Еще А. Афанасьев подметил, что в русском языке одним словом обозначается то, из чего произрастает и дерево, и человек – «семя»; в результате созревания и растения, и люди производят на свет «плод»[226]. Все это является средоточением жизни, неслучайно в карельских эпических песнях девушка беременеет, съев ягодку (чаще всего брусничку)[227].
Л. Я. Штернберг указывал, что «самое главное свойство растительности и культа деревьев…это – необычайная сила их плодовитости. Никакое животное не может сравниться по плодовитости с деревом, на котором тысячи плодов, рассматриваемых как дети этого дерева»[228].
Армянские сказки сообщают о временах, когда деревья могли ходить, говорить, есть и пить. В легендах самых разных народов люди превращаются в деревья – тополь, яблоню, рябину, клен, березу, осину и т. д.: когда такое дерево рубят, из него сочится кровь, слышится стон и голос. Русские на Алтае считали грехом даже пить березовый сок: это «все равно, что блуд творить»; верили, что если сок березы прольется из дерева на снег, то он окрасится в кровавый цвет[229]. У саамов есть рассказ о парне, который пошел в лес за дровами. Только собрался он рубить сухую сосну, как та взмолилась, чтобы он не срубил ей ноги. Парень сумел справиться с этой задачей. И тут сосна попросила, чтобы он был осторожен и с ее верхушкой – не срубил бы голову. Лесоруб и тут оказался на высоте – и вдруг из дерева вышел человек, оказавшийся заколдованным лешим. За сноровку парень получил хорошую награду, да только она не принесла счастья, ибо досталась от нечистой силы[230]. Здесь мы видим процесс трансформации древних представлений: с одной стороны, олицетворена и является объектом поклонения старая сосна, а с другой – это уже просто место обитания лешего.
Особенно почтительное отношение карел к хвойным деревьям отразилось не только в фольклоре, но и в прикладном искусстве. В карельской вышивке широко распространены изображения елей, которые порой «больше похожи на проросшие хвойными элементами антропоморфные фигуры»[231]. Главки старинных деревянных церквей напоминают шишки и тем самым «словно воссоздают обобщенный образ священной рощи»[232]. В похоронных плачах еловые леса являются метафорой смерти, «иного мира», а в свадебных причитаниях служат индикаторами «чужого мира» мужа[233].
Особым почитанием у карелов, как и повсеместно, пользовались самые большие деревья. Их ни в коем случае нельзя было рубить. Считалось, что именно в них живет дух леса. К ним приносили угощение, их старались задобрить различными приношениями. Под ними чаще останавливались и на ночлег, предварительно испросив разрешения, а утром не забывали поблагодарить за спокойную ночь. Такие договорные отношения с деревьями хорошо сохранились и у марийцев. По свидетельству У. Холмберга, «охотник приветствует лес, беседует с деревьями – спрашивает у них дорогу, просит покоя ночью: „Большое дерево, разреши мне проспать ночь в твоей тени!“ и сам же отвечает: „Иди и ночуй!“ Утром благодарит за ночлег»[234].
Лапландцы считали, что существует «puun hengi» (дух, душа дерева). Дерево – это живое существо, с ним необходимо познакомиться, сначала поздороваться, постукивая по стволу топором, а только потом попросить разрешения для рубки. Черемисы спрашивали разрешения у «духа дерева» даже при сборе меда. У мордвы есть рассказы о боге, или матери, дерева, которые качаются на верхушке дерева и зимней метелью, и летним ветром, их моет дождь[235].
Интересный обычай культового почитания деревьев, а вместе с этим и хозяев леса существовал у карелов: они выбирали старое могучее дерево, снимали с него кору и сажей или ножом рисовали или вырезали изображение хозяина леса. Чаще всего это делалось в местах удачной охоты[236]. Этот обычай ярко показывает синкретизм верований: еще почитается дерево, но уже приоритет отдается духу – хозяину всего леса. При этом используются сакральные предметы-обереги – сажа и нож.
