1.1.0. Символизм конституировал себя, отрицая реалистическую аналогию. Одним из системопорождающих отношений в постреалистическую эпоху была интранзитивность (если yRz, то неверно, что xRy и xRz). Мир данного и мир искомого (физическое и метафизическое, фактическое и гипотетическое, наблюдаемое и мыслимое, свое и чужое) регулярно связывались в символистских текстах так, что посредующее между двумя мирами звено подвергалось отрицанию. Иначе говоря, символизм брал под сомнение — будь то скепсис онтологического или аксиологического порядка — все то, что может быть понято как tertium comparationis.
Интранзитивность находила воплощение в ряде типовых сюжетов, повторяющихся в текстах символизма на протяжении всей его истории. Назовем некоторые из этих литературных ситуаций, довольствуясь минимумом иллюстративного материала:
1.1.1. Фиктивное посредничество. Эту мотивную парадигму образуют сочинения, которые описывают ошибку актанта, занятого поисками или выбором медиатора. Так построен, например, рассказ З. Гиппиус «Богиня»[196]. Студента Апостолиди (он же Пустоплюнди) влечет к себе «какой-то неизвестный мир». Студент обожествляет Павлу Сергеевну Крестовоздвиженскую (она же Попочка), видя в ней земное воплощение высшей (точно не определенной) реальности. Во время пикника Попочка падает в канаву — герою открывается, что его возлюбленная «равна ему, равна всем». Ложный выбор медиатора между известным и неизвестным мирами не означает, что самое высшая реальность отсутствует. Возможность познать ее не отнимается у героя вовсе. Текст завершается новой попыткой Апостолиди приобщиться сакральному и прекрасному — с этой целью он отправляется в Грецию созерцать античные руины[197].
Сходным образом конструируются произведения и многих других символистов, в том числе роман Сологуба «Мелкий бес». Учитель Передонов надеется на то, что его любовница Варвара выхлопочет ему у княгини место инспектора, однако посредническая функция Варвары — кажимость: письма княгини с обещанием протекции оказываются фальшивкой.
1.1.2. Губительное посредничество. Сюда относятся тексты, допускающие существование медиатора, но предупреждающие об опасности, которую влечет за собой контакт с ним. В новелле Сологуба «Маленький человек» чиновник Саранин, страдающий из-за маленького роста, покупает у армянина — посредника между сверхъестественным миром и повседневностью — чудесное лекарство, которое должно убавить размеры чиновничьей жены. По стечению обстоятельств Саранин сам выпивает эликсир и постепенно превращается в пылинку, которую уносит ветер.
Близкий сюжетный ход — в «Серебряном голубе» Белого. Поэт Дарьяльский верит в то, что «…в глубине родного его народа бьется народу родная и еще жизненно не пережитая старинная старина — древняя Греция»[198]. Посредующую между поэтом и народом роль играет сектантка Матрена. Любовь Дарьяльского к ней чревата смертельной опасностью: сектанты убивают поэта.
1.1.3. Непознаваемое посредничество. В рассказе З. Гиппиус «Сокатил» молодая хлыстовка после свального греха во время радений, получив половое удовлетворение, думает о том, что на нее снизошел Святой Дух, но не знает, кому из деревенских парней она обязана своим счастьем.
Не поддающийся однозначной идентификации медиатор (который должен был бы связать ближнюю и дальнюю действительности) показан и в стихотворении Блока «Незнакомка» (расплывание облика «Прекрасной Дамы» мотивировано здесь опьянением лирического субъекта).
1.1.4. Аннулированное посредничество. Представление об этом простейшем случае интранзитивности дает рассказ Л. Андреева «Полет» («Надсмертное»). Удачливый летчик Пушкарев совершил уже двадцать восемь полетов. В двадцать девятый раз он решает не возвращаться на землю, устремляется ввысь и разбивается. Нежелание Пушкарева и далее связывать собой конечность (земное пространство) и бесконечность (космическое пространство) расценивается Андреевым как героический поступок.
