к востоку. В то время как другие носители R растекались по влажной тогда лесостепной Средней Азии, а затем пошли за своими любимыми лесостепными животными на север.
А параллельно этой линейке, на той же примерно культурно-исторической базе – ибо очень долго оставались очень похожи, – развивалась другая линейка культур:
– среднедонская (7–6 тлн) – полукочевые охотники, рыболовы и собиратели лесостепной зоны;
– днепро-донецкая (7–5 тлн), современница и близкая по погребальной культуре – а значит, по происхождению – самарской, но с начатками земледелия и маркёром R1a;
– среднестоговская (6,5–5,5 тлн), земледельческо-скотоводческо-рыболовческая, в которой появляется впервые шнуровая керамика, а также обычай класть покойникам в могилу боевой топор;
– ямная (5,6–4,3 тлн).
То есть в ямной воссоединились две ветви родственных культур. А чего не хватает? Правильно, предшествующих днепро-донецкой культур, современниц первым мигрантам из Средней Азии. Что же, построим ещё одну линейку. Только пойдём по ней уже вниз, раз нащупали центр «композиции» во времени:
– буго-днестровская (9–8 тлн), начавшаяся как охотничья, но под влиянием старчево-кришской ставшая земледельческой, а затем давлением линейно-ленточников оттеснённая в состав днепро-донецкой общности;
– кукрекская (10–9 тлн);
– анетовская (22–10 тлн) – уже палеолит, постледниковая, можно сказать, образовавшаяся при слиянии граветтских беженцев от ледника с местными охотниками на тундростепную живность.
А кто у нас граветтские беженцы? А это все те гедонисты со своими толстозадыми предводительницами, которые жили во всех этих Вестоницах, Виллендорфах и Костёнках! Сошлись, что называется, поколения!
И генетически они, как мы знаем, никакой однопредковой общности не представляли, а были осколками разных гаплогрупп, проникавших в Европу кто с Ближнего Востока, кто с Кавказа, кто из Сибири. Но – россыпью, что называется, именно осколками. Отсюда у нас на той же стоянке Виллабруна парнишка с R1b, отсюда же, не исключено, ребята с маркёром R1a на Оленьих островах.
И чтобы увидеть это, совместим наши линейки и в пространстве.
Итак, одна восходит к Восточной Европе и граветту, другая – к Средней Азии и микролитам, исходящим из переднеазиатского ориньяка.
Путь Европы:
– анетовцы, принявшие на молдавской территории измождённых потомков Вестонице, сумевших выжить при последнем ледниковом максимуме;
– кукрекская, на анетовском фундаменте расширившаяся из Крыма до Северного Причерноморья и Молдавии, – и не будем забывать, что это ещё не берега моря и полуостров, а вполне себе материковая тундростепь;
– буго-днестровская – наследница кукрекской, принявшая импульсы от ближневосточных земледельцев;
– кукутень-трипольская – продукт синтеза завоевателей из культуры линейно-ленточной керамики и буго-днестровцев – разумеется, с креном в сторону завоевателей;
– среднедонская – продукт дошедших с юго-востока до Воронежской и Липецкой областей охотников и собирателей, то есть наследница кукрекской;
– сурско-днепровская – наследница кукрекской, скотоводы и начинающие земледельцы;
– днепро-донецкая, вытеснившая сурскую, переходная к земледелию, принявшая часть буго-днестровской и ставшая в результате среднестоговской;
– среднестоговская – земледельческая;
– ямная.
Путь Азии:
– елшанская – Самарская, Ульяновская области, Бузулукский район Оренбургской области;
– средневолжская – Среднее Поволжье (Самарская, Саратовская, Ульяновская и Пензенская области);
– самарская – в районе Самарской луки реки Волга;
– хвалынская – Северный Кавказ и Среднее Поволжье;
– ямная – от Южного Приуралья на востоке до Днестра на западе, от Предкавказья на юге до Среднего Поволжья на севере.
