Лоис Крайслер - Тропами карибу

Крис взял кинокамеру и отправился вверх по Истер-Крику к «съемочной площадке» — скале, минуя которую колонна поворачивала на юг к проходу в горах.

Я оставалась на Столовой горе. Молча переходила я с западного ее края, откуда было видно, как олени выходят со стороны Киллика, белые против солнца, к восточному краю, откуда можно было видеть, как они уходят в тень, в необъятность гор. Они шли целеустремленно. Поднимаясь вверх по Истер-Крику, они следовали его изгибами, а затем пересекали его, твердо выдерживая курс на юг, к проходу в горах. Но их цель — тайга южнее хребта Брукса, где они зазимуют, — лежала гораздо дальше, и, прежде чем достичь ее, они пройдут через другие горные проходы, другие долины.

Это было зрелище, каких уже мало осталось на земле. Оно властно покоряет человеческий дух, и власть эта основывается не только на том, что видишь, — а видишь ты стройную колонну животных, устремляющихся все дальше в глубь дикой горной страны, — но и на том, что знаешь. Скоро придет полярная ночь, а с нею — голод. Где— то, далеко отсюда, отдельные животные стягиваются в эту движущуюся колонну, послушные зову великих перемен в природе. Предчувствие опасности, тьмы и страха в течение столетий формировалось у них в крови. Жизнь в холодной Арктике на мгновенье проходит перед твоими глазами в одном быстром видении земли и движущихся животных.

Как ни странно, ощущение, вызываемое осенней миграцией северных оленей, ближе всего к тому, которое испытываешь, наблюдая «ледовую миграцию» на Юконе, начинающуюся весной в день вскрытия реки. Здесь налицо та же простота, тот же нескончаемый приток отдельных особей — льдин, как бы целеустремленно движущихся в одном направлении, к единой цели.

«Чувством пути» обладали не только ведущие олени. Не доходя полмили до основного брода, от колонны ответвилась цепочка оленей, которые попытались переправиться через реку. Место для переправы здесь было неудобное, заледенелое. Сбившись в кучку, олени постояли в нерешительности и вернулись к колонне. Должно быть, по крайней мере часть оленей почувствовала: где— то здесь реку надо перейти вброд, маршрут миграции изменился.

Другая группа оленей, отделившись от основной колонны, прошла за Столовой горой, двигаясь «правильно», но другим путем. Многие олени последовали за нею. Вероятно, во всех оленях жило таинственное чувство, нашептывавшее им: «Мы идем верно, путь здесь».

У каждого оленя были свои проблемы. Ни один не мог помочь другому.

Каждый должен был либо решить свою собственную проблему, либо погибнуть. Вот идет самка, щадя больную ногу.

Взрослый самец, почти весь седой, задыхаясь, хватает ртом воздух, закрывает рот и идет дальше. Другой самец, большой и грузный, почему-то идет сбоку колонны. А вот отошла в сторонку самка с детенышем, и детеныш принялся сосать ее. Самцы, самки и оленята проходят мимо. Она отрывается от детеныша и сразу переходит на рысь. Детеныш несколько мгновений стоит, тряся головой, потом тоже припускает рысью. Взрослый самец пробегает мимо бегущего детеныша — две разные скорости. Самец кротового цвета, с серебристой полосой вдоль тела, белоснежным подвесом и высокими рогами. Он весь олицетворение гибкой мощи, тело его так и перетекает в движение. Чувствуешь сдержанность и глубину его силы, легкость и удовольствие, с какими он управляет и играет ею.

Солнце стояло невысоко над белыми горами впереди колонны. На снегу лежали темно-синие тени. Шум не затихал. Чу— чу— чу! — стучало множество копыт по мерзлой траве. Цок— цок— цок! — по замерзшим озерцам. Коленные суставы, выбрасываясь вперед, подтягивали за собой грациозные, расслабленные голени.

Кто, кроме нас, мог видеть и оценить это? Но все это предназначалось не для любования. Не для красоты. Это была сама живучесть. Это был образ жизни, изящный, без излишеств, без неловкости — совершенный.

Раздался негромкий, похожий на воронье карканье крик детеныша. Яркий свет исходил ото льда на реке, от гор, от рогов оленей, и над всем этим висела необъятная тишина, нарушаемая лишь негромким вдумчивым чу— чу— чу.

Колонна прошла в быстром ритме. Милю за милей съедал мерный миграционный шаг, и вот они уже прошли. Показались со стороны Киллика, очень маленькие в свете солнца, очень многочисленные, и скрылись вверх по течению Истер-Крика.

Под вечер стадо в сотню голов залегло в тундре под Столовой горой. Два самца, играя, принялись бодаться, и Крис заснял их. Это был еще не настоящий бой. «Вроде балета, — сказал Крис. — Никаких усилий. Только изящество».

