Менее всего вероятным было бы китайское признание американского присутствия на границе, являвшейся традиционным путем вторжения в Китай и ставшей именно тем районом, из которого Япония предприняла оккупацию Маньчжурии и вторжение в Северный Китай. Точно так же Китай не обирался оставаться пассивным, когда подобный расклад сил предполагал стратегические потери на двух фронтах: в Тайваньском проливе и в Корее – частично потому, что Мао Цзэдун до некоторой степени потерял контроль над развитием событий в Корее. Ошибки в расчетах с обеих сторон компенсировали друг друга. Соединенные Штаты не ожидали вторжения, Китай не ожидал ответной реакции. Каждая сторона подкрепила ошибки другой стороны своими собственными действиями. В итоге всего этого процесса – два года войны и 20 лет отчуждения.
Китайская реакция: еще один пример политики сдерживания
Ни один военный курсант не подумал бы, что Народно-освободительная армия, только что покончившая с гражданской войной и вооруженная в основном тем оружием, которое было захвачено у гоминьдановцев, бросит вызов современной армии, имеющей на вооружении ядерное оружие. Но Мао Цзэдун не был обычным военным стратегом. Его действия в Корейской войне требуют понимания того, как он рассматривал то, что в западной стратегии было бы названо сдерживающим фактором или предупредительной мерой, что, по мнению китайцев, включает в себя долгосрочный прогноз, стратегический подход и психологические элементы.
На Западе «холодная война» и разрушительный характер ядерного оружия выдвинули концепцию сдерживания: занимать позицию, которая несла бы потенциальному агрессору угрозу уничтожением, причем размеры угрозы могут не соответствовать возможным завоеваниям. Эффективность такой угрозы измеряется вещами, которые так и не происходят, то есть войнами, которых удается таким образом избежать.
Для Мао Цзэдуна западная концепция сдерживания была слишком пассивной. Он отвергал такую ситуацию, при которой Китай был вынужден ожидать нападения. При каждой возможности он старался проявлять инициативу. С одной стороны, это было похоже на западную концепцию превентивного удара – в ожидании нападения нанести удар первому. Но в западной доктрине упреждающий удар предполагает победу и военное преимущество. Подход Мао к упреждающему удару отличался в том, что им обращалось чрезвычайное внимание на психологические элементы. Сила его мотивировки заключалась не столько в том, чтобы нанести первым решающий военный удар, сколько в том, чтобы изменить психологический баланс. Не столько победить врага, сколько спутать его расчеты в плане возможных рисков. Как мы далее увидим в других главах, китайские действия в Тайваньском проливе в 1954–1958 годах, столкновения на индийской границе 1962 года, конфликт с Советами на реке Уссури в 1969–1971 годах и китайско-вьетнамская война 1979 года – все они имели общую черту: за неожиданным ударом быстро следовала политическая фаза. По мнению китайцев, подлинное сдерживание достигается путем восстановления психологического равновесия[204].
Когда китайское восприятие превентивного удара сталкивается с западной концепцией сдерживания, может возникнуть порочный круг: задуманные в Китае как оборонительные действия могут рассматриваться внешним миром как агрессивные; шаги с целью сдерживания, предпринимаемые Западом, могут интерпретироваться в Китае как окружение. Соединенные Штаты и Китай постоянно бились над этой дилеммой во время «холодной войны», до некоторой степени они все еще не нашли способа преодолеть эту проблему.
Китайское решение вступить в Корейскую войну всеми обычно объясняется американским решением пересечь 38-ю параллель в начале октября 1950 года и продвинуть войска ООН к реке Ялуцзян, к корейско-китайской границе. Другая теория предполагает ссылку на присущую коммунистам агрессивность по модели европейских диктаторов десятью годами ранее. Недавние исследования показывают, что ни то ни другое объяснение неверно. Мао и его коллеги не имели стратегического плана по Корее в смысле изменения ее суверенитета; до войны их больше заботило выстраивание там баланса с Россией. Они также не собирались бросать там военный вызов Соединенным Штатам. Вступив в войну после долгих размышлений и больших колебаний, они рассматривали этот шаг как упреждающий.
Событием, спровоцировавшим эти планы, стало направление американских войск в Корею наряду с нейтрализацией Тайваньского пролива. С этого момента Мао приказал составить план китайского вступления в Корейскую войну с целью как минимум предотвращения падения Северной Кореи – и на всякий случай преследуя в качестве максимума революционную цель полного изгнания американских войск с полуострова[205]. Он посчитал – задолго до того, как американские или южнокорейские войска перешли к северу от 38-й параллели, – что без китайского вмешательства Северная Корея потерпит поражение. Задача остановить американское продвижение к реке Ялуцзян являлась второстепенной. Она создавала, по мнению Мао, возможность внезапной атаки и шанс мобилизовать общественное мнение, но она не была главным мотивационным фактором. Коль скоро Соединенные Штаты отбили первоначальное продвижение Северной Кореи в августе 1950 года, китайское вторжение стало вполне вероятным, а когда США изменили ход сражения, северокорейские войска оказались окруженными в районе Инчхона и американцы перешли 38-ю параллель, оно сделалось неизбежным.
Стратегия Китая обычно имеет три характерные черты: тщательно разработанный анализ долгосрочных тенденций, умелое изучение тактических вариантов и детальное исследование операционных решений. Чжоу Эньлай начал этот процесс, председательствуя на совещаниях китайских руководителей 7 и 10 июля – через две недели после размещения американцев в Корее, – рассчитывая проанализировать влияние американских действий на Китай. Участники согласились передислоцировать войска, первоначально запланированные для вторжения на Тайвань, к корейской границе и образовать из них Северо-восточную пограничную оборонительную армию с задачей «защитить границы северо-востока страны и подготовиться к поддержке военных операций Корейской народной армии в случае необходимости». К концу июля – или более чем за 2 месяца до пересечения американскими войсками 38-й параллели – свыше 250 тысяч китайских войск было собрано на корейской границе[206].
До конца августа продолжались заседания Политбюро и Центрального военного совета. 4 августа, за 6 недель до высадки десанта в Инчхоне, когда военная ситуация все еще благоприятствовала вторгшимся северокорейским войскам, а фронт по-прежнему был глубоко внутри Южной Кореи, во круг города Пусана, Мао, скептически настроенный по отношению к потенциальным возможностям Северной Кореи, выступил на Политбюро: «Если американские империалисты победят, у них начнется головокружение от успехов и они тогда захотят угрожать нам. Нам необходимо помочь Корее, мы должны помочь им. Это может быть в форме добровольческих сил и тогда, когда мы сами выберем время, но нам следует начать подготовку»[207]. На этом же совещании Чжоу Эньлай сделал, по сути, такой же точно вывод: «Если американские империалисты разгромят Северную Корею, они лопнут от гордости, а мир окажется под угрозой. Если мы хотим обеспечить победу, мы должны увеличить китайский фактор; это может привести к изменению в международной обстановке. Мы должны смотреть далеко вперед»[208]. Другими словами, Китай собирался давать отпор именно из-за поражения все еще продвигающейся Северной Кореи, а не из-за конкретного размещения американских войск. На следующий день Мао приказал своим высшим командирам «в течение месяца завершить подготовку и быть готовыми на случай приказа к проведению операций»[209].
13 августа в 13-м армейском корпусе НОАК состоялось совещание высшего командного состава для обсуждения этой миссии. Участники совещания, хотя и проявили сдержанность по поводу определения августа как конечного срока завершения подготовки, решили, что Китай «должен проявить инициативу, взаимодействуя с Корейской народной армией, двинуться без остановок вперед и разрушить агрессивные замыслы противника»[210].
В то же самое время были проведены штабные учения и работа с картами. Китайцы пришли к заключениям, противоречащим, по мнению западников, здравому смыслу, о том, что Китай сможет победить в войне против американских вооруженных сил. Их доводы выглядели так: американские обязательства во всем мире не позволят США направить больше 500 тысяч военнослужащих, в то время как Китай мог выставить армию численностью в 4 миллиона человек. Китайские штабисты полагали, что у них будет также и психологическое преимущество, поскольку большинство народов мира поддержат Китай[211].