Мифологические рассказы ярко демонстрируют, что карелы порой до сих пор далеки от христианства. С XVI века на месте древних священных рощ возводились часовни и церкви. После революции они разрушались, а росшие рядом с ними деревья снова становились объектом поклонения. Об этом рассказывали паданские карелы в 2006 году: на острове в д. Сельга часовня была возведена на некогда сакральном месте, теперь она разрушена, а на ее месте растет сосна, под которую приносят деньги и подарки.
Даяки, веря, что у деревьев есть душа, избегали срубать старые деревья; если же его повалит ветер, они поднимали его и мазали кровью, «чтобы успокоить дух дерева»[237].
С особыми мерами предосторожности карелами рубились деревья для строительства дома. Это делалось чаще в новолуние, в первые дни недели. Выбирали чаще сосну и березу, деревья, которые несли позитивную энергию, давали человеку силы и жизнеспособность, а не отбирали все это, как, к примеру, осина и ель. Ни в коем случае нельзя было брать сваленные, т. е. погибшие деревья. Запрещалось рубить искривленные, так называемые «буйные деревья», которые могли запрограммировать такую же нелегкую жизнь в новом доме. То есть считалось, что душа дерева могла переселиться и в бревно, из которого будет строиться жилище. Об этом свидетельствуют и многочисленные карельские пословицы, типа: «Metsäz ei pie pahoi pajista: puud kuulou. Pertiz ei pie pahoi pajista: seinää kuulou» (В лесу не надо плохо говорить: деревья слышат. В доме не надо плохо говорить: стены слышат)[238]. «Mettsiä on vie lawan särvis» (Лес даже в краях досок)[239]. Сямозерские карелы после того, как выбрали место для строительства дома, к изготовлению сруба не приступали, пока не проходило сорок дней с момента рубки деревьев. Запрет объясняли поверьем: «Сосны о своей смерти сорок дней смолою плачут». Таким образом, смерть дерева на магическом уровне приравнивалась к смерти человека[240].
Чехи в Святки, «обращаясь к деревьям, просят у них предвещаний будущего и помощи в болезнях»[241].
Союз с тотемным деревом могли заключать разными способами. Это и кормление дерева, под которым оставляли разные съестные припасы и ели сами. Этот обряд у карел связан с «Tapion pöytä» (столом Тапио), когда сначала кормили сам лес, дерево, а только потом из этого ритуала развился культ самого Тапио, все это будет рассмотрено позже.
Во-вторых, дерево украшали лентами, платками, полотенцами. Этот обряд сохранился до сих пор и во многих местах можно встретить огромное дерево (чаще это сосна), полностью завешенное завязанными тряпицами. Участники этого действа просят у духа дерева и здоровья, и удачи, и продолжения рода.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 460–517. Байбурин А. К. Ритуал: между биологическим и социальным // Фольклор и этнографическая действительность. СПб., 1992. С. 26.
Об этом см. подробнее: Иванова Л. И. Святочные персонажи карельской мифологии: к вопросу о персонификации границ // Границы и контактные зоны в истории и культуре Карелии. Петрозаводск, 2008. С. 159–169.
Мелетинский E. М. Поэтика мифа. М., 2000. С. 36–37.
Малиновский Б. Магия, наука и религия. М., 1998. С. 143.
Артеменко Е. Б. Традиция в мифологической и фольклорной репрезентации // I Всероссийский конгресс фольклористов. Т. 2. М., 2006. С. 7.
Путилов Б. К Миф – обряд – песня Новой Гвинеи. М., 1980. С. 68.
Цит. по: Пулькин М. В., Захарова О. А., Жуков А. Ю. Православие в Карелии (15 – первая треть 20 в.). М., 1999. С. 23.
Там же. С. 42.
Елпидинский Я. Корелы Олонецкой епархии // Олонецкий сборник. Петрозаводск, 1902. Вып.4. С. 118.
Орфинский В. П., Гришина И. Е. Народное зодчество. Петрозаводск, 1999. С. 76.
Кочкуркина С. И., Спиридонов А. М., Джаксон Т. Н. Письменные сведения о карелах. Петрозаводск, 1990. С. 9.
Лесков Н. Представления кореляков о нечистой силе // Живая старина. Спб., 1893. Вып. 1–3. С. 415
