основе современных технологий и знаний. Хотя интенсивная глобализация не только увеличивает социальные риски, но проблематизирует культурное взаимодействие, имеющую тысячелетнюю историю, многоликая культура человечества будет достоянием всех народов. Тем не менее, необдуманные и поспешные действия в этом направлении, нередко, имеют последствиями социально-политические напряжения и конфликты на чисто культурной почве. Запреты и преследования, в частности, на ношение тех или иных видов одежды, на употребление тех или иных продуктов, на формы досуга и традиционные ритуалы и т.п. – не способствуют культурной интеграции общества, социальной гармонизации и политической стабильности, которые провозглашаются главными ориентирами либерально-демократических общественных систем.
Для такой большой, поликультурной и многонациональной страны как Россия, проблемы культурных взаимоотношений и взаимовлияний всегда будут актуальными, а значит – предметом анализа, исследований, дискуссий. Рассмотрение приведенных выше концепций и оценок, очевидно, будет плодотворным.
Шаткое равновесие: режим и политические протесты в современной России
Сергеев С.А.КНИТУ, г. Казань
Анализируя динамику развития политических протестов в ряде стран Восточной Европы, Юго-Восточной Азии и Латинской Америке в 1980-е гг., известный политолог и транзитолог А. Степан сделал ряд важных наблюдений, которые весьма полезны при анализе политической ситуации в России в 2012 – 2013 гг. Прежде всего, он выделил пять групп, участвующих в процессе демократизации (или авторитаризации). Это: 1) ядро или центральная группа сторонников режима (те, кто считает, что их политические, экономические или институциональные интересы лучше всего удовлетворяются при статус кво); 2) репрессивный аппарат, благодаря которому режим удерживается у власти; 3) пассивные сторонники режима; 4) активные оппоненты режима; 5) пассивные оппоненты режима [1, 62]. Как они ведут себя в условиях укрепляющегося авторитаризма? Ядро сторонников режима «охвачено чем-то наподобие синдрома «осажденной крепости», всемерно поддерживает режим, включая предпринимаемые им репрессии. Военные и служба безопасности в значительной мере склонны отождествлять интересы своих организаций с интересами режима. Столкнувшись с сильным режимом, пользующимся поддержкой двух мощных групп, третья группа – пассивные сторонники – подчиняются авторитарной гегемонии. «Таким образом, целостный и уверенный в себе авторитаризм может поставить под свои знамена бесчисленное количество интеллектуалов среднего класса, служащих, журналистов и иных профессионалов» [1, 63]. Что касается оппозиции, то ее активисты приведены в смятение направленными против них массовыми репрессиями режима. Пассивная оппозиция в этом случае стремится держаться подальше от тех, кто активно противостоит режиму. В условиях эрозии режима всё меняется. Группа сторонников режима начинает фрагментироваться, боясь, что рушащийся режим потянет и ее за собой. Некоторые из ядра сторонников режима решат, что увековечение авторитаризма не в их интересах, и перейдут к пассивной – иногда даже активной – оппозиции. Этот раскол сторонников режима прямо влияет на решимость защищать режим со стороны армии и сил безопасности. Неудивительно, что в этих условиях некоторые из пассивных сторонников режима сдвигаются к пассивной оппозиции. Пассивная оппозиция увеличивается количественно и начинает поддерживать действия активной оппозиции [1, 64].