Олени слегка сцеплялись концами рогов, наклоняли головы и наддавали задом.

Ночью Крис разбудил меня. Мы вышли наружу и, едва дыша, припали к краю обрыва. Внизу в темноте снова проходили олени. На льду их копыта четко отбивали цок— цок, по мерзлой траве едва слышно шелестели, словно крупинки снега, пересыпающиеся с сугроба на сугроб. Время от времени раздавалось отрывистое «ма— а!» детеныша, самка отвечала ему.

Меня наполнило ощущение простора и неподвижности — будто сотворилось чудо. «Звезды, Лоис!» — сказал Крис. Действительно, до сих пор мы совсем не замечали, что они вернулись на небосвод после долгого летнего «дня».

Утром озеро «музицировало»: лед издавал звуки, похожие на звон ветра в устье пустой трубы. Олени продолжали идти — прежним колонным строем, но с большими промежутками между стадами. Некоторые животные выглядели очень неважно. Ребрастые самки с округленькими, пушистыми детенышами. Заморенные детеныши при шустрых матках; детенышей точил какой-то недуг. А вот хромающий детеныш. Его мамаша замерла на месте, пристально глядя вперед, потом обернулась, взглянула на детеныша, позвала его негромким пронзительным криком и быстро, плавно засеменила дальше. Детеныш шел, раскачивая головой вверх и вниз.

Крис спустился с волками в тундру, надеясь заснять их охоту на оленей.

Вернувшись, он сказал, что они почти целую милю гнали одиночного оленя. «Но чтобы напасть на стадо — дудки! Они видели оленей, стервецы, но делали вид, будто ничего не видят. Прятали глаза. И ведь знали же, как мне хочется, чтобы они погнали их. Но вместо этого Курок занялся ловлей мыши».

К вечеру основной поток миграции иссяк, хотя отставшие и одиночки продолжали идти еще несколько дней. По подсчетам Криса, мимо нас прошло примерно восемнадцать тысяч оленей.

У нас кончились вода и дрова, так как все это время мы избегали ходить к реке, не желая распугивать оленей. Источник около горы замерз. Я уже собиралась отправиться за водой, уложив в мешок пятигаллоновую жестянку и закрепив ее на каркасе, когда мы заметили олененка— сосунка, бежавшего рысью с той стороны, куда прошли олени, но по противоположному берегу реки, вне основного русла миграции. То и дело останавливаясь и меняя направление, он в тусклом вечернем свете возвращался в пустоту, на сотни миль простершуюся перед ним. Перебравшись по льду через реку, он наткнулся на оленьи следы, остановился, посновал туда— сюда, затем поспешно направился по следам, по-прежнему против хода миграции.

— Можешь спокойно записать его в покойники, Крис, — сказала я.

Наполовину спустившись с горы, я услышала свисток Криса. Он показывал на что-то рукой. Олененок огибал подножье нашей горы, быстро семеня за самкой. Вид у него был очень важный. Они нашли друг друга!

На следующее утро оленей не было, если не считать самку в белой пелеринке, с маленькими острыми рожками, которая с трудом ковыляла по маршруту миграции. Она едва могла ходить. Вместо правой передней ноги у нее была какая— то культяпка. При каждом шаге она ныряла вниз головой, затем высоко вскидывала ее. За нею медленно брел здоровый детеныш — хорошенький маленький олененок в короткой, аккуратной белой пелеринке, с молодыми остроконечными рожками.

Самка часто останавливалась, поднимала голову и, насторожив уши, всматривалась в даль, выглядывая свое стадо.

«Загрызи ее сейчас волк — это было бы просто милосердно», подумалось мне. Лучше бурная, мгновенная, ужасная смерть, чем бесконечная маята, мучительные усилия добыть корм, поспевать за своими ловкими, проворными сородичами.

Когда падет снег и придется добывать пищу из-под снега, сможет ли калека выжить?

В ночь на 7 октября выпал снег, на редкость чистый и пушистый, слоем в четыре дюйма. Казалось, с земли отовсюду поднимается белая дымка. Отныне и тундра, и горы были белые. Следы оленей исчезли.

9 октября, когда мы выходили с речной отмели в тундру, Крис указал на что-то рукой. Какой-то зверек неподвижно стоял неподалеку и смотрел на нас.

Сперва я приняла его за песца, но это был олененок. Когда он побежал от нас, мы увидели, что у него как будто перебита задняя нога. С грехом пополам он спустился по береговой круче к озеру и пошел по его ровной белизне. Выглядел он очень изнуренным, часто останавливался, но упорно подгонял себя вперед и вперед. Я было подумала, что он собьется с маршрута миграции, но, добравшись до того берега озера, он вновь повернул на юго-восток. Комочек жизни, судорожно рвущийся вперед в безбрежности снегов, одиноко ковыляющий к горному про ходу в надежде нагнать своих собратьев.