244 Зубкова Е Ю Мир мнений советского человека 1945-1948 // Отечественная история, 1998 -№3.-С 25-40, №4 -С 99-109.-№3 - С. 31
245 Римский С В Указ. соч С 36
246 См Хромов П А Указ. соч С 301
247 См Громыко М. М Мир русской деревни М • Молодая гвардия, 1991 — 446 с — С 293
248 См.:ХоскингДж Указ соч С. 40
все гонения, старообрядческая церковь два столетия усиливала свое влияние на общество, богатела, вела обширную колонизацию, и в конце концов самодержавие манифестом 1905 года было вынуждено ее легализовать.
Что только светские власти не вытворяли с многострадальными священнослужителями! При Анне Иоанновне «терроризированный епископат в стремлении доказать свои верноподданнические чувства доходил до того, что стал носить панагии с изображением вместо богородицы самой Анны Иоанновны в обычном декольтированном виде; но и это кощунство не помогало»249. В отношении священнослужителей применялись телесные наказания250. Петр III «вообще не стеснялся с церковью: издал приказ об удалении из церквей всех икон, кроме Христа и богородицы, и предписал всем священникам обрить бороды и носить штатское платье»251. И все это издевательство терпели безропотно. Впрочем, по сравнению с большевистскими массовыми репрессиями служителей церкви любые антицерковные выходки государей кажутся детскими шалостями.
В годы революции и гражданской войны было неясно, кто в итоге удержит государственную власть. Церковь была дезориентирована и поначалу по вполне понятным причинам склонялась к поддержке антибольшевистских сил. Патриарх Тихон в «Послании к архипастырям и всем верным чадам Русской церкви» от 19 января 1918 года предавал анафеме тех христиан, или хотя бы по рождению своему принадлежащих к церкви лиц, которые творили насилие над невинными людьми либо принимали участие в мероприятиях, направленн^гх против русской православной церкви. Он призвал прихожан «активно становиться в ряды духовных борцов», которые «силе внешней противопоставят силы своего святого воодушевления», и «не вступать с извергами рода человеческого в какое-либо общение»252.
Но как только советская власть утвердилась, церковь изменила свою политическую позицию. 3 июня 1923 года Тихон пишет письмо в Верховный суд РСФСР: ^<Я отныне советской власти не враг, я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархической белогвардейской контрреволюции»253. В 1927 году была принята «Декларация патриарха Сергия», призывавшая верующих и духовенство «не на словах, а на деле показать себя верными гражданами Советского Союза, лояльными советской власти» .
А зарубежная русская православная церковь, которая была вне пределов досягаемости советской власти, по той же самой логике автоматически советскую власть признавать не стала. Раз эмигрантские русские православные общины и иерархи, находящиеся где-нибудь в Германии,
Никольский Н М Указ соч С 223.
250
См Зольникова Н Д. Абсолютизм и присяга духовенства в 30-50-х гг XVIII века // Известия Сибирского отделения АН СССР, 1977. Серия общественных наук — № 6 — Вып. 2.-С. 121
251
'Никольский Н М Указ соч С 200 См также Успенский Б А Царь и бог Семиотические аспекты сакрализации монарха в России // Успенский Б. А
Избранные труды В 3 т. Т. 1. М • Языки русской культуры, 1996 - 605 с. - С. 205-337.
252
253
Васильева О. Русская православная церковь и Советская власть в 1917-1927 гг. // Вопросы истории, 1993. - № 8. - С. 40. Цит по Васильева О. Указ соч. С 48
254 Костырченко Г. Поцелуй Иуды // Родина, 1992. - № 1. -С 88.
неподконтрольны светским властям Советской России, значит, и не существует для них ни советской власти, ни ее идеологии.
Таким образом, на протяжении столетий русской истории идеологическая сфера никоим образом не препятствовала радикальной смене режимов функционирования системы управления, резким изменениям образа жизни и смене стереотипов поведения. Идеология не была стабилизирующим элементом жизни общества.
Механизм смены режимов функционирования системы управления
Случается, что система управления слишком долго пребывает в стабильном, застойном Постоянии и нет внешних причин для перехода к результативной нестабильной фазе — ни серьезных войн, ни стихийн^хх бедствий, ни социальн^хх кризисов. Все тишь да гладь, да божья благодать. В подобн^хх условиях ничто не блокирует действие механизма потери управляемости, деградация системы управления приобретает необратимый характер. Начальники и подчиненные, учреждения и организации, фирмы и воинские подразделения, силовые структуры и церковные общины — все они постепенно находят столь изощренные способы уклонения от выполнения своих обязанностей, столь совершенный механизм формализации ритуалов, что система уже теряет способность при необходимости снова зажать все ресурсы в кулак и перейти в нестабильное состояние.
Упрощенно говоря, русская система управления представляет собой что-то вроде длинного поводка. В период нестабильности хозяин подтягивает поводок, берет собаку прямо за ошейник. В стабильный же, спокойный период поводок отпускается на максимальную длину, и у тех, кто на нем находится, возникает иллюзия полной свободы. Когда стабильный период затягивается слишком надолго, поводок вытягивается настолько, что в приемлемые для системы управления сроки его назад уже не подтянуть. В этих-то случаях и происходят необратимые социальные катастрофы, в частности революции.
Яркий пример — Октябрьский переворот. Система управления Российской империей долго находилась в стабильном, застойном состоянии, и общество успело выработать в себе действенный механизм противостояния государству и поддерживавшим государство идеологическим и политическим институтам. Когда началась первая мировая война и потребовалось вернуть страну в давно не применявшийся аварийно-мобилизационный режим, в^хяснилось, что государство уже потеряло способность навязывать обществу нестабильное состояние системы управления.
Бюрократия превратила государственную машину в дорогостоящий неработоспособный механизм, государство ее уже не контролировало. Например, незадолго до первой мировой войны начальник германского генштаба генерал Мольтке безуспешно пытался понять систему комплектования российского Генерального штаба, в котором было двести штатных мест, по спискам числилось четыреста офицеров, при этом до штата недоставало пятидесяти255. «Ни в одной стране мира до 1914 г. содержание госаппарата не обходилось так дорого, как в России, — 13% годового бюджета»256. Такое государство не могло не рухнуть.
«Разложение императорской России началось давно. Ко времени революции старый режим
См Русская военная история . С. 383
256
См Рубакин Н Много ли в России чиновников // Вестник Европы, 1910 — № 2 Рубакин Н Наша правящая бюрократия в цифрах // Сын
отечества, 1905 — № 4 См также Шепелев Л Е Чиновный мир России XVIII — начало XXX вв СПб Искусство-СПБ, 1999 - 479 с.
совершенно разложился, исчерпался и выдохся. Мировая война докончила процесс разложения. Нельзя даже сказать, что февральская революция свергла монархию в России. Монархия сама пала, ее никто не защищал, она не имела сторонников. В этот момент большевизм оказался единственной силой, которая могла докончить разложение старого и, с другой стороны, организовать новое»257.
Те поколения, которые делают революции в России, борются с существующей властью, фактически борются с существующим образом жизни. Свергаемые ими политический режим и образ жизни соответствуют русской системе управления на стабильном, застойном этапе ее существования. Борясь с застойным государством, революционеры как бы нарушают компромиссный общественный договор между государством и подданными, договор, в соответствии с которым подданные делают вид, что подчиняются государству, хотя на самом деле уклоняются от своих обязанностей, а государство делает вид, что оно всецело владеет ситуацией и руководит подданными, хотя на самом деле уже не может этого делать. Население, вслед за революционерами, отказывается притворяться покорными «государевыми холопами», и старое государство рушится вместе со стабильной, нерезультативной системой управления.
Что остается после этого? Русская система управления может находиться или в стабильном состоянии, или в нестабильном. Как только старое, застойное, бюрократическое государство разрушено и свойственные ему стабильные методы управления отвергнуты, то в общественном сознании, как и в каждой голове, остается только один набор правил поведения. Это набор стереотипов нестабильного, аварийно-мобилизационного времени, предшествовавшего только что уничтоженной революцией государственной системе.
