Вместе с тем этот анализ изменения соотношения сил в динамических процессах авторитаризации / демократизации не рассматривает возможность «зависания» ситуации, хотя такие случаи, в общем, не так уж редки (Чили или ЮАР 1980-х гг.) [2, 169 – 170]. Оппозиция не может сместить правительство, но и правительство не в силах подавить оппозицию. Феномену «зависания» политических протестов в России в 2012 – 2013 гг. мы и уделим основное внимание ниже.
Оппозиционные протесты декабря 2011 – января 2013 гг. достаточно четко разделяются на три периода: 1) декабрь 2011 г.; 2) февраль – март 2012 г.; 3) май – июнь 2012 г.; г) сентябрь 2012 г. – настоящее время.
Протесты декабря 2012 г. были наиболее массовыми и неожиданными; пожалуй, ни сторонники, ни противники режима не могли предположить такого развития событий. Правда, группа аналитиков во главе с М. Дмитриевым и С. Белановским в марте 2011 г. предупреждала, что в политическом сознании российского населения быстрыми темпами стала нарастать делегитимизация власти, и сохранение этой тенденции может привести в обозримом будущем к политическому кризису, который по своей интенсивности может превзойти период конца 1990-х гг. и вплотную приблизиться к эпохе конца 1980-х гг. Одним из факторов кризиса называлась массовая оппозиционность среднего класса [3]. Декабрьские акции протеста охватили почти 100 российских городов. Наиболее многочисленные митинги состоялись в крупных городах европейской части России и Сибири: Екатеринбурге, Новосибирске, Томске, Самаре, Архангельске, Волгограде, Перми, Челябинске. Эти протесты организовывались не оппозиционными партиями (которые, казалось бы, более всего заинтересованы в увеличении количества думских мандатов), а в первую очередь беспартийными активистами. Для мобилизации сторонников использовались виртуальные группы в социальных сетях. В ходе митингов сложился стихийный союз левых, либералов и русских этнонационалистов. В силу этого общую идейно-политическую ориентацию участников протестов можно назвать общедемократической – в них участвовали люди разных политических взглядов, в том числе не идентифицирующие себя ни с какими политическими партиями и движениями, а лишь воодушевленные общегражданской идеей.
Согласно опросу Левада-центра 16-20 декабря 2011 г., в той или иной мере поддержали проведение уличных акций протеста против фальсификации выборов 44 % опрошенных, не поддержали – 41 %, и 15 % затруднились с ответом [4]. Ряд аналитиков и ученых, которых трудно заподозрить в наивности, сочли, что Бирнамский лес двинулся, и дни режима уже сочтены [5]. Но это был лишь первый акт двадцать пятой драмы1.
На втором этапе развития политического протеста массовые митинги начинают организовывать власти. Вследствие массированного пропагандистского и административного давления уровень поддержки массовых акций протеста начинает снижаться: если в январе 2012 г. протесты поддерживало 43 % опрошенных, то в феврале – 38 %, а в марте – 32 %. В ходе президентской кампании режиму удалось переломить ситуацию в свою пользу: в феврале 2012 г. доля противников протестов впервые за три месяца превысила долю их сторонников: 45 % опрошенных заявили, что «совершенно» или «скорее не поддерживают» массовые протесты [6].
Но победа режима не деморализовала участников массовых протестов. Третий этап характеризовался обострением отношений между российской оппозицией и властью, о чем свидетельствуют эпизоды силовой конфронтации и усиливающееся давление на оппозицию. 6 мая 2012 г., накануне инаугурации В. Путина в Москве прошёл «Народный марш» (также называемый «Марш миллионов») с числом участников от 50 до 100 тысяч, переросший в массовые беспорядки и столкновения с полицией. Ответом на это стал закон о митингах, существенно повышающий штрафы за нарушения правил проведения протестных мероприятий. Последовал и ряд других законов (например, ужесточающие положение НКО, получающих средства из-за рубежа), принятых не просто в спешке, но с истерической скоростью.
На четвертом этапе массовая уличная активность заметно ослабевает. В «Марше миллионов» в Москве 15 сентября 2012 г. приняло участие около 54 тысяч человек [7], в возложении цветов к Соловецкому камню на Лубянской площади 15 декабря 2012 г. – от 700 до 5 тыс. человек, в «Марше против подлецов» 13 января 2013 г. в Москве – около 24,5 тыс. человек [8].
Опросы Левада-центра показывают, что социальная база протеста если и уменьшается, то потом вновь возрастает: в апреле и в июне 2012 г. протесты «определенно» и «скорее поддерживали» 37 % респондентов, в июле – 42 % опрошенных, в августе – 33 %, в сентябре – 39 %, в октябре – 30 % (минимальная доля за весь период с декабря 2011 по декабрь 2012 гг.), но в ноябре – 40 %, в декабре 2012 г. – 36 % [9]. В январе 2013 г. доля тех, кто «поддерживает» и скорее поддерживает» массовые протесты, вновь выросла, приблизившись к значениям «горячей зимы» 2011/2012 гг.: «скорее поддерживают» и «определенно поддерживают» протесты – 41 %, в то же время «скорее не поддерживают» и «совершенно не поддерживают» – 36 % [10].
Таким образом, властям удалось приостановить расширение массовых протестов, но не удалось существенно сократить численность их сторонников. Таким образом, протест как бы «завис». Ситуация выглядит еще более парадоксальной, если учитывать, что это происходит на фоне явного снижения уличной активности. Используя военные аналогии (поскольку политика сродни войне), можно сказать, что армия готова сражаться и дальше, а комсостав либо проникся пораженческими настроениями, либо не может выработать какого-нибудь внятного стратегического плана. Впрочем, такому комсоставу армия может и не доверять.
Как было показано К. Роговым, тот «страшный консервативный крен», который продемонстрировал Кремль в 2012 г. (и который продолжается и в 2013 г. – вспомним появление В. Путина на собрании «родительской общественности» во главе с С. Кургиняном), и пораженческие настроения лидеров общественного протеста – явления взаимосвязанные [11].
Для того, чтобы легитимизировать свое правление, В. Путину нужно было восстановить большинство, утраченное в 2011 г., когда наиболее модернизированные группы («образованные горожане») отказались от поддержки В. Путина и «Единой России» и составили социальную базу протеста. Восстановить большинство (или создать видимость его наличия) В. Путин мог, лишь сдвинувшись от условного политического «центра» резко «вправо» – в сторону групп, более бедных в материальном отношении и настроенных более консервативно и традиционалистски. Поэтому вместо повестки дня, предложенной в свое время Д. Медведевым и рассчитанной на более образованных и молодых («модернизация») была предложена повестка дня, актуализирующая такие вопросы, как отношение к религиозным ценностям (дело «Pussy Riot») [см.: 12; 13; 14], гомосексуализму [см.: 15] (запрет пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних), антиамериканизм (прекращение усыновления российских сирот гражданами США [см.: 16]). Кроме формирования нового консервативного большинства, эта повестка дня попутно была, по-видимому, направлена и на решение других задач: изменение предложенной оппозицией повестки дня, и раскол оппозиции (ибо традиционные левые и русские этнонационалисты скорее склонны поддерживать традиционные ценности, а «новые левые» и либералы – против).
Как верно заметил К. Рогов, власть могла добиться успеха, хотя этот успех имеет частичный характер: «успех был в том, что сами протестующие не сумели настоять на своей повестке, пошли на поводу у навязанной им повестки и сами ощущали себя как маргинализующуюся группу, отделяющуюся от большинства». Но хотя «удалось создать у этой группы ощущение, что они меньшинство, а есть некое консолидированное большинство, но не удалось добиться этого большинства в реальности [11]. Об этом свидетельствует, в частности, продолжающееся, хотя замедлившееся, снижение рейтингов Путина. «Если мы посмотрим на путинский рейтинг на протяжении 2010 года, то движение очень плавное и изменения от месяца к месяцу очень незначительные. А здесь мы видели эти пилообразные изменения, причём не только в рейтинге, они прослеживаются в отношении к протестам тоже. На мой взгляд, это свидетельствует о том, что пропагандистская машина имеет мобилизационное влияние, но очень краткосрочное, она не справляется с созданием устойчивого тренда. Она оказывает влияние на представление людей – а затем идёт откат» [11].
Наконец, как отмечалось выше, поддержка политических протестов сейчас, в начале 2013 г., находится ровно на том же уровне, что и была в самом начале протестов, в декабре 2011 г. Исследования января 2013 г. позволяют утверждать, что «общее сокращение численности участников оппозиционных акций произошло, скорее всего, за счет вымывания из протестного движения тех, кто оказался на первых митингах случайно, из интереса, попал под действие общей взбудораженности зимы 2011/2012 года (а таких было немало). Напротив, ядро активных противников политического режима увеличилось, а также выросла его активность» [17].