На чём всё сошлось-перекрестилось? Да опять на днепро-донецкой! Которая у нас оказывается чем? Да, культурой-синтезом, в которой сошлись лесостепные земледельческие элементы и степные кочевнические.
Вот вам и индоевропейская прародина, собственно говоря.
И генезис её оказывается вполне внятным.
На западном конце Степи развиваются, под влиянием зашедших через Балканы на Дунай анатолийских земледельческих культур, местные культуры, наследницы постледникового населения. Это – культуры, фигурально говоря, с волами. Те, что ближе к земледельческим культуртрегерам, больше земледельцы – а то и ассимилируются интервентами с Балкан. Те, кто дальше, ведут охотничий образ жизни, но тоже в силу контактов и положительного примера постепенно переходят к земледелию.
С востока же, из-за Каспийского моря, пользуясь отступлением постледникового затопления, появляются наследники зарзийско-барадостских традиций и закрепляются в заволжских степях. Живут они охотою, ибо прелести земледелия им никто не продемонстрировал, и в этом смысле почти не отличаются от соседей по восточную сторону Волги.
Но однажды эти добрые охотники открывают для себя факт, что лошадка, при всей её антилопьей пугливости и антилопьем уме, не только полтонны питательного мяса, но и ценное транспортное средство, ибо, в отличие от антилоп и сайгаков, хорошо приручается. Впрочем, как и северный олень, которого люди начали формировать в подконтрольные себе стада тоже где-то около этого времени.
Что начинают делать добрые охотники, обнаружив такой ресурс? Мы – я имею в виду обитателей исторического времени – это видели. В Северное Америке. Добрые охотники усовершенствуют свою охоту, используя новый ресурс, – и оказывается, что апач на коне гораздо добрее пешего апача. В старинном смысле слова – раздобревший такой становится апач, лоснящийся. Потому что добычи много у него теперь. Что бизона безопасно завалить, что обоз белых переселенцев раздуванить – всё в вигвам копеечка. А то и скво белая – тоже ничего, и удовольствие охотнику, и честь. И главное – что не со зла всё. Просто на транспорте охота объёмнее становится. И удачнее.
Это я как раз к тому, что и наши заволжские «апачи», открыв достоинства лошадок, расширяют свои охотничьи ареалы на земли соседей. Те, не будь дураки, кто уцелеет, присоединялись к победителю. И вот мы начинаем видеть, как в краю «западных» земледельцев и охотников формируются аналоги «восточных» номадов – средневолжская совмещается со среднедонской, все вместе они перетекают в днепро-донскую, у которой похожие черты с самарской, ибо та представляет собою тех же охотников, только оставшихся на том берегу Волги.
Все вместе и по отдельности они подпитываются от земледельцев, ибо что те есть такое, как не столь же законная добыча, как какой-нибудь тушканчик? И в зависимости от силы обороны земледельцев либо поглощают их, порождая новую конфигурацию этнических камушков в культурном калейдоскопе, либо превращают набеги на них в свой образ жизни.
А чем отвечают земледельцы? Естественно, укреплением своих поселений, всеобщим вооружением и разработкой новых религиозных концепций, непременно включающих особые отношения с правильными и великими богами.
Набеги номадов – великий цивилизующей фактор!
Вот зримое воплощение эти процессы и получили в днепро-донецкой культуре. Она частью вполне номадская, конная, набеговая. И трипольцам от неё приходится явно несладко. Но на вызов Степи они начали отвечать усилением цивилизованности – в широком смысле. Если 6,5 тысячи лет назад они начинали с землянок и каменных топоров, то через тысячу лет трипольцы стали жить в укреплённых рвами и валами поселениях на мысах, в глинобитных, но крепких домах об одном или двух этажах, вооружились медными топорами, да, кстати, и лошадей одомашнили на свой манер, не стадный, табунный, а стойловый.
Дальше – больше: накопив сил и прибавив населения, трипольцы начали успешно