В границах типовой ситуации одинаковые события могут полярно оцениваться авторами символистской эпохи и тем самым давать повод к интертекстуальной полемике. «Полет»[199] (1912–1914) — возражение на стихотворение Блока «Авиатор»[200] (1910–1912). Изображая вслед за Блоком авиационную катастрофу, Андреев переводит негативные блоковские коннотации в позитивные:
Летун отпущен на свободу <…> Как — чудище <…> Скользнул в воздушные струи → …в вольном беге божественно свободной сознавала себя воля, сама окрылилась широкими крылами (= бестиальное, монструозное vs. сверхчеловеческое);
Смотри: не дрогнувший пилот К слепому солнцу над трибуной Стремит свой винтовой полет <…> Потом — напрасно ищет око: На небе не найдешь следа… → В это время он поднялся уже высоко, пропадал из глаз, и долго надо было скитаться взорами по небесному океану, слепнуть от солнечных лучей, искать и разыскивать среди огромных редких облаков, чтобы найти летящего (= потеря связи с человеческим миром, бесследность полета vs. временное исчезновение связи с наблюдателями);
В сплетеньи проволок машины Рука — мертвее рычага… → И если переливалась живая кровь в горячих венах рук, то переливалась она и в дереве и в железе; на концах крыльев были его нервы, тянулись до последней точки, и концом своих крыльев осязал он сладкую свежесть стремящегося воздуха… (= человек как бездушный механизм vs. механизм, одушевленный человеком).
Аннулированному посредничеству теснейшим образом родственно полное отсутствие медиации. В повести Ремизова «Пятая язва» отсутствующей показана промежуточная инстанция между следователем и подследственным. «Законник» Бобров, совершив следственную ошибку, сокрушается: «Без переводчика, все мы без переводчика…»[201]
1.1.5. Скомпрометированное посредничество — ситуация, особенно частая в творчестве Блока. В драме «Незнакомка» «дева-звезда», спустившаяся на землю, превращается в одну из заурядных посетительниц светского салона.
В этом же ряду расположены «Квадратные окошки» Анненского. Женский образ, принадлежащий прошлому и настоящему лирического субъекта, вырождается здесь в инфернально-мужской:
«А знаешь ли, что тут она?»
«Возможно ль, столько лет?»
«Гляди — фатой окутана…
Узнал ты узкий след?
Так страстно не разгадана,
В чадре живой, как дым,
Она на волнах ладана
Над куколем твоим».
«Она… да только с рожками,
С трясучей бородой —
За чахлыми горошками,
За мертвой резедой…»[202]
Компрометация посредничества производится, как видно, минимум двумя путями: во-первых, за счет того, что медиатор утрачивает билатеральность и оказывается — в результате метаморфозы — сопричастным не двум мирам, но одному — «низкому», посюстороннему (Блок); и, во-вторых, за счет подмены истинного медиатора ложным (Анненский). Второй путь использовался символистами для создания карнавально-комических текстов. В рассказе Ремизова «Чертик» старшие персонажи собираются в домашней молельне в ожидании, что Бог явит им дьявола, с которым они вступят в борьбу. Во время масленицы младшие персонажи устраивают розыгрыш, прилепляя к иконе игрушечного чертика. Старшие принимают подделку за живого посредника между потусторонним и наблюдаемым.
1.1.6. Ослабленное посредничество. Примером для этого вида интранзитивности может служить роман Савинкова (В. Ропшина; псевдоним этого террориста-писателя, кстати сказать, образован от топонима «Ропша» — названия места, где был убит Петр III) «Конь бледный», где рассказывается о гибели ряда (но не всех) соратников героя, организовывавшего с их помощью покушения на царствующий дом (медиаторы между жизнью и смертью не исчезают вовсе, но их число сокращается).
1.1.7. Само собой разумеется, что перечисленные и иные формы интранзитивности встречаются в символистских текстах не только по отдельности, но и в сочетании друг с другом. К примеру, «Световая сказка»[203] Белого комбинирует ситуации фиктивного и губительного посредничества. Ребенком герой этого рассказа пытается получить в обладание предметы, равно относящиеся и к земному, и к небесному: среди прочего, он собирает воду из луж, в которых отражается солнце, но вместо «золотой водицы» обнаруживает дома «мутную грязь». В зрелости герой влюбляется и, доказывая возлюбленной, что и он, и она — «дети Солнца», устраивает фейерверк. Искусственный огонь выполняет в рассказе функцию подлинного медиатора между небом и землей: во время фейерверка героиня осознает себя родственной солнцу[204]. После этого, однако, взаимодействие персонажей обрывается. Счастье достижения цели оборачивается счастьем смерти:
